Эдуард Басс - Цирк Умберто

• Название: Цирк Умберто
• Автор: Эдуард Басс
• Издательство: "Художественная литература" Ленинградское отделение
• Жанр: Детская проза
• Год: 1974

Роман чешского писателя Эдуарда Басса — одно из самых популярных произведений чешской литературы XX века. В центре романа — судьба деревенского мальчика, попавшего в цирковую среду и достигшего вершин возможной славы. Писатель сталкивает своего героя с трудными жизненными препятствиями, показывает процесс формирования его характера. Перед читателями оживает вся история чешского циркового искусства, красоту и поэзию которого автор тонко чувствует и передает.

Послесловие Малевич О.М. 

---

Пан Дворжак, привратник театра-варьете, услыхал стук колес подъехавшего экипажа. Выглянув в окно, он увидел пожилого господина благородной наружности, столь величественного, исполненного такого достоинства, что его можно было принять за тайного советника Гете. Хотя карлинский старожил не имел ни малейшего представления о тайном советнике Гете, он смекнул все же, что приезжий — персона важная, а посему вышел из привратницкой, отворил дверь и низко поклонился.

— Добрый день, — произнес незнакомец по-немецки, — где здесь дирекция?

— Как прикажете доложить? — осведомился пан Дворжак, больше из любопытства, нежели по служебной надобности.

— Бимбам, — ответил величественный иностранец.

— Как, простите?

— Бимбам! — повторил незнакомец.

— Минуточку… — В крайнем изумлении пан Дворжак направился к внутреннему телефону, который завели в варьете совсем недавно. С тех пор как в Карлине поселился инженер Кршижек, поддерживать молодого изобретателя стало признаком местного патриотизма.

— Алло, — воззвал пан Дворжак к пану Стеенговеру, — здесь какой-то господин хочет пройти в дирекцию.

— Как его имя?

— В том-то все и дело, господин администратор, прямо стыдно сказать. Может, я не понял его, но он дважды пробубнил что-то несусветное, не то Бумбум…

— Ах, Бимбам Бимбам?

— Нет, просто Бимбам.

— Ну, так это Бимбам Бимбам.

— Минутку!

Пан Дворжак высунулся из привратницкой.

— Господин Бимбам Бимбам? — осведомился он у благородного гостя.

— Да. Бимбам Бимбам.

— Он! — крикнул в трубку совершенно сбитый с толку пан Дворжак. — Бимбам Бимбам.

— Ага, значит, Бимбам Бимбам, — ответил Стеенговер, — попроси его подняться наверх.

— Пожалуйте, господин Бимбам Бимбам, — пан Дворжак снова показался из своей берлоги, но теперь он уже не кланялся так низко, — по лестнице, второй этаж, господин Бимбам Бимбам, первая дверь налево, господин Бимбам Бимбам…

— Благодарю вас, — учтиво ответил господин Бимбам Бимбам и размеренной, упругой походкой направился к лестнице.

— Бимбам Бимбам, — представился он Стеенговеру, — первое — фамилия, второе — имя. Так что в ведомость следует вписать в обратном порядке: Бимбам Бимбам, а ни в коем случае не Бимбам Бимбам.

— Разумеется, господин Бимбам, — улыбнулся шутке Стеенговер, с нескрываемым удивлением разглядывая высокий лоб, прекрасные большие глаза, орлиный нос и изящный рот господина Бимбама. Приезжий походил на древнеримского сенатора, это-то и удивило Стеенговера, Господин Бимбам был самым известным комиком девяностых годов; говорили, что публика двадцать минут стонет от смеха, когда он выходит на сцену. А вид у него такой, что впору накинуть тогу и играть Цезаря.

— Признаться, ваш приезд для нас большая неожиданность, — продолжал Стеенговер, — вы едва ли не первый артист, прибывший раньше срока.

— Да. Это объясняется тем, что я впервые в Праге. Никогда еще здесь не бывал. А ведь нет ничего ужаснее, чем работать перед незнакомым зрителем. В каждом городе своя публика. Если бы я проводил на сцене три четверти часа, тогда другое дело. Но у меня весь номер рассчитан на двадцать минут, и я не могу тратить ежедневно по пяти минут на борьбу за зрителя, пытаясь настроить его на соответствующий лад. Поэтому в города, где мне еще не доводилось выступать, я приезжаю за десять — двенадцать дней до премьеры, чтобы изучить публику. Теряешь две недели, но иначе я не мыслю своей работы. Зато, когда я попаду сюда вторично, на десять дней раньше срока должны будут мчаться к театру зрители, а не я.

— Не сомневаюсь; поэтому мы очень сожалеем, что вы подписали контракт всего на две недели, а не на месяц. Недостатка в зрителях не будет.

