Лора Томпсон - Агата Кристи. Английская тайна

• Название: Агата Кристи. Английская тайна
• Автор: Лора Томпсон
• Издательство: АСТ, Астрель, Полиграфиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-064397-4, 978-5-271-28709-1, 978-5-4215-0964-6

Агата Кристи. Королева детектива. Любимая писательница миллионов. Женщина, чья жизнь была окутана не меньшей тайной, чем сюжеты ее захватывающих романов.

В своей увлекательной книге Лора Томпсон рассказывает об эдвардианской Англии, в которой выросла Агата Кристи, о ее друзьях, близких, мужьях и дочери, но прежде всего отвечает на многие вопросы, которые по сей день мучают биографов и поклонников писательницы.

---

На самом деле ему нравилась его работа. «Я знаю, что занимаюсь мужским делом, поднимаю вес, который мне по силам, и делаю это не зря, — писал он Агате в октябре 1943-го. — Это оказало благотворное влияние на мою жизнь, которая раньше всегда тяготела к легким путям». Тем не менее он был прекрасно устроен. Сначала они с братом Сесилом, тоже случайно оказавшимся в Египте, снимали квартиру на двоих. «Я всегда представляю себе, что ты тоже сидишь здесь, — писал он Агате. — У тебя здесь есть особое кресло. Ты ешь так же много, как и я, когда одна, или худеешь?» Потом, в Триполитании, он жил в «доме у моря, прелестной итальянской вилле». По контрасту с Англией того периода это должно было звучать божественной музыкой («Кто из нас любит море? Это я его люблю. О! Как несправедлива жизнь!» — восклицала в письме Агата.) «Моя комната, — писал Макс, — удобная, уютная, и как-то так случилось, что она тоже уже вся забита книгами». Весьма мило он добавляет: «Это сделала именно ты — привила мне вкус к домашнему уюту и комфорту».[313]

Между тем в 1942 году адмиралтейство реквизировало Гринвей для военных нужд, и Агата отправилась в Лондон мужественно переносить бомбежки. Не то чтобы Девон был таким уж оазисом; в сентябре 1940-го Агата писала Эдмунду Корку: «На прошлой неделе мы пережили ужас вторжения — в дом нахлынули солдаты при такой полной экипировке, что едва могли двигаться!» Недолгий период времени Агата также имела дело с эвакуированными детьми, двое из которых попали под бомбежку, когда переправлялись через Дарт. Казалось разумным, чтобы Агата присоединилась к Максу в Лондоне. Дома на Крессуэл-плейс и Кэмпден-стрит были сданы; дом на Шеффилд-террас в октябре 1940-го был разбомблен с воздуха. Несмотря на официальное обилие недвижимости, Агате пришлось «бродяжничать» — сначала она жила на Хаф-Мун-стрит, потом в служебной квартире на Парк-плейс, потом на Лаун-роуд, в квартале Баухаус,[314] в Хэмстеде (в 1940 году окна в этой квартире выбило взрывной волной). «Но как странно, — писала Агата, — проходя мимо забавного старого здания, похожего на лайнер, поднять голову, посмотреть на него и мысленно сказать себе: „Здесь я была счастлива!“ Никакой особой красоты в нем нет… но, дорогой мой, как же счастлива я была здесь с тобой».[315]

В многоквартирном доме на Лаун-роуд она прожила большую часть войны. Это жилище с его современной философией обитания в почти одинаковых по планировке квартирах могло показаться неподходящим для любившей «ситцевый» уют Агаты Кристи. Но Агата была существом отважным. Ей даже нравился этот фешенебельный квартал. Она почти не принимала участия в жизни клуба-ресторана «Изобар», являвшегося во время войны своего рода центром светской жизни, а также использовавшегося в качестве бомбоубежища, хотя иногда спускалась туда в поисках общения. Нравилась ей и близость Хэмстед-Хиза, где она прогуливала силихем-терьера Джеймса, которого полуприсвоила у Карло Фишер.[316] Она также считала подходящим для себя жить в доме с гостиничным обслуживанием (и даже находила на удивление удобным современное изоконовское кресло-шезлонг), где администрация заботилась о жильцах («Не будете ли вы любезны разобраться с панталонами, которые не были возвращены из стирки? — писали они от имени Агаты в местную прачечную. — Если они утеряны, пришлите миссис Мэллоуэн соответствующие купоны»). Несколько лет спустя она писала, что «главным ее воспоминанием остается восхищение самим этим местом, где, как во втором акте „Дорогого Брута“, деревья подступали прямо к окнам, заглядывая в них. Это, обеды в саду да еще одно особенно прекрасное, усыпанное по весне белым цветом вишневое дерево — вот три впечатления, которые никогда у меня не изгладятся».[317]

Неудивительно, что владение Гринвеем казалось теперь почти нереальным: она прожила в нем меньше двух лет, когда его пришлось освободить для адмиралтейства. «У меня сердце замирает, дорогой, при мысли о новом переезде, упаковывании вещей и прочем. Однако я надеюсь, что Роз поможет мне. Если понадобится, притащу ее сюда за загривок!»[318] («При одной мысли о том, сколько работы тебе предстоит переделать, — писал в ответ Макс, — я сам чувствую себя уставшим. А эта чертовка Розалинда думает в основном о том, как отпереть танталус!»[319])[320] Работа была действительно гигантской. «Два мальчика — помощники садовника — оказались даром божьим. Они практически ничего не делают в саду, живут в подвале, они доставали оттуда обеденные сервизы, серебро и прочее — все было в таком ужасном состоянии, что я тут же принялась мыть и чистить», — писала она в октябре 1942-го. А двумя неделями позже: «Прощай, волшебный Гринвей. Я потратила последнюю цветную пленку, чтобы у нас осталась запечатленная память о нем на всякий случай». На самом деле дом попал в очень хорошие руки — в нем разместили офицеров американской флотилии, которые отнеслись к нему уважительно и даже нарисовали в библиотеке бело-голубую фреску по периметру карниза, изобразив на ней все места, где побывала флотилия за время войны.

