Н. И. Сагарда - Лекции по патрологии I—IV века

• Название: Лекции по патрологии I—IV века
• Автор: Н. И. Сагарда
• Издательство: Издательский Совет Русской Православной Церкви
• Жанр: Религия
• Год: 2004
• ISBN: ISBN 5–94625–092–2

Вниманию читателей предлагаются «Лекции» знаменитого патролога, библеиста и библиографа, профессора Санкт–Петербургской духовной академии Николая Ивановича Сагарды (1870— 1942/43), охватывающие материал о святых отцах и церковных писателях I—IV веков. Издание осуществлено на основании уникальных источников — рукописи–автографа и авторизованной машинописи, прошедших неоднократную правку Н. И. Сагарды и наиболее полных по количеству рассмотренных персоналий и произведений. К несомненным достоинствам «Лекций» относятся продуманность плана, подробность изложения и взвешенность оценок.

В процессе подготовки к изданию книга прошла скрупулезное редактирование и была снабжена предисловиями, современным научным комментарием, необходимой русскоязычной библиографией и обширным справочным аппаратом. Она будет полезна не только студентам и преподавателям духовных школ, но также всем, кто интересуется святоотеческим наследием.

---

Еще больше недоумений, подозрений и вражды вызывала в язычниках церковная и общественная жизнь христиан. Чем менее знали христианство, тем больше в нем представлялось им странного и противоречащего существующим взглядам, тем легче возникали всякого рода слухи, и чем противоречивее они были, тем легче находили доступ не только у толпы, которая всегда легковерна, но даже в широких и правящих кругах. Тесную связь между собой христиан, их братскую любовь, их сплоченность до смерти, думали, можно объяснить только тем, что они связаны были в тайное преступное общество страшной клятвой и ужасными обрядами. Здесь зарождался тот дух недоверия, который служил Гхорошей почвой для развития враждебного предубеждения и слухов, предрасполагая верить всему дурному и подозрительному относительно ненавистных людей. Начинали смотреть на христиан как на нравственно испорченных, боящихся света преступников. Обращали внимание на то, что они держались далеко от общественной жизни, от празднеств и увеселений, где сходились честные граждане, расположенные друг к другу; что они были безмолвны в публичных местах, но собирались тайно и там много говорили друг с другом. Это казалось в высшей степени подозрительным — не замышлялись ли там всякого рода преступления, которые боятся дневного света? Далее, христиане обнаруживают удивительное пристрастие к грешникам, и всякий, кто проводит даже самую соблазнительную жизнь, оказывался для них желанным, если только примыкал к ним. Вечери любви и вкушение Тела и Крови Христовой в таинстве Евхаристии в подозрительно настроенном воображении обратились в тиестовские вечери и эдиповские кровосмешения. В какой форме эти обвинения и клеветы распространены были в обществе, об этом особенно подробно говорит Минуций Феликс, влагая их в уста язычника Цецилия. «Не следует ли, — говорит он, — сожалеть о том, что дерзко восстают против богов люди жалкой, запрещенной, презренной секты, которые набирают в свое нечестивое общество последователей из самой грязи народной, из легковерных женщин, заблуждающихся по легкомыслию своего пола, люди, которые в ночных собраниях со своими торжественными постами и бесчеловечными яствами сходятся не для священных обрядов, но для мерзостей. Это — люди скрывающиеся, бегающие света, немые в обществе, говорливые в своих убежищах...» «Эти люди узнают друг друга по особым тайным знакам и питают друг к другу любовь, не будучи даже между собой знакомы; везде между ними образуется какая-то как бы любовная связь; они называют друг друга без разбора братьями и сестрами для того, чтобы обыкновенное любодеяние через посредство священного имени сделать кровосмешением: так хвалится пороками их пустое и бессмысленное суеверие. Если бы не было в этом правды, то проницательная молва не приписывала бы им столь многих и отвратительных злодеяний. Слышно, что они, не знаю по какому нелепому убеждению, почитают голову самого низкого животного, голову осла: религия достойная тех нравов, из которых она произошла! Другие говорят, что они почитают genitalia своего предстоятеля и священника и благоговеют как бы перед действительным своим родителем. Не знаю, может быть, все это ложно, но подозрение очень оправдывается их тайными ночными священнослужениями. Говорят также, что они почитают человека, наказанного за злодеяние страшным наказанием, и бесславное древо креста — значит, они имеют алтари, приличные злодеям и разбойникам, и почитают то, чего сами заслуживают. То, что говорят об обряде принятия в их общество новых членов, известно всем и не менее ужасно. Говорят, что посвящаемому в их общество предлагается младенец, который, чтобы обмануть неосторожных, покрыт мукой, и тот, обманутый видом муки, по приглашению сделать будто бы невинные удары, наносит глубокие раны, которые умерщвляют младенца, и тогда — о нечестие! — присутствующие с жадностью пьют его кровь и разделяют между собой его члены. Вот какой жертвой скрепляется их союз друг с другом, и сознание такого злодеяния обязывает их ко взаимному молчанию. Такие священнодействия ужаснее всяких поруганий святыни. А их вечери известны; об этом говорят все, об этом свидетельствует речь нашего циртинского оратора (Корнелия Фронтона). В день солнца они собираются для общей вечери со всеми детьми, сестрами, матерями, без различия пола и возраста. Когда после различных яств пир разгорится и вино воспламенит в них жар любострастия, то собаке, привязанной к подсвечнику, бросают кусок мяса на расстоянии большем, чем длина веревки, которой она привязана: собака, рванувшись и сделав прыжок, опрокидывает и гасит светильник; в не знающей стыда тьме начинаются такие проявления похотливости с кем придется, о которых нельзя и говорить. Таким образом все они, если не самым делом, то в совести, делаются кровосмесниками, потому что все участвуют желанием своим в том, что может случиться в действии того или другого. О многом я умалчиваю, потому что очень довольно уже и сказанного; а истинность всего или, по крайней мере, большей части этого доказывается самой таинственностью этой развратной религии. В самом деле, для чего же они всячески стараются скрывать и делать тайной для других то, что они почитают, когда похвальные дела совершаются обыкновенно открыто и скрываются только дела преступные? Почему они не имеют никаких храмов, никаких жертвенников, ни общепринятых изображений? Почему они не осмеливаются открыто говорить и свободно делать свои собрания, если не потому, что то, что они почитают и так тщательно скрывают, достойно наказания или постыдно?» (Octav. 8; 9-10).

