Кирилл Померанцев - Спор с безжалостной судьбой: Собрание стихотворений

• Название: Спор с безжалостной судьбой: Собрание стихотворений
• Автор: Кирилл Померанцев
• Жанр: Поэзия

Кирилл Померанцев (1906–1991) — поэт, журналист, литературный критик, мемуарист русского зарубежья. С 1946 года в квартире Померанцева регулярно устраивались литературные вечера, постоянными участниками которых были Иван Бунин, Георгий Иванов, Ирина Одоевцева, Борис Зайцев, Юрий Одарченко, Владимир Смоленский и другие поэты и писатели.

С начала 1950-х годов стихи, философские статьи, критические отзывы и проза Померанцева широко публиковались во всей эмигрантской периодике, включая “Новый журнал”, “Возрождение”, “Мосты”, “Опыты”, “Континент”, “Русскую мысль”, “Новое русское слово” и другие. В альманахе “Мосты”, в частности, увидела свет его повесть “Итальянские негативы” (№ 10, 1963 и № 11, 1965), иллюстрированная Юрием Анненковым.

Его предельно простая по форме, почти разговорная по интонации поэзия глубоко философична, исполнена неизменного стремления к высшему знанию, к прорыву в область вневременных ценностных ориентиров, слабые отблески которых поэт чутко улавливал в явлениях повседневного ряда.

Основой для данного собрания стихотворений послужил материал, размещенный на странице Александра Радашкевича — www.radashkevich.info/KD-Pomerancev

---

«Не Горбачёв страною правит…»

Не Горбачёв страною правит
И не Центральный комитет,
И «перестройка» не исправит
Итог семидесяти лет.

И «гласность» делу не поможет,
Трубя хоть тысячами труб,
Когда над всей страной вельможит
Набальзамированный труп.

1988

«Не дай мне, Боже, впасть в отчаянье…»

Не дай мне, Боже, впасть в отчаянье,
Но посоветуй — как не впасть,
Какому ввериться мычанью,
В какую провалиться пасть.
А дни летят. Не стало Брежнева,
В Париже правит Миттеран,
Но всё решительно по-прежнему —
Кабул, Варшава, Тегеран
И прочие фантасмагории —
Мир «без руля и без ветрил»:
«Господство разума в истории»,
Как Гегель некогда сострил.

«Не дивно ль в солнечном закате…»

Не дивно ль в солнечном закате,
В сиянье или в полумгле
Увидеть чёрное распятье
Огромной тенью на земле?

Увидеть всю судьбу людскую,
Где каждый путь есть крестный путь,
И эту логику стальную
Очеловечить как-нибудь.

«Не оттого мне отвратительно…»

Не оттого мне отвратительно,
Что жизнь — тупик, тоска, тюрьма,
Что это даже удивительно,
Как, не сойдя ещё с ума,
Я что-то делаю, работаю,
Чего-то жду, кому-то вру,
Хоть и не верю ни на йоту
В осточертевшую игру,
Хоть знаю сам неукоснительно —
Надежды все свелись к нулю, —
Но потому мне отвратительно,
Что я и эту жизнь люблю.

«Не удалась. Совсем неважно…»

Не удалась. Совсем неважно,
По чьей вине не удалась.
Лишь первый раз признаться страшно,
Что жизнь напрасно пронеслась.

И до сих пор напрасно длится.
А для того, чтоб умереть,
Совсем не стоило родиться
И уж тем более, стареть.

1955

«Нет, Михаил Сергеич, нет…»

Нет, Михаил Сергеич, нет,
Беда отнюдь не в хулиганстве,
Не в разгильдяйстве и не в пьянстве,
Но в том, что коммунизм отпет.

Отпет всемирно и всеславно,
На Красной площади, державно.
Но цел ещё его скелет —
Итог семидесяти лет.

1988

«Ни на кого не обращать вниманья…»

Ни на кого не обращать вниманья,
Ни с кем не спорить и не говорить,
Хранить тебе лишь вверенное знанье
И за него Творца благодарить.

Оно подобно глади океана,
Чуть внятному шуршанию травы,
Безоблачному торжеству Монблана
На фоне первозданной синевы.

1988

«Ну вот, приближаются сроки…»

Ну вот, приближаются сроки,
Прошедшее строится в ряд,
И жизни «печальные строки»
Всё ярче и ярче горят.

Они, словно глыбы, нависли:
Ни выжечь, ни смыть, ни стереть.
Они — неотступные мысли,
Державно ведущие в смерть.

