Александр Керенский - Потерянная Россия

• Название: Потерянная Россия
• Автор: Александр Керенский
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9697-0368-1

Современному читателю впервые представлены воспоминания и политический дневник Александра Федоровича Керенского (1881–1970), публиковавшиеся с 1920–х годов в русской периодике Парижа, Берлина, Праги, Нью- Йорка. Свидетельства одного из главных участников Февральской революции 1917 года до сих пор остаются в числе самых достоверных источников по истории России.

---

Когда по неизбежному, может быть, закону всех революций Февраль вскрыл весь гной, скопившийся веками в народном теле, когда силы распада стали преодолевать силы сцепления и рост новых социальных связей не поспевал за распадом старых, многие, очень многие из захваченных первым порывом Февраля стали стыдиться своего вчерашнего «прекраснодушия», стали пытаться беспомощно и жалко повернуть историю вспять.

Если французские революции реакция сразила от жизнеспособных еще остатков феодальной аристократии, то в России после Февраля реакция могла прорваться только через левые двери, о чем постоянно напоминал советской демократии Ираклий Церетели, о чем так превосходно написал в апрельском обращении Временного правительства к народу зверски замученный потом большевиками Ф. Ф. Кокошкин.

И действительно, все попытки через правые двери ворваться в революцию и на место народовластия насадить «белую мечту» разбились о непроницаемую стену крестьянства» которому революция дала не только волю, но еще и землю.

Возродить старый, взорванный Февралем мир социальных отношений было невозможно. И это доказал Октябрь.

Октябрь нашел себе опору в новом, рожденном Февралем социальном мире. Внутри страны большевизм в борьбе своей за власть опирался исключительно на выходцев из революции.

А. Н. Потресов[248] на страницах «Дней» справедливо писал об «Октябрьской революции»: «Диктатура не революция; она узурпатор революции», захватчик прав, полученных народом от революции.

Поэтому Октябрь не начало новой эпохи, как был Февраль, а только этап в развитии революционного процесса, который еще не заключен, ибо не осуществлен еще Февраль заданный.

Не выходцы «враждебных классов», не саботажники и агенты иностранных контрразведок, не «охвостье дерёвенского кулачества» разрушают все великолепные планы «социалистического строительства в одной стране». Минирует, расшатывает и постепенно разрушает сталинизм, или, по определению Спаака[249], «пролетарский фашизм», — воля страны к свободе, воля страны вернуть себе свободу творчества.

Еще недавно было время, когда внешние успехи пятилетки внушали маловерам мысль, что можно и в наше время в крепостном порядке создать стройную производительную систему обобществленного хозяйства.

Но ведь самое понятие обобществленного хозяйства — социализма — требует наличия общества. А общество невозможно без свободной самодеятельности его членов. Теперь от «энтузиазма» пятилетки ничего не осталось. Омертвение и трупное разложение всего организма диктатуры становится все ощутительнее, все явственнее для наблюдателя советской действительности. Как мне приходилось уже говорить и писать и ныне (см. ниже) убедительнейшими фактами подтверждает практически хорошо изучивший сталинское хозяйство Д. М. Дмитриев, основной и грозный смысл процессов Зиновьева — Каменева и Пятакова — Радека[250] заключается в том, что они доказали всей России, что система диктаторского крепостного хозяйства есть система хозяйства вредительского, система, уничтожающая народное богатство.

Какой отсюда выход? Упорная пропаганда сталинцев старается убедить народ, что СССР «самая демократическая страна в мире».

Что это значит? Это значит, что страна понимает, где источник всех катастроф, несчастий и безысходных страданий: в отсутствии свободы.

В отсутствии того, чем Октябрь прежде всего и отличается от февраля.

Все освободительное движение России всегда стремилось к социальному раскрепощению. Русская культурная традиция никогда не соблазнялась идеалом западного мещанского благополучия, но никогда она не отрекалась от свободы, от свободного человека. Соблазном социального блага без свободы Ленину удалось помрачить народное сознание и задушить народовластие мозолистыми пролетарскими и крестьянскими руками. Но 20 лет прошли не бесплодно. Я думаю, во всем мире нет сейчас такой упорной воли к свободе, как в русской народной толще. Ибо в опыте страшной коллективизации русский крестьянин понял, что, теряя волю сегодня, он завтра неизбежно потеряет и землю.

Конечно, весь аппарат управления и террора в руках диктатуры. Конечно, сопротивление узурпаторов, захватчиков революции может еще продолжаться какое‑то количество времени, но за эти 20 лет были испробованы все средства террора, все способы принудительного хозяйства. Ничего не вышло.

