Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6387 ( № 40 2012)

• Название: Литературная Газета 6387 ( № 40 2012)
• Автор: Литературка Литературная Газета
• Жанр: Публицистика

"Литературная газета" общественно-политический еженедельник Главный редактор "Литературной газеты" Поляков Юрий Михайлович http://www.lgz.ru/

---

Кстати, очень часто перегрузки детей обусловлены нежеланием родителей "грузиться" их проблемами. "Мы работаем!" - обычно заявляют такие родители (как будто родительство - не самая трудная на свете работа).

А вообще есть несколько типов родителей: те, кто пускает всё на самотёк, и гиперответственные, которые в начальной и средней школе делают уроки с детьми, а в старшей - нанимают репетиторов). Думается, что правы третьи: те, кто, например, зная, какие дни у ребёнка перегружены, а какие недогружены, перераспределяют задания: советуют сделать что-то не "на завтра", а на "послезавтра", потому что сегодня есть свободное время, а завтра его не будет.

И что странно! Все как один родители хотят, чтобы их дети учились в престижных вузах, получали высокую зарплату, были, что называется, успешными, но не все хотят понять, что для этого, как говорил Гайдар, надо "много работать". А то получается, как в том тосте: "Чтобы у нас всё было и нам за это ничего не было".

Возвращаясь к нашему "треугольнику", перегрузок не будет, если учитель будет взвешенно задавать, родители - организовывать выполнение, а ученик - вдумчиво выполнять (а то ведь дети, как и родители, разные: у одного вечно "нам ничего не задали", а у другого - "нам столько задали!").

Всё очень просто.

И напоследок я позволю себе дать родителям несколько советов.

Живите жизнью своих детей. Не отгораживайтесь от них своей занятостью, будьте в курсе их классной и внеклассной деятельности (это, кстати, поможет избежать бед посерьёзнее перегрузки).

Читайте вместе с ними. Не поленитесь перечитать детские книги (и классику): вы поймаете себя на совершенно иных чувствах, чем те, с которыми вы читали их впервые.

Запишите ребёнка в какую-нибудь спортивную секцию (или хотя бы просто в бассейн). Не думайте, что занятия спортом только увеличат нагрузку.

Ничто не дисциплинирует так, как спорт. Он учит распределять своё время, не тратить его попусту, дорожить каждой свободной минутой. К тому же спорт - хороший противовес умственной работе. Повторю давно всем известное: чередование умственной и физической работы благотворно для человека (вспомните хоть Льва Толстого!), тем более для ребёнка. Пусть дел у него станет больше. Это хорошо.

Не зря же наш народ придумал поговорку: "Чем больше делаешь, тем больше успеваешь".

Инна КАБЫШ

Не будите Левиафана

Не будите Левиафана

ОЧЕРК НРАВОВ

История одной карьеры

Первый раз я увидел его лет пять назад, на фуршете, в актёрско-писательской компании. Выпивал Виталий сдержанно, анекдоты не рассказывал, а когда к нему обращался кто-то из его приятелей, молча кивал с покровительственной усмешкой, как бы затаившей горькое знание о превратностях бытия. Один из его друзей, когда общение после выпитого стало слабо контролируемым, рассказал мне историю его конфликта в театре, прибавив: "Незаурядная личность!.." И хотел было нас познакомить. Но Виталий к этому моменту, отмахнувшись от приятеля, стал ухаживать за высокой блондинкой, что-то негромко объясняя ей вибрирующим баритоном[?] Про него я не раз потом слышал от наших общих знакомых. Они, рассказывая его причудливую жизнь, сообщали разочарованно: "А Виталий-то, знаешь, чем теперь занимается? Рекламой[?]"

Он был из тех, мечущихся, про кого говорят: "Ищет себя". Виталий и в самом деле легко менял место работы. Пять месяцев отбыл в газете, один сезон в театре, полгода в рекламном агентстве и год осветителем на телестудии, куда его устроил собутыльник отца, когда-то, "в дикой молодости", снимавший чёрно-белой камерой новогодние "Огоньки".

Отец Виталия, давно ушедший из семьи, в своё время тоже метался - был художником-самоучкой, бардом, сочинявшим песни, сценаристом так и не снятых фильмов. В их коммуналке он появлялся примерно раз в полгода, и когда соседские мальчишки спрашивали, почему папаня так редко его навещает, Виталик, слегка заикаясь, объяснял словами мамы-библиотекарши: "Потому что - на секретной работе". И от него отступались.

Он учился в Щукинском, мечтая о театральной славе, переметнулся в МГУ, на факультет журналистики, посещал сценарные курсы. Нигде не доучившись, объяснял всем: "Наше догматическое образование убивает в человеке творческое начало".