У Лондона были свои преимущества: друзья, театры. Агата имела широкий круг знакомств — Почтенная[321] Дороти Норт; Сибил, леди Барнетт;[322] Ален Лейн из «Пенгуин букс» и его жена Леттис; коллега Макса Сидни Смит с женой Мэри; друг Макса Стивен Гленвилл — и вела активную светскую жизнь. Посещала балет, смотрела современные постановки, например «Гамлета» Роберта Хелпманна, и страстно предавалась своей любви к Шекспиру. В 1942 году она посмотрела «Отелло» в исполнении труппы «Олд-Вик», последовала длинная переписка с Максом, давшим ей обещание прочесть все пьесы Шекспира (которое, впрочем, он не выполнил и наполовину). У Агаты было интересное отношение к Шекспиру — типичное для того времени, но типичное и для нее лично: она рассматривала его персонажей как объекты психологического исследования, скорее пытаясь найти в поэзии ключи к разгадке, нежели видеть в Гамлете или Яго уникальное сращение слов и гармоний. Особенно ее занимал Яго. Для Агаты он был существом почти реальным; она придавала мало значения тому, как сюжет пьесы умножает его изначальные намерения, но ее анализ характера был блестящим. «Яго, этот несчастный негодяй, страдал», — говорит в «Розе и тисе» Джон Гэбриэл, прекрасно знающий, что значит «ненавидеть человеческое существо, пребывающее среди звезд» (в его случае это была Изабелла, в случае Яго — Отелло). Яго фигурирует и в «Занавесе», где он описан как идеальный убийца, потому что умеет внушить желание убивать другим. Пуаро — голосом Агаты — говорит:

«Я всегда верил, что в душе Отелло изначально жило убеждение (вероятно, справедливое), что любовь к нему Дездемоны на самом деле была страстным неуравновешенным преклонением молодой девушки перед героем, прославленным воином, а не спокойной любовью женщины к нему как к мужчине. Возможно, он понял, что Кассио был ее настоящей парой и что со временем она тоже осознает этот факт».

Ужасное предположение, но весьма органичное духу Шекспира, чьи поэтические персонажи способны одновременно быть разными людьми и испытывать разные чувства. То, что Агата писала в августе 1942-го после посещения спектакля «Олд-Вик», близко к фрейдистской школе литературной критики:

«Яго и Эмилия на самом деле — пара обычных мошенников, манипуляторов людским доверием. Это следует (сейчас я говорю как Эркюль Пуаро) из начального эпизода пьесы, когда Яго входит, играя с очередной своей добычей, и Родриго говорит: „И мне обидно, Яго, что ты, развязывая мой кошель, как если б он был твой, все знал заране…“ Откуда же, согласно этому предположению, такая жгучая ненависть Яго к Мавру? Я думаю, что дело в чисто мужской ревности… Он страдает из-за Эмилии… Радость увидеть Отелло страдающим так же, как страдал он, и мечта сексуального маньяка „задушить ее“. Вот что он хотел бы, но не имел храбрости сделать сам…»

Позднее Агата обсуждала с Максом характер Офелии,[323] всерьез выдвигая предположение, будто Шекспир с его женскими персонажами «был сам достаточно женствен, чтобы видеть мужчин их глазами». Она задала ему тогда не имеющий ответа вопрос: «Почему Офелия сошла с ума?»[324] Впоследствии она верила, что нашла правильный ответ. После представления «Генриха IV» (часть II) она ужинала у Роберта Грейвза и познакомилась там с его другом, врачом. «Я сказала, что Офелия — персонаж, который труднее всего понять. Он ответил: „О нет, в любой палате шизофреников психиатрической больницы вы найдете свою Офелию“».[325]

В то время Агата была почти влюблена в Шекспира: «Не могу думать ни о чем другом». (Греческая драма ее, напротив, разочаровывала: «Что поражает меня в этих драмах, так это отсутствие какой бы то ни было идеи — или концепции», — мнение, которое едва ли могло найти отклик у Макса.) Шекспировские сонеты оставили след в «Каникулах в Лимстоке» и «Разлученных весной»,[326] а название «Берег удачи» («Taken at the Flood») взято из «Юлия Цезаря». Она намекала и на то, что имя Эдгар в «Игре зеркал» имеет отношение к «Лиру», а «Макбет» положен в основу сюжета романа «Вилла „Белый конь“»,[327] в котором также есть подробное рассуждение о том, как следует ставить эту пьесу. Ну а «Щелкни пальцем только раз»[328] («By the Pricking of My Thumbs») — разумеется, прямая цитата из нее.