Лора Томпсон - Агата Кристи. Английская тайна

• Название: Агата Кристи. Английская тайна
• Автор: Лора Томпсон
• Издательство: АСТ, Астрель, Полиграфиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-064397-4, 978-5-271-28709-1, 978-5-4215-0964-6

Агата Кристи. Королева детектива. Любимая писательница миллионов. Женщина, чья жизнь была окутана не меньшей тайной, чем сюжеты ее захватывающих романов.

В своей увлекательной книге Лора Томпсон рассказывает об эдвардианской Англии, в которой выросла Агата Кристи, о ее друзьях, близких, мужьях и дочери, но прежде всего отвечает на многие вопросы, которые по сей день мучают биографов и поклонников писательницы.

---

Агате было чрезвычайно приятно, что Макс ценит в ней то, что вызывало у Арчи досаду. «Я так рада, что ты написал мне это, дорогой». Тем не менее ее тревога была почти осязаемой. Как бы ни взбадривал ее Макс, физическая разлука нервировала. Быть может, она вспоминала, что случилось, пока она несколько недель разбирала вещи в Эшфилде после смерти матери. «О, дорогой, я ненавижу эти ноябрьские дни, — писала она в 1942 году. — Я хочу быть с тобой, иногда мне бывает так страшно, что наши пути расходятся, вместо того чтобы идти параллельно друг другу… Думай обо мне почаще, пожалуйста, и почаще пиши, потому что я нуждаюсь в ободрении, особенно в те дни, когда нет солнца».

Неудивительно, что Макс чувствовал себя уверенно. Эта женщина дала ему так много, и тем не менее именно она искала его привязанности. Он мог написать ей: «…разумеется, пользуйся нашим общим счетом, трать деньги на все, чего тебе хочется», — и это сходило ему с рук. Он был уверен, что она навестит его мать и материально поддержит ее, пользуясь «их общим счетом», несмотря на то что Агата и Маргерит были теперь в весьма натянутых отношениях. «Я была очень уставшей, когда поехала туда, и критика твоей мамы в адрес Англии взбесила меня, я вспылила, но можно сказать, что теперь все позади!!.. Не сердись на меня, ведь все эти годы я действительно была с ней очень любезна». («Надеюсь, ты постараешься и все уладишь», — ответил он.) Он мог с полной серьезностью отвечать, когда Агата спрашивала его мнение, соглашаться ли ей на четыре тысячи фунтов за Уинтербрук, притворяясь, будто решение остается за ним. Он мог советовать Агате писать разборчивее (ее почерк и впрямь порой напоминал иероглифическое письмо); подумать о назначении некой актрисы на роль в одной из ее пьес, потому что муж актрисы случайно оказался его знакомым (в этих случаях Агата лишь делала вид, что рассматривает его предложение); напоминать ей, когда она инсценировала свои книги, чтобы она «не делала детективную составляющую пьесы слишком сложной для зрителя с улицы». Все это он мог позволять себе, потому что обладал властью сделать Агату либо счастливой, либо несчастной.

Иногда это доставляло ему удовольствие. «Разве не была бы ты очень глупой миссис Пупер, если бы не вышла за меня, и разве ты не рада, что все-таки вышла? Помнишь, как Т. М. [Мэдж][336] пыталась отговорить нас? Какая это была глупость с ее стороны», — писал он в феврале 1945-го.

Но несмотря ни на что, нет никаких сомнений: они действительно были близки. «Мы во многих отношениях так непохожи друг на друга, — писал Макс в марте 1945 года, — но сердца наши — близнецы». Каждый по своим соображениям, но оба они желали, чтобы брак их оказался прочным. Поэтому их частная жизнь была тщательно выстроенным сооружением, не подверженным развитию, но именно поэтому чрезвычайно устойчивым.

В марте 1944-го Агата исхитрилась так выразить свою тоску по Максу:

«Иногда я нуждаюсь в тебе так, как не нуждаюсь ни в чем ином. Это ощущение похоже на блуждающую боль где-то внутри. У тебя такое бывает? Или это просто пуперская реакция? В последнее время чего только мне о тебе не снилось — порой это были очень эротичные, даже грубые сны! Удивительно после стольких лет брака! Если бы мне кто-то сказал, что такое возможно, я бы не поверила! Приятно, если бы не было так грустно просыпаться. Я скучаю и по твоим очаровательно-непристойным речам тоже!»

«Да, милая миссис Пупер, я тоже очень скучаю по тебе [отвечал Макс], но блуждающая боль, которую ты описываешь, это определенно пуперская реакция. У меня бывает ощущение пустоты, незаполненности, немного похожее на чувство сосущего голода. И тогда мне хочется сжать в объятиях и съесть мою миссис Пупер; но в один прекрасный день это случится… вот уж повиляем хвостиками! Рад, что ты скучаешь по моим очаровательно-непристойным речам! У меня их припасено для Вас множество, грубая ты моя миссис Пупер!»