В газете, куда Виталий попал по рекомендации какого-то маминого знакомого, писал о художественных выставках и презентациях новых книг. На планёрках хвалили его рваный стиль - фельетонные остроты, проложенные пылкими назиданиями, - лишь иногда поругивали за предвзятость. Но чем дальше, тем больше он ощущал себя человеком, несущим миру истину в последней инстанции, обижался даже на мелкое замечание, поворачиваясь к говорившему с запальчивым предложением: "А вы докажите, что здесь предвзятость! Да, докажите!" И нетерпеливо барабанил пальцами по столу.

Его заикание к этому времени прошло, остались лишь резкие перепады настроения, когда бодрая напористость вдруг сменялась вялостью и неуверенностью в себе. В театре, недавно возникшем, куда его взяли с испытательным сроком, экспансивный режиссёр-постановщик, любуясь на репетициях крепкой фигурой Виталия, его круглой, коротко стриженной головой и выразительно выступающими надбровными дугами, прячущими глаза в глубокую тень, кричал ему из зала: "У тебя фактура человека-победителя, а играешь размазню. Ты зажат. Давай-давай, расковывайся, нынче брутальные мужики в моде!"

Его Виталий тихо ненавидел, хотя понимал, что тот прав. И в годовщину театра, за банкетным столом, когда режиссёр, нахваливая актёров, сказал, что с каждым спектаклем он становится "настоящим мужчиной", перебил вопросом: "А до вашего дерьмового спектакля я, что, был не настоящим?"

В рекламном агентстве он сочинял сценарии к роликам, превозносящим быстродействующие лекарства. Увлёкшись, сам снялся в одном эпизоде: коренастый мужчина с надменным (брутальным, как сказал бы ненавистный режиссёр) лицом вдруг хватается за поясницу, но спасительная таблетка мгновенно устраняет боль. Ролик долго не сходил с экрана, и Виталий заметил, что его стали узнавать прохожие. Доконала его на троллейбусной остановке щуплая старушенция - она сочувственно поинтересовалась: "Как спина-то, сынок, не болит?"

И он ушёл из агентства. Отрастил бородку, чтоб не узнавали, целые дни просиживал в маминой библиотеке. Увлёкся дзен-буддизмом. Посещал на Плющихе некое "Общество просветлённых", где ходили по рукам ксерокопированные тексты, из которых следовало: хочешь совершенствоваться, выбери себе Учителя, покорись ему, отказавшись от своего "я". Покоряться Виталий никому не стал, но медитировать пробовал. Было лестно думать, что во время этих сеансов твой дух пребывает в некоем пространстве астрала, неуязвимом для земных бед, а, возвращаясь, даёт своему обладателю власть над другими людьми.

Но без заработка, только на мамины деньги, существовать стало невозможно, народ на Плющихе тоже был безденежным, без выгодных деловых связей. И Виталий попросил отца помочь. Примерно через месяц отцовский собутыльник, воспользовавшись старыми знакомствами, устроил его на телестудию. Осветителем.

В тот переломный период жизни его изводила мысль о неподлинности всего происходящего с ним. Его хождения на Плющиху, суета в телестудии, мелкие тамошние конфликты и скорые примирения, закрепляемые в ближайшей закусочной безудержными пьяными откровениями, казались ему (как он потом в таких же нетрезвых исповедях рассказывал приятелям) то ли сном, то ли любительской постановкой полупрофессионального театра. Ему хотелось самому оказаться в свете софитов, под нацеленными на него объективами телекамер - только это, он чувствовал, может изменить его жизнь.

Однажды на фуршете, в разношёрстной компании теленачальников, журналистов, актёров и их приятелей, отмечавших пятилетний юбилей популярного телешоу коньяком "Отард" и "Царской водкой", его отчаянье, подогретое алкоголем, вырвалось из него крикливым тостом, перешедшим в сумбурный монолог, - о примитивности нынешнего ТВ, о его неиспользованной взрывной силе и трусости всех тех, кто робкими шажками ходит вокруг спящего Левиафана[?] Боясь его разбудить[?] Виталия окружили. С ним чокались. Спрашивали, а кто такой Левиафан. Кто-то пытался спорить с его запальчивыми утверждениями, но галдёж стоял такой, что понять оппонента Виталий не смог.

Ему хотелось после всего им сказанного швырнуть бокал на пол, чтоб осколки разлетелись со звоном, и - уйти. Но его остановил женский взгляд. Он сиял из-за чужих плеч и голов таким магнетическим светом, что Виталий, раздвигая толпу, протянул навстречу свой бокал с недопитым коньяком.