— А что, если я не понравлюсь? Нет, уважаемый, рисковать незачем. Зритель — существо коварное, и никогда нельзя быть уверенным в нем заранее. Конечно, я мог бы пренебречь этим обстоятельством — контракт есть контракт, убытки понесла бы дирекция. Но я смотрю на дело иначе. Я много запрашиваю, но хочу, чтобы театр с моей помощью тоже не остался внакладе. Порядочность прежде всего. А как в Праге с квартирами? Мне, знаете ли, нужна такая, где я мог бы топать и драть глотку. Жилец я, в общем, спокойный, но есть у меня одна слабость. В каждом городе я обхожу ветошников и скупаю всякое старье — шляпы, шапки, мужское и женское платье, мундиры, ливреи; старьевщики считают, что у меня тихое помешательство. Добро бы еще тихое! А то ведь я тащу все это домой, наряжаюсь перед зеркалом и, если получается что-нибудь забавное, начинаю горланить и прыгать как сумасшедший. Не знаю, право, чем это объяснить. Человек я уравновешенный, но стоит надеть чужой мундир, особенно если он мне по вкусу, как я точно электризуюсь и ору, будто в доме пожар. Такая уж у меня дурацкая натура, самому неловко. Жить в гостинице я не могу и у слабонервных хозяев — тоже. Но что делать! Зато покричишь этак годика два-три по часу в день, смотришь — получается пятиминутный номер, а четыре раза по пять минут — на это уже можно существовать. Странный хлеб, не правда ли?

Стеенговер достал адреса квартир. Многие хозяйки из Карлина, с Поржичи, из Флоренцы предлагали театру свои услуги. Артисты были образцовые жильцы — добропорядочные, скромные, экономные, они никогда не возвращались слишком поздно, не доставляли неприятностей. Отоспав свои пятнадцать или тридцать ночей, они расплачивались, укладывали чемоданы и исчезали, чтобы через пять-десять лет неожиданно появиться вновь — так, будто они только вчера съехали с квартиры, — и потребовать ту же комнату, тот же утренний кофе с рогаликами, те же услуги, что и прежде.

Артисты варьете играли небольшую, но существенную роль в жизни Карлина. Вашек в первые же дни своей новой деятельности понял, что это совсем иная ветвь, нежели артисты цирка, хотя она и питается соками того же дерева. В цирке все разъезжали вместе, большинство людей объединялось в нем на всю жизнь. Образовав своего рода деревню на колесах, они возили за собою домашний очаг, жили одними радостями и невзгодами, тесно сплетая свои судьбы. Так выковывалось настоящее, прочное братство. Артисты цирка повсюду были дома, артисты варьете всюду оставались чужаками. Им не с кем было отвести душу; их интересы ограничивались собственным номером; они скитались по свету, замкнувшись в себе, и оживлялись лишь при встрече с коллегой. Ни одна категория людей не придавала такого значения проблеме «стола», как артисты варьете. Прага, Вена, Париж, Варшава, Лондон — в представлении артистов, вся жизнь этих городов сосредоточивалась в каком-либо кафе, адрес которого непременно значился на их послужном списке; здесь они могли встретиться с людьми того же цеха и той же судьбы, могли вести с ними традиционные разговоры о расписании поездов и таможенных досмотрах, о директорах и капельмейстерах, о том, в какой программе выступали их общие знакомые и какие изменения произошли в той или иной «фирме» — так называли в те времена содружество двух или нескольких артистов. В этой трудной, холодной и одинокой жизни поселение на временной квартире являлось для них большим и важным событием. Отель сулил то же отшельничество, каковым являлась вся их жизнь, да он им был и не по карману; частная же квартира, обходившаяся гораздо дешевле, помимо всего прочего, приобщала их к простым человеческим радостям, одаряла частичкой жизненного тепла. Список с адресами квартир был неотъемлемой дорожной принадлежностью каждого артиста; на всякий случай они заносили туда любые сведения о хозяевах квартир чуть ли не всех европейских городов и, оставшись в одиночестве за столиком кафе или в поезде, перечитывали подобный список, как захватывающий роман. Одни записи будили в них воспоминания о прошлом, другие вселяли надежды на удобства и уют в будущем.

Некоторые артисты путешествовали с женами, которых терзала та же ностальгия бездомной, скитальческой жизни. У других находился в мире уголок, куда они возвращались в летние месяцы, чтобы освежиться и отдохнуть. Хуже всего приходилось тем, кто, женившись на артистке, не мог по какой-либо причине создать с ней «фирму» или даже выступать в одной программе. Подобная участь постигла и швейцарского музыканта Людвига Вехтера.

Убедившись однажды в том, что он пользуется неизмеримо большим успехом в амплуа комика, нежели как вторая скрипка в оркестре, Вехтер придумал себе смешное имя Бимбам Бимбам и начал скитаться в качестве клоуна-эксцентрика. В одном из театров ему вскружила голову красавица хорватка, выступавшая с группой дрессированных фокстерьеров. Они поженились и ездили вместе, но вскоре супругам пришлось расстаться. Собачки так полюбили своего веселого хозяина, что госпожа Вехтер не могла справиться с ними. Пока Бимбам Бимбам находился за кулисами, фокстерьеры работали невнимательно, кое-как; когда же он выступал сам, они рвались к нему и лаяли из своих клеток до изнеможения. Госпожа Вехтер попыталась заменить наиболее неистовых, но это не помогло: привязанность к господину Вехтеру, как зараза, распространялась на всех новичков.