Александр Керенский - Потерянная Россия

• Название: Потерянная Россия
• Автор: Александр Керенский
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9697-0368-1

Современному читателю впервые представлены воспоминания и политический дневник Александра Федоровича Керенского (1881–1970), публиковавшиеся с 1920–х годов в русской периодике Парижа, Берлина, Праги, Нью- Йорка. Свидетельства одного из главных участников Февральской революции 1917 года до сих пор остаются в числе самых достоверных источников по истории России.

---

Цель оправдывает средства.

«Неправда, стократ неправда, что цель оправдывает средства. Из кривды не рождается правда. Нельзя преобразовать человечество, заковывая его в кандалы, пуская в ход громкоговорители, распространяющие ложь, организуя хорошо поставленные агентства пропаганды, где хорошо оплаченные интеллигенты занимаются оболваниванием толпы. Каждая цель требует соответствующих ей средств. Социальная революция, если даже в минуту опасности должна защищаться старым оружием, доставшимся ей в наследство от буржуазного общества, имеет свои собственные методы строительства. Она не может развиваться, не улучшая материальных и моральных условий жизни масс. Больше довольства, больше свободы, меньше лжи, больше человеческого достоинства и уважения к человеческой личности. Социализм, который действует другими средствами, капитулирует перед некоей внутренней контрреволюцией, уничтожает к себе доверие и идет к самоубийству».

Это суровое осуждение всей сталинской морально — политической системы Виктор Серж и ему подобные искренние энтузиасты социальной революции должны распространить и на весь ленинизм, и на свой собственный троцкизм.

Совершенно верно, что «придет день, когда трудящиеся советских республик оглянутся на сталинский кошмар с чувством удивления, смешанного с некоторым отвращением… Неужели можно воображать, что бюрократия бесконечно будет держать в смирительной рубашке молодой народ, 170 миллионов душ, народ, у которого в прошлом годы героической борьбы за свободу и потребность завоевать себе человеческое существование?». Совершенно верно также, что «мы не имеем права ни молчать, ни закрывать глаза. Моральная интервенция становится для нас обязательной».

Все это давно, в самый разгар ленинско — троцкистского террора и разгрома революционной демократии, было сказано; и долгие годы к моральному вмешательству во имя международной солидарности всех трудящихся призывали европейских социалистов и демократов такие люди, как Карл Каутский и Павел Аксельрод[245]. Они вместе с нами указывали, что судьбы русской революции неразрывно связаны с судьбами европейской демократии. Теперь и Виктор Серж на примере того, как по приказу из Москвы немецкие коммунисты содействовали приходу к власти Гитлера, доказывает, что российская реакция в революции взрастила всю нынешнюю европейскую фашистскую контрреволюцию.

Верно! Никакая действительная борьба с этим большевизмом наизнанку невозможна, если европейская демократия и такие люди, как Виктор Серж, не поймут до конца неразрывного органического единства между воспеваемым ими легендарным, якобы насыщенным «истинным демократизмом» ленинизмом и ненавидимым ими, откровенно самовластным, цинично — насильническим сталинизмом.

От Ленина к Сталину идет прямая линия.

Двадцатая годовщина

Пишу сейчас о Феврале вовсе не для того, чтобы справлять юбилей. Двадцать лет вообще не юбилейный срок, а для Февраля его еще и быть не может, ибо он России был задан, но еще никогда не выполнен.

Есть историческая дата — 27 февраля (12 марта) 1917 года. Что случилось в этот день? Один из моментов распада империи, ускоривший явление «подлинной» революции Октября? Эпилог одного самовластия — пролог другого?

На этой точке зрения стоят официальные большевистские историки. На ту же, по существу, точку зрения встала и группа эмигрантских историков, включая февральский период в завершение царствования императора Николая II и открывая главу о революции большевистским переворотом.

Если расценивать исторические события по их длительности, да еще сроками жизни одного человека или одного поколения, то историки в Москве и в Париже совершенно правы. Что значат какие‑то коротенькие восемь месяцев какой‑то странной суматохи, вечных кризисов, боевых напряжений на фронте, все учащающихся судорог Гражданской войны, затиснутые между крушением вековой монархии и установлением нового, нигде и никогда еще не виданного строя «пролетарской диктатуры»?

