Кэти Летт - Мальчик, который упал на Землю

• Название: Мальчик, который упал на Землю
• Автор: Кэти Летт
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-86471-636-6

Новый роман Кэти Летт горестен и весел, как сама жизнь. У счастливой лондонской пары появляется на свет пригожий сын, которому довольно скоро врачи ставят пугающее клеймо «аутист». И счастливая лондонская пара перестает быть счастливой, а вскоре и парой. Героиня оказывается один на один с оригинальным и ошеломительным ребенком, жизнь с которым – истинное испытание, страшное и веселое. Мечты бедной женщины разрушены, карьера отправлена под откос, домашнее хозяйство запущено навеки, а секс превращается в далекие воспоминания. Добро пожаловать в Страну жутких и смешных чудес! Героиня в отчаянии плутает по ней, забредает в Зазеркалье и почти смиряется... Тут-то в ее беспросветной жизни и появляется отвратительный во всех отношениях и столь же идеальный мужчина, а вслед за ним и сгинувший было муж... И тогда она осознает, что все поступки ее невероятного сына – ничто по сравнению с выкрутасами нормальных взрослых.

Эта книга о том, что у любого человека есть его уникальный синдром. «Мы здесь все ненормальные», – писал Льюис Кэрролл. И это правда – все мы, как ненормальные, хотим одного и того же: любви, свободы и поводов просыпаться по утрам. Мы хотим, чтобы всегда были причины для смеха и радости. Кэти Летт умудрилась написать анекдотически смешной роман о событиях, из которых принято делать слезливую драму.

---

Стоп, стоп. Может, трудные роды? Почему роды называют «произвести на свет»? Производят колбасу. Гайки. Пиццу. Веселый шум. Я же приволокла его на свет. Щипцы, отсос, эпизиотомия... Я, кажется, сказала врачу, что теперь знаю, почему так много женщин умирает в родах, – это безболезненнее, чем жить дальше.

А может, беспечные фразы, которые я бросала маме в родильном отделении, когда мы глазели на сморщенный синюшный мячик, который я только что привела в мир? «Я родила ребенка, но, кажется, не своего».

Я никак не находила себе места. Время от времени прекращала беспокоиться – меняла подгузники, обычно – ребенку. Но со Дня Диагноза шли недели, и через мою психику пролегла пропасть вины величиной с разлом Святого Андрея, а с ней отросла оградительная любовь, как у львицы: когти подобраны, выжидает, сторожит. Я обцеловывала всю пушистую мягкую голову своего сына. Он сворачивался клубочком у меня на руках. Я прижимала его к себе и курлыкала. Смотрела в его прекрасные синие глаза и отказывалась верить, что они ведут в пустоту. Врач упростил его до черно-белого термина «аутизм». Но призма моей любви купала его в чудесных ярких красках.

Я должна его спасти. Мерлин и я – против всего мира.

Глава 2 Планета Мерлин

Можно закрывать глаза на что угодно, и оно тогда исчезнет само, – я свято верю в это. Мое слепое техническое око презрело Фейсбук и Твиттер. Я осталась безучастной к «сугубо белковой» диете, макарене, нелепым кроссовкам-масаи, юбкам-баллонам и эсперанто. Если хорошенько подождать, любые задвиги задвинутся. Но к Диагнозу Мерлина такая логика неприменима. Из этого ему не вырасти.

Никакого выбора у меня не было – только начать путаное движение по лабиринту социальных работников, логопедов, трудотерапевтов, ведущих детских психологов. Весь следующий год я лазила по горам и долам в нескончаемом поиске специалистов. Те были всех мастей – от врачей министерства здравоохранения, что заперты в закопченных викторианских мавзолеях, выстланных фланелью пыли и залитых вонючим антисептиком по всему линолеуму, до частных клиник на Харли-стрит, при плексигласовых журнальных столиках, заваленных подшивками «Сельской жизни»[10]. Меня воротит думать, скольким их детям я обеспечила юридическое образование. (Навещая частного доктора, хорошенько запомните, где оставили машину, потому что, скорее всего, ее придется продать, чтобы оплатить астрономические счета.)

Мой сын сдал такое количество анализов, что, наверное, думал, будто его берут в элитную спецмиссию на Луну. Приходилось держать Мерлина, пока его меряли, взвешивали, слепили фонариками, тыкали, мяли, прослушивали и кололи шприцами, хотя он в припадках отчаяния извивался всем телом и безутешно рыдал.

И да – постоянная борьба за невозмутимость собственного взора, хоть я умирала внутри, слушая, как на него навешивают ярлыки: диспраксия, дислексия, дисфазия, афазия, расстройство внимания, сенсорная дефензивность, синдром ломкой Х, хромосомные аберрации... Выяснилось, что аутизм – лишь верхушка его диагностического айсберга. Как же все это распалило мою любовь к странному сыночку.

Прием за приемом в государственных учреждениях, набитых гримасничающими психами, социальные работники сообщали мне, что быть матерью ребенка с аутизмом – испытание, зато какое захватывающее... С тем же успехом капитан «Титаника» мог бы рассказывать пассажирам, что их скоро легонечко макнет в морюшко. Быть матерью ребенка с аутизмом и прилагающимися так же просто, как украсить банановым муссом летящий бумеранг.

Уход в отказ – первая стадия, и несколько лет я наматывала круги по тропам нетрадиционной медицины. Я испробовала все – от черепного массажа до чистки кармы, до прочих областей научного знания, основанного на медицинской идеологии, которую исповедовали неукоснительно и методически доказывали Голди Хоун[11] и другие широко известные светила.