Вот что Агата называла «быть самой собой». «Ты любишь свою смешную Пупер такой, какая она есть», — пишет она. Она могла посоветовать Максу «думать о своей морской свинке Пупер» каждый раз, когда он купается в море, или признаться, что ест так много, что «едва не лопается», — не опасаясь при этом, что Макс содрогнется от ужаса. Так же писала она ему и о предстоящей радости встречи:

«Как чудесно будет, когда мы снова окажемся вместе, и как же мы будем есть! И снова будут твои носки с дырками! И вещи, разбросанные повсюду, и стулья, заваленные книгами. И мы будем очень много смеяться. И разговаривать, разговаривать, разговаривать… И ты снова задерешь нос, а я снова буду орать на тебя, и ты очень сурово скажешь: „Пупер!“, когда я…»[337]

Как это было не похоже на стройную светловолосую девушку, когда-то вышедшую замуж за Арчи Кристи: между теми двумя была тайна физического влечения, которую Агата все еще умела вызывать в памяти и изображать в своих книгах, но которую намеренно задушила в себе самой. Она и впрямь огрубела. Она не просто пряталась за публичной фигурой, именовавшейся «Агатой Кристи», а укрывалась под саваном плоти, громоздкой и неуклюжей, символически защищавшей ее от былых обид и боли. Ее нынешняя тучность огорчала ее, хотя она поставила отношение к ней на принципиальную основу. В книге «Расскажи мне, как живешь…» она описывает смущение, которое пережила, когда пыталась купить одежду, подходящую для сирийской жары («О нет, мадам, мы не держим нестандартных размеров»), и как Макс попросил ее сесть на их набитые дорожные сундуки («Если ты не сможешь их закрыть, то никто не сможет!»). Но Агата смирилась с утратой привлекательности, и к тому же она действительно очень любила поесть. А еще ей нравилось, что она может позволить себе это с Максом, который был худым, когда они познакомились («Это было до того, как я его раскормила», — сказала она Джоан Оутс), но теперь считал себя «страшным обжорой».

В этом тоже было что-то детское: словно она с ликованием разрывала свидетельство о взрослости. И это был эквивалент полного расслабления, какое она испытывала только в Эшфилде, лежа под березой и зная, что Клара где-то рядом. «Годы, прожитые нами вместе, были самыми счастливыми в моей жизни после детства». Но никакой мужчина никогда так и не смог заменить ей Клару. Иногда письма от Макса начинали приходить гораздо реже. В октябре 1943-го он уехал в отпуск и не писал почти месяц. «Ты грязная собака… Так и вижу твое лицо, когда ты говоришь: „Да, я гадкий мистер Пупер!“ Будь ты здесь, я бы рассмеялась. Ты ведь даже не каешься, ты просто знаешь, что можешь все уладить». В июле 1944-го она писала ему беспрерывно. «По-прежнему ни одного письма от тебя, черт бы тебя побрал — или черт бы побрал кого-то другого?!» Через три дня: «Это ужасно — не иметь от тебя известий. Что ты дееелаешь?» И еще через четыре: «Пожалуйста, дорогой, не молчи. Я знаю, что у тебя бывают приступы лени, но всего несколько слов могли бы…»

«Дорогая, чувствую себя виноватым за то, что долго не давал о себе знать», — написал он наконец. Агата старалась спокойно думать о том, чем занимался Макс, столь надолго предоставленный самому себе. «Мне следовало поехать в отпуск с тобой, — писала она ему в октябре 1943-го. — Желаю тебе хорошо провести время, дорогой, и делать все, что хочется и что тебе необходимо. Все хорошо, пока ты хранишь меня в своем сердце, пока мы дружны, глубоко привязаны друг к другу и очень близки…» В 1944 году она попыталась организовать свою поездку на Восток. «Когда именно у тебя будет этот твой двухмесячный отпуск? — несколько раз спрашивала она. — Я по-прежнему думаю, что смогу получить задание написать о Египте…» Этот план имел пусть неопределенную, но реальную форму — «ближневосточные перспективы неплохи», писала она в августе, — хотя Макс встретил его без особого энтузиазма. «Думаю, сначала нужно дождаться моего возвращения домой, так как срок моего пребывания здесь, как тебе известно, заканчивается в начале апреля следующего года», — ответил он, а позже, в сентябре, написал: «Не хочешь же ты рисковать застрять здесь надолго. Мистер Пупер вернется в Англию, а ты окажешься в это время в Египте!» На это трудно было что-либо возразить, но Агата предпочла бы такое развитие событий, если бы Макс изъявил пламенное желание увидеть ее немедленно. Она не могла чувствовать себя уверенно до тех пор, пока они не окажутся в одной стране. «Мне снился ужасный сон: будто я приехала к тебе куда-то за границу, а мне говорят, что ты меня больше не любишь и не хочешь видеть, и вообще куда-то уехал. Я проснулась в панике и без конца повторяла себе: это неправда, это неправда, ведь я получила от него письмо».[338] Страхи 1926-го не покинули ее.

Такое отчаяние казалось странным, как написала Агата Стивену Гленвиллу.

Стивен был на десять лет моложе ее и с 1925 года дружил с Максом. Интеллектуал до мозга костей, египтолог, работавший сначала в Британском музее, потом в Лондонском университете, затем вернувшийся в Оксфорд, где получил ученую степень, во время войны он служил в министерстве военно-воздушных сил, работал в Уайтхолле и жил в Хайгейте, неподалеку от Лаун-роуд. После войны профессорствовал в Кембридже. То, что он оказался первым выпускником Оксфорда, который стал ректором Кингз-колледжа, на каковую должность был выбран единогласно в 1954 году, свидетельствовало о его способностях и известности. Человек в высшей степени значительный и основательный, он был счастливо наделен при этом легкостью характера. Как и Агата, он любил получать от жизни удовольствие.