А. И. Клибанов - Духовная культура средневековой Руси

• Название: Духовная культура средневековой Руси
• Автор: А. И. Клибанов
• Издательство: Аспект Пресс
• Жанр: Религия
• Год: 1996

Книга состоит из очерков, посвященных различным сторонам духовной жизни Руси XIV‑XVI вв. На основе уникальных источников делается попытка раскрыть внутренний мир человека тех далеких времен, показать развитие представлений о справедливости, об идеальном государстве, о месте человеческой личности в мире. А. И. Клибанов — известнейший специалист по истории русской общественной мысли. Данной книге суждено было стать последней работой ученого.

Предназначается для преподавателей и студентов гуманитарных вузов, всех интересующихся прошлым России и ее культурой.

---

Демократическая сатира, начинающая путь в XVII в., сильная обличительными мотивами и широкой сферой распространения, все же остается одной из форм социального протеста и симптомом глубинных идейных процессов в народных низах, о которых мы можем догадываться по масштабу классовой и патриотической борьбы в период Смутного времени. В гипер- болистической формулировке И. И. Смирнова поднят со всем на то основанием вопрос, каким образом возможной стала крестьянская война 1606—1607 гг. В самой общей форме можно ответить, что она соответствовала остроте кризиса второй половины XVI в. Ее результаты не только вырвали для зависимого населения несколько десятилетий свободы от крепостного права, но и сделали осуществимым перелом культурных эпох.

Кризис второй половины XVI в. последовал за переменами в социальной стратификации страны, на что направлены были политические, административные, военные реформы Ивана IV с его «адской машиной» опричнины, не вполне поддававшейся контролю и самого ее изобретателя. Широкая миграция и эмиграция непосредственных производителей, вызванные как опричным террором, так и экономическим регрессом, голодом, массовыми эпидемиями, в свою очередь не могла не колебать созданные общественные структуры. Как реализованные Иваном IV, так и оставшиеся достоянием общественной мысли, проекты преобразований были реформами «сверху». Крестьянская война 1606—1607 гг. несла социальные требования низов. Они облекались и в утопические формы, как, например, первая, если не по времени, то по популярности социально–утопическая легенда о «царе–избавителе». Но и она была порождением реальной действительности, требовавшей преобразований еще в середине XVI в. В результате кризиса второй половины века они стали жизненно насущными и не допускавшими промедления, тем более что внешние вторжения в страну вообще исключали отсрочку действий.

Существовала ли не утопическая, а исторически данная, реальная альтернатива политике, заведшей страну во всеобщий кризис? Вопрос сложнейший. И ответ на него пока не дан, хотя и поставлен исследователями, что в высшей степени актуально.

Путь к кульминации шел через долгую полосу жесточайшего кризиса, выбившего из колеи, сорвавшего с родных мест и выбросившего на далекие земли — русские и не русские — массу производительного населения. Это был горчайший урок социального опыта, между прочим, и опыта преодоления исконной территориальной и общественной ограниченности. Часть этих людей, переживших кризис, как‑то обосновавшихся на местах миграции и эмиграции, вернулась в первые годы XVII в. на родину. Бежавшие вразброд, они возвращались в строю, чтобы еще раз поспорить — да как! — с господствующим классом за личную независимость и собственное хозяйство — точку приложения трудолюбия, почина, выдумки, творческих способностей. Они возвращались к родным местам для дотоле невиданной пробы сил в борьбе с господствующим классом. Совсем немногие из них способны были стать организаторами и идеологами, но и простачками они не были. Очень емко содержание понятия о свободном крестьянстве, да и пребывание на окраинных и зарубежных землях учило немалому.

По словам И. И. Смирнова, «первое место в восстании Болотникова, бесспорно, принадлежит холопам. Об этом свидетельствуют прежде всего масштабы участия холопов в этом восстании»[671]. Автор приводит и данные о численности холопов, вовлеченных в активную борьбу. Но, как справедливо говорит

И. И. Смирнов, роль холопов в восстании определялась не только их численностью: «Холопы — участники восстания Болотникова — обладали рядом качеств и черт, дававших им возможность играть роль наиболее активного элемента в среде восставших»[672].

Обратимся к «качествам и чертам», которые обусловили, как писал И. И. Смирнов, возможность «играть роль наиболее активного элемента в среде восставших». Эти «качества и черты» сопряжены с социальными особенностями самой (правда в свою очередь неоднородной) категории зависимых людей, охватываемой понятием «холопства»: «Само положение холопов в общественном строе Русского государства стимулировало их политическую активность и толкало их на борьбу против своих господ. Отношения крепостнической эксплуатации были для холопа гораздо обнаженнее, а формы ее значительно более грубыми и тяжелыми, чем для крестьянина»[673]. Но чтобы быть в авангарде, требовалось и находиться на более высоком уровне идейного развития по сравнению с массой участников борьбы. И. И. Смирнов (вслед за Б. Д. Грековым) отмечает, что холопы «ближе, чем крестьяне, соприкасались с центрами политической и культурной жизни Русского государства», «в какой‑то степени приобщались к культурным условиям эпохи», и то, что «общие условия городской жизни и скопление большого количества холопов во дворах феодальной знати создавали возможность для холопов общаться друг с другом»[674].