Следом пришел гнев – в основном на карикатурно торжественных образовательных психологов на манной каше и их лица, выразительные в своей невыразительности. Опознать эксперта можно по планшетке. Чтобы родитель сумел расшифровать, о чем вообще говорят планшетконосители, его необходимо снабжать наушниками – вроде тех, что выдают в ООН.

«Какой потрясающий ребенок» расшифровывается как «он умственно недоразвитый».

«Какой самородок» означает «в жизни не видывал настолько отсталого ребенка».

«Ваш сын так по-особому интересен» переводится как «ваша жизнь – псу под хвост, насовсем, так что можете прямо сейчас подавать на усыновление».

Я огрызалась на всех планшетников, жонглеров эвфемизмами. «Давайте завершим развешивание макаронных изделий по моим внешним слуховым органам и перейдем к геометрическому центру любого разговора, а? Сможет ли мой сын когда-нибудь жить нормальной жизнью?»

«Что вы подразумеваете под “нормой”?» – спросила меня социальный работник с юркой живостью хорька. У нее дергался глаз, она грызла обкусанные ногти, и у меня возникло подозрение, что между социальным работником и социопатом грань очень тонка.

Я рикошетила от психологов к специалистам по биологической обратной связи и другим полудуркам от нуво-вуду, покуда моего собственного внутреннего ребенка не укачивало до блева, а Джереми с головой ушел в работу. Когда Мерлин только родился, мой муж был совершенно одержим. Днями напролет он гулил и тетешкал нашу детку, покрывая поцелуями его пухлый животик, теплый, как свежая булка. Джереми, единственный ребенок в семье, счастливо объявил, что желает завести еще троих, четверых... нет, пятерых детей. Через день брал выходные, на работу уезжал поздно, а возвращался рано и весь светился от радости.

Больше нет. Теперь он уезжал в контору до рассвета, а домой прибывал между десятью и одиннадцатью. В субботу позволял себе немного поспать – скажем, до шести утра. Его единственный сын оказался бракованным. Он униженно заклинал меня никому не рассказывать. Мне же неудержимо хотелось выбалтывать это всем, орать с крыш, выть от возмущения и ужаса. Но, следуя строгим инструкциям Джереми, я послушно выдавала механическую улыбку и размазывала по губам банальность-другую. В результате наступила третья стадия – «почему я?» в острой форме.

Я уже год преподавала английский в местной государственной школе. Рабочие часы сократились до полставки, но я рассудила, что уходить с работы не стоит – из терапевтических соображений. Ко всему прочему, односложные подростки все время ноют «а че я?», и, может, никто и не расслышит моего нытья. Когда я доверилась сестре, а она спросила, почему я не бросила все, поскольку, очевидно, съезжала крышей, я бойко ей ответила, что лондонские мамаши должны иметь возможность покупать своим чадам последние модели айфонов, в противном случае отпрыски впишут себя в списки неблагополучных. Но если по-честному, теперь, когда Джереми совсем отгородился от меня, я как мать-одиночка на полной ставке быстро осознала, что у бытовой королевы преимущество только одно: не сунуть ей голову в духовку – просто потому, что там уже стоит утятница. Если я брошу работу, недалек будет тот час, когда я начну облизывать венчик от миксера... в режиме «вкл.».

И все равно я страшно угрызалась из-за того, с каким облегчением по утрам сдавала сына сиделке – что за мать-ехидна я, а? – но с еще большими муками совести я забирала его после обеда. Как мамаша я, понятное дело, еще таскала знак «У». Ну правда, ему же с профессионалами лучше будет? В викторинной категории «беспокойство» я достигла небывалых высот. Хотя четыре часа обучения группы свирепых подростков, вооруженных лучше среднего колумбийского наркокартеля, и были сродни чаепитию с ураганом, то была моя передышка в исполнении материнского долга перед Мерлином.

Но к концу дня, наблюдая, как мои ученики извергаются за школьные ворота, как зубная паста из тюбика, я вспоминала, что моему сыну никогда не видать даже такой незатейливой радости. Мерлин был как вывернутая наизнанку резиновая перчатка. Все, что я принимала как должное, – улыбки, смех, любовь, – все естественное, как дыхание, ему было недоступно. Мой сын – изгнанник на планете, которая по ту сторону моего понимания, по ту сторону логики. Он смотрел на меня глазами пустыми и круглыми, как лампочки, и я знала, что мы все с ним – в разных пространственно-временных континуумах. Этот ребенок – сплошные подводные течения и импульсы. Настроения Мерлина были настолько непредсказуемыми, что казалось, будто он следует за дирижерской палочкой незримого концертмейстера. Я часто наблюдала, как он улыбается чему-то тайному, словно кто-то изнутри щекочет его перышком. И тут же он мог помрачнеть, и всем его маленьким существом завладевало ядовитое беспокойство.

Нянек я меняла как носовые платки. Хоть и оставляла его только с теми сиделками, кто заверял меня в своих навыках присмотра за детьми с «особыми нуждами», очередная умученная Трэйси, Лианн или Кайли вручала мне сына, будто редкого дикого зверька, только что пойманного в Амазонии и пока не привыкшего к неволе. Мерлин деревенел от ужаса, когда я пыталась засунуть его в автокресло, сучил руками и ногами, – так пойманная птица в панике бьется о прутья клетки. Немота моего сына не оставляла мне ничего другого – только вперяться в его беспокойные, пустые глаза, умоляя его угомониться. «Земля – Мерлину, вызываю на связь. Как слышите меня? Прием. ЦУП – Майору Нему»[12].