1988

«Ну вот. Я никому не нужен…»

Ну вот. Я никому не нужен.
Прошла зима, пришла весна,
Но не сверкнёт мне «ряд жемчужин
Апрельской ночью» у окна
И не появятся, как раньше,
В уставшей бредить голове
Мечты о будущем реванше,
О встрече в будущей Москве.

Бесчинствует парижский вечер,
Сады цветут наперебой…
И вот — не за горами встреча
Последняя: с самим собой.

«О ласкающей грусти, о свете…»

Я спросил старика у стены…

А.Блок

О ласкающей грусти, о свете,
Притаившемся в утренней мгле…
Что вы знаете, взрослые дети,
О кружащейся в небе планете,
Нам доверенной Богом Земле?

Летний зной был прозрачно беспечен.
Я спросил золотого юнца:
«Чьей безумной мечтой искалечен
Нимб открытого солнцу лица?»

Но он даже не бросил мне взгляда,
Улыбнулся и канул в рассвет, —
Тот, откуда неслась канонада,
Вой штурмующих небо ракет.

«О, сколько их за эти годы…»

О, сколько их за эти годы,
Презревших смерть, забывших страх,
Дыханье каторжной свободы
Смело и превратило в прах.

Нас уверяют: это средство
Для светлых дней, для дней иных…
Но что за страшное наследство
Для нас, оставшихся в живых!

«О, страшный мир! Не тот, что с содроганьем…»

О, страшный мир!
                    Не тот, что с содроганьем
Готовится к неслыханной войне,
А тот, иной, что в мёртвой тишине,
Как черви, точит тёмное сознанье.

А этот мир, чей каждый день и час
Пропитан злобой, завистью и мщеньем, —
Лишь бледное земное отраженье
Того, другого,
дремлющего в нас.

«О, этот город, этот холод…»

О, этот город, этот холод,
Осенний ветер, вечер мгла,
«Блажен, кто смолоду был молод»,
Блажен, кто верил в силу зла.

И разуверился под старость.
И вот не верит ничему;
И нежно смотрится усталость
В его светлеющую тьму.

«Одни надеются на Бога…»

Одни надеются на Бога,
Другие слушают Москву.
А я в бессмысленной тревоге,
В тупом отчаянье живу.

Так бьётся в зыбком непокое
Пустая лодка. Где причал?..
Любовь? — А что это такое?
Друзья? — Простите, не слыхал.

«Он в задыхающихся строфах…»

Он в задыхающихся строфах
Пророчил о Господнем Дне,
О небывалых катастрофах,
О третьей мировой волне.

Он в ночи дикие, глухие
Слова бессвязные шептал,
И страшным именем — Россия
Грядущий хаос заклинал.

«Осенний дождь стучится в окна…»

Осенний дождь стучится в окна.
Хочу заснуть и не могу.
А мыслей липкие волокна
Упрямо клеются в мозгу.

Всё те же мысли, всё о том же,
На ту же тему, в ту же тьму:
«О Боже, Боже — почему?
Зачем, о милостивый Боже?»

«От пораженья к пораженью…»

От пораженья к пораженью,
От униженья к униженью,
Из тупика в другой тупик, —
И так от самого рожденья,
«До тошноты, до отвращенья»,
До боли, перешедшей в тик,
До боли, ставшей монополией,
До белены.
                    Чего ж вам более?

«От снега поднимается сиянье…»

От снега поднимается сиянье,
Как будто звёзды на снегу горят,
Как будто розы, затаив дыханье,
Чуть слышно меж собою говорят:
Проникни в тайну, скрытую от века,
Склонись к истокам первозданных рек.
Бог человеком был для человека,
Чтоб Богом стал для Бога Человек.

Памяти Георгия Иванова

Всё в прах превратится, исчезнет,
Взорвётся, провалится в сон.
И я от такой же болезни,
Наверно, умру, как и он.

От рака или от простуды,
Назначенных нам по судьбе…
Почти отвращения к людям
И жалости к ним и к себе.

1964

Париж

Осенним вечером парижским,
Когда, совсем как наяву,
Дома, соборы, обелиски
Бесшумно рушатся в Неву,

Когда в волшебном «как попало»
Плывут туманы и мечты
И отражаются в каналах
Венецианские мосты…

Парижским вечером туманным,
Вдоль Сены, у Консьержери,
Где расплываются нирванно
Неоновые фонари, —

И снова веет от лагуны
Потусторонним ветерком,
И Невский в мареве двулунном
Безлюдным стынет двойником, —

Люблю под пологом каштановым,
По набережной в огоньках
Бродя с Георгием Ивановым,
Поговорить о пустяках.

«Парижская сутолка, вечер…»