Для И. И. Смирнова «вопрос об участии холопов в восстании Болотникова… есть прежде всего вопрос о беглых холопах». И далее: «Беглые холопы и явились одной из главных сил восстания Болотникова»[675]. Но отсюда следует, что возможности для холопов стать наиболее активными элементами восстания расширяются и опытом их беглой жизни, а затем оседанием то ли в «украинных городах», то ли в польско–литовских пределах.

В круге источников по истории социально–политической борьбы периода смуты общепризнанное значение принадлежит «Сказанию» Авраамия Палицына. Мы, в частности, узнаем из «Сказания», что по следу, проложенному в свое время Феодосием Косым, множество холопов устремляются в бегство на окраины государства и за его рубежи. Уже фигурирует у Авраамия Палицына и собирательное понятие «бегуны». Это, как их называет автор «Сказания», «вечныя холопи московские». Они собираются, согласно «Сказанию», в «украинные города» и населяют города «северские и польские». В главе о Василии Шуйском автор «Сказания» не оставляет сомнений в том, что «бегуны» составили новый резерв последователей русских реформационных движений на польском, литовском и белорусском театрах: «Братиа же наша Северскиа земли и житилие и польских градов, яко не наказани суще от отец страху Божию и воспитани в безумии и навыкше от многих еретиков, по Украйне живущих, их злым нравом и обычаем, и с ними вкупе ратующе нас. И в них веру еретическую мнози приступишя от неведениа и во всем их закон держаще»[676].

Эти «Северскиа земли и житилие и польских градов» состояли не из одних «бегунов», ранних («воспитани в безумии») и поздних, но и из коренного русского населения Стародуба, Путивля, Чернигова, Новгород–Северска, каковые города и имеет в виду автор «Сказания». Борис Годунов хорошо знал, что делал, коща посылал в 1601—1602 гг. «на литовский рубеж чинить управу» и выставлял «заставы» на русских западных и юго–западных рубежах[677]. Было бы неправильно видеть в этих «еретиках» одних католиков. Прежде всего автор «Сказания» говорит, что «житилие» этих городов «навыкше от многих еретиков, по Украйне живущих». Несколькими строками выше он с проклятием пишет про «содружичество москвичем со антихристовы проповедники, с поляки ис лютори всем языком (т. е. реформаторами многих национальностей. — А Ю…«[678]

Не приходится оспаривать, что католики были широко представлены среди «многих еретиков», но все множество «еретиков» католиками не исчерпывалось. Вообще же католическое и униатское влияние встречало среди русского, украинского, белорусского населения, подвергавшегося ему, сильное сопротивление, и оппозиция окатоличению населения западнорусских земель выдвинула такого масштаба деятелей, как братья Стефан и Лаврентий Зизании, Мелетий Смотрицкий, Афанасий Филиппович, а до того и старец Артемий. Но более всего характеризуют русских людей «содружественных люторам», коренных и пришлых, это действия их, которые следует рассматривать не в связи с вражеским хозяйничаньем интервентов в Московском государстве, а в связи с народными восстаниями. Автор «Сказания» пишет: «Безстрашно вземлюще святыя иконы местныя и царскиа двери… свии же святыя иконы колюще и вариво и печиво стояще. Из сосудов же церковных ядяху и пияху, и смеющися поставляху мяса на дискосех и в потирех питие»…[679]. Это были, конечно, действия пришлых и своеземных еретиков, наиболее бросавшиеся в глаза и давшие их обличителям удобный повод для травли, шельмования, ополчения на них последователей православия.

«Сказание» Авраамия Палицына дает прямые свидетельства как «содружичества» москвичей с католиками и протестантами (лютеранами), так и кощунственных с православной точки зрения действий коренного русского населения: «Бысть бо тоща разорение святым Божиим церквам от самех правоверных, яко капищем идольским прежде от великого Владимира, тоща на славу Божию, ныне же на утеху бесом с люторы»[680]. Трудно по приводимым отрывкам судить о степени зрелости еретических взглядов участников этого «разорения». Думаем, что параллель с разрушением «капищ идольских» едва ли принадлежит автору «Сказания». Уподобление церквей капищам традиционно в русских еретических учениях, например в наиболее близком по времени и среде еретическом учении Феодосия Косого. В том, что «Сказанию» можно доверять, еще раз убеждает «Послание дворянина к дворянину», которое И. И. Смирнов относит, «вероятнее всего», к весне 1608 г. Автор «Послания» — тульский дворянин Иван Фуников, которому довелось на себе испытать действия повстанцев Болотникова. К нашей теме непосредственно относится следующее: «Узриши церковь Божию сетующу и дряхлующу и яко вдову совлечену: красота бо ея отъята бысть иноплеменными, паче ж нашими восставшими на нас, Богу тако изволшу»[681].