Однако значение исторических событий определяется не их длительностью во времени, а глубиной тех изменений, которые они производят в социальных отношениях и государственной структуре.

Вспомним хоть немного о том, что случилось 27 февраля двадцать лет тому назад. Тогда мы увидим, что коренные переломы в истории измеряются не годами и десятилетиями, а краткими мгновениями, мигами, когда вдруг проваливаются в небытие целые пласты истории, вчера еще казавшиеся незыблемыми основами жизни.

В самый канун революции крепость монархического строя казалась незыблемой. Когда в самый разгар уже происходившего, но не осознанного человеческим сознанием переворота, 26 февраля, один из высших сановников, помощник обер — прокурора Синода, в величайшей тревоге по телефону спросил министра внутренних дел А. Д. Протопопова, что происходит в Петербурге и не грозит ли бунт великими потрясениями, Протопопов ответил: «Не беспокойтесь; если в России и случится революция, то не раньше как через пятьдесят лет!»

И в тот же день, о чем я не раз уже рассказывал, вечером, на моей собственной квартире, представители большевиков Юренев (нынешний полпред в Токио) и, кажется, Шляпников[246], а также левый эсер, будущий участник убийства барона Мирбаха, Александровский[247], утверждали, что никакой революции не происходит, что движение в казармах идет на убыль и реакция усиливается. Тому свидетель В. М. Зензинов, стоявший, как и я, на другой точке зрения. Какой разительный пример беспомощности человеческого сознания перед «духом истории!», как говорил Гегель. И замечательно, что именно завтрашние непримиримые диалектики перманентной революции, смело приписавшие после событий всю «заслугу» свержения монархии пролетариату, тогда в своем ощущении истории совпадали с… Протопоповым.

Не прошло суток от этих приснопамятных разговоров. И случилось единственное, неповторимое, Божье или дьяволово — вопрос оценки — чудо: исчезла монархия, весь административноправительственный аппарат превратился в призрак и, что самое удивительное, вместе с исчезновением монархии потеряли свою мощь все имущие классы. Тут опять человеческое сознание не могло сразу понять смысл свершившегося глубочайшего социального переворота. И лидеры думского прогрессивного блока, и марксиствующие левейшие «вожди» едва нарождавшейся советской демократии единодушно признали, что Россия, как это и полагалось по классическим западным образцам, вступает в эпоху буржуазно — капиталистического либерализма. Отсюда формула: буржуазное правительство, поддерживаемое советской демократией постольку, поскольку это правительство не покушается на завоеванные в революции права пролетариата.

На самом деле глубочайший исторический смысл Февраля в том и заключался, что он не был только актом политического раскрепощения России, но и социальной революцией, отдавшей первое место в государстве трудовым классам.

Было ли это благом или злом для России — не нам судить. И даже рассуждать об этом бесполезно. Случилась революция, жесточайшее в истории новой Европы социальное землетрясение. На месте разрушенного блистательного здания империи нужно было строить новое, пореволюционное государство, создавать новую систему народного хозяйства, пользуясь тем материалом человеческим, который был под рукой, направляя его к новому идеалу государственности, открывшемуся в миг революции.

Нам было задано новое государство, которое должно было воплотить в жизнь всю государственную, общественную и социальную сущность подлинной русской и российской культуры.

Если мы оглянемся и вглядимся в самый пафос всего нашего освободительного движения, вдумаемся в смысл всей нашей классической литературы, для нас не будет сомнений в том, что Февраль, разрушая раз навсегда всю старую государственную и социальную структуру России, был насыщен волею к свободе, был пронизан жаждой социальной справедливости, утверждал новую государственность на преклонении перед неприкосновенной святостью всякой человеческой личности, исходил не из чувства классовой избранности, а из сознания всенародного единства.

Да иначе и быть не могло, ибо, повторяю, вчерашние владеющие и господствующие классы не были способны к сопротивлению, а в первые минуты революции и не хотели сопротивляться.

Когда по неизбежному, может быть, закону всех революций Февраль вскрыл весь гной, скопившийся веками в народном теле, когда силы распада стали преодолевать силы сцепления и рост новых социальных связей не поспевал за распадом старых, многие, очень многие из захваченных первым порывом Февраля стали стыдиться своего вчерашнего «прекраснодушия», стали пытаться беспомощно и жалко повернуть историю вспять.