Самым опасным для христиан было то, что эти обвинения имели и политическую сторону или могли быть легко объяснены в политическом смысле. Так как общественная жизнь всецело была проникнута язычеством, то христиане должны были уклоняться от нее; но из этого делались очень неблагоприятные для них выводы. Ясно было для всех, что интересы христиан лежали во всяком случае не в римском государстве, не в его величии и славе, и что они жили не для отечества и государства, как прилично гражданам. В то время как языческие религии национальны, христианство является религией универсальной, религией для всех народов; поэтому христианство представляется языческому обществу антинациональным, а твердо сплоченная в вере и замкнувшаяся от других людей община их — опасной фракцией в государстве. Поводов и оснований для таких политических подозрений христиане давали достаточно. Праздновался ли день рождения императора — дома христиан в иллюминированном городе оставались темными; устраивались ли в честь какой-нибудь победы пиры — ни один христианин не присутствовал в цирке или амфитеатре. Воскурить фимиам в честь императора, благоговейно почтить его изображение, поклясться гением кесаря для христианина было равносильно отпадению в идолослужение. Естественно было заключение, что они враги кесаря, повинны в оскорблении величества. С этой точки зрения в каком свете должны были представиться надежды христиан относительно ближайшего будущего язычников, для которых прочное существование Рима, «вечного города», было непреложной истиной? Какие чувства должен испытывать народ по отношению к тайному, подозрительному обществу, которое страстно жаждало скорой кончины мира, молилось об этом, желало наступления дня, когда огонь с неба уничтожит вселенную, с торжеством изображало, как потом громадные множества не принадлежащих к ним перейдут в тягостное, вечное мучение? Гордое здание римского царства, этой величественной империи, в культе которого соревновали многие города Востока, оно называло делом сатаны и предсказывало ему страшный конец. Естественно, что некоторые видели в этих надеждах проявление невежества и безмерного суеверия, относительно которых рассудительным людям не следует беспокоиться. Но другим здесь представлялись опасные признаки злостного настроения, ненависти к человеческому роду. Не обладают ли христиане какими-нибудь сокровенными волшебными знаниями, которыми они заставляют служить себе неприязненные сверхчеловеческие существа? Не могут ли они послать на ненавистный им мир темных демонов? В их писаниях и речах так часто упоминаются духи, ангелы, демоны и разные сверхчеловеческие существа. Наконец, если то или другое несчастие или поразительное событие имеет своей причиной магию христиан, то не следует ли в будущем ожидать еще более тяжких бедствий?

Конечно, не могло остаться неизвестным народу и то мнение, какое христиане имели относительно язычников, их жизни и стремлений. Если христиане в своем кругу считали язычников находящимися под властью злых сил, обреченными на неизбежную погибель, то естественно, что и с другой стороны порождались соответственные взгляды и выражения.

Наконец, распространение христианства затрагивало много личных интересов, что всегда является источником более повышенных чувств и острых отношений. При всех неблагоприятных условиях христианство привлекало к себе очень многих; христианские общины возникали и возрастали быстро, и из города в город передавалась весть об их учении и нравах, всюду ища и находя приверженцев нового учения. Вследствие отрицательного отношения христиан к миру и всему тому, что с ним связано, принадлежность к новому обществу по необходимости разрушала многие старые узы. Член языческого семейства, сделавшись христианином, отчуждался от своих ближайших родственников. Он проводил резкую грань между собой и окружающими, чтобы не запятнать себя культом демонов, которым, по учению его нового братства, проникнута вся семейная жизнь, все обычаи, которыми обставлены были печальные и радостные дни семейной жизни. Во многих случаях исполнялось слово Спасителя: «Думаете ли, что Я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение; ибо отныне пятеро в одном доме станут разделяться, трое против двух, и двое против трех; отец будет против сына, и сын против отца; мать против дочери, и дочь против матери; свекровь против невестки своей, и невестка против свекрови своей» (Лк. 12: 51—53). Распространение христианства наносило, далее, ущерб некоторым отраслям ремесел. Культ богов давал средства к жизни многим людям, от верховных жрецов и до скромных торговцев фимиамом, и пропаганда христианства у всех них уменьшила доходы. Само собой понятно, что все такие люди были исполнены ярости против новой безбожной секты христиан и старались возбуждать ее и в других.