А главное, не осталось таких, по ленинскому выражению, дурачков, которых можно было бы еще в сотый раз оболванить. Вместе с ростом новых поколений нарастает духовная потребность освободиться от всей этой принудительной казенной словесности, потребность видеть жизнь своими глазами, говорить своими, хоть и «эзопобскими», словами.

Телесный голод и духовную жажду творчества — тоталитарная диктатура, совершенная Несвобода, утолить не может. В этом приговор Октябрю, в этом — утверждение Февраля.

От несвободы к свободе — вот предопределенный путь русской революции, русской истории на завтра.

Ягода

И если сожмется над нами в кольцо

Свирепая вражья порода,

Мы встанем как армия смелых бойцов

И в бой поведет нас Ягода.

Так еще только в 1936 году обращались к «дорогому Генриху Григорьевичу» члены Болшевской имени Ягоды[251] трудкоммуны НКВД (ГПУ); обращались «семь тысяч коммунаров», переделанных первым после Дзержинского «инженером душ» (слова Максима Горького) из беспризорников и всякого рода уголовников.

Теперь, по — видимому, придется в срочном порядке уничтожать прекрасно изданный том «Болшевцы», где и в прозе, и в иллюстрациях восхваляется вернейший ученик и исполнитель намерений и планов Сталина, ныне брошенный сам в чекистскую камеру, жесточайший палач Ягода.

Серьезнейшие иностранные газеты — «Тан», «Таймс», «Дэйли Телеграф» и т. д. придают аресту и преданию суду человека, который сначала фактически, а потом и формально в течение 15 лет стоял во главе всей жандармско — сыскной и пытательной деятельности Сталина, чрезвычайное значение и в особенности подчеркивают тот нескрываемый восторг, с которым Москва и вся страна встретили весть о готовящейся расправе с самым ненавистным всем слоям населения человеком во всем СССР.

Был ли Ягода самой ненавистной фигурой среди диктаторщиков — это еще вопрос спорный. Нельзя же думать, что крестьяне, рабочие, интеллигенты, священники, «бывшие люди», партийные оппозиционеры, «охвостья эсеров и меньшевиков» — вся Россия, десятилетиями неустанно подвергаемая самым жестоким опытам большевицкого террора, до сих пор не догадалась, что источник ее страданий не в «злоупотреблениях и преступлениях» Ягод и Аграновых, а во всей системе диктатуры, за которую во всяком случае наиболее ответственен человек, ее возглавляющий.

Как раз, предавая суду Ягоду, Сталин в своей столь нашумевшей в последнее время речи на пленуме ЦК ВКП (3 и 5 марта) очень резко подчеркнул незыблемость террора, как основы самой демократической конституции в мире, требуя неукоснительного применения методов «выкорчевывания и разгрома».

Поэтому арест Ягоды и будущая расправа с вчерашним временщиком из красных жандармов не дает никаких оснований к надеждам на действительное смягчение сталинского режима, на возможность некоей новой политической весны, вроде случившейся в 1904 году после убийства В. К. Плеве. Все осталось по — старому. И даже стало еще хуже.

Все осталось по — старому не в стране, конечно, где происходят огромные сдвиги, увлекающие за собой инертную и ослепшую, пережившую себя диктатуру. Все осталось по — старому в мозгах у диктаторщиков. Их сознание бьется, как муха в тенетах, в узком переплете глубоко отсталых реакционных идей ленинизма — сталинизма. Последнее руководящее и почти на месяц скрытое от публики выступление Сталина свидетельствует об этом с большой наглядностью.

На длинных, каких‑то безнадежно нудных столбцах «Известий» и «Правды» Сталин, не связывая концов с началами, иногда просто теряя нить рассуждений, иногда своими рассуждениями напоминая человека в бредовом состоянии, перечисляет тысячу и одну причину, по которым впадают в ересь, в уклоны, в преступления, в злодеяния, в предательство один за другим все ленинские сотоварищи и его собственные, сталинские, ближайшие соратники. В двенадцати невразумительных пунктах «единственный гениальный» объясняет, чему нужно «учить» партийную бюрократию — недаром для секретарей всех рангов открываются курсы для перековки мозгов — и какие «гнилые теории» (целых шесть!) должны немедленно даже до перековки выбросить из своих голов все партчиновники. Но он, по — видимому, вовсе и не догадывается, что вся эта внутрипартийная схоластика никакого отношения не имеет к тому единственному коренному вопросу, который всеми «троцкистскими процессами», всеми сенсационными падениями и казнями поставлен не перед «партийными работниками», а перед страною, перед Россией, перед всем независимым общественным именем и за пределами СССР.