Александр Перфильев - Стихи

• Название: Стихи
• Автор: Александр Перфильев
• Жанр: Поэзия
• Год: 1976

Александр Михайлович Перфильев (19 сентября 1895 года, Чита — 26 февраля 1973 года, Мюнхен) — русский поэт, прозаик, публицист, литературный критик «первой волны» эмиграции.

В поэзии Перфильева реализованы идеи бесконечного изгнанничества, оставленности и обречённости поэтической личности в чужом и неприязненно настроенном культурно-историческом пространстве. Стихи построены на оригинальном восприятии и идейном переосмыслении традиций классической русской лирики. Философское содержание поэзии Перфильева проявляется более фундаментально, поэтический язык — насыщен и богат. Его отличает ярко выраженная проникновенно элегическая тональность, выражающая непередаваемое авторское мироощущение, который испытывает неподдельную человеческую усталость от своей покинутости и эмигрантской судьбы.

Как пишет в предисловии к посмертному изданию Ирина Сабурова (поэт и прозаик русского зарубежья, а также бывшая жена А. Перфильева):

«Везде три главных темы: любовь, смерть и Россия. Можно отметить и некоторый дуализм творчества: в своих фельетонах он был язвительным и метким… писал остроумно и легко. Эта сторона его творчества совершенно не касалась поэзии — всегда глубоко пессимистической. Половина его стихов помечена в подлиннике: “Ночь. Тоска. Одиночество.”

Но пусть судят другие. Я считаю только, что у него безусловно есть “невянущие строки”, которые могут дать кому-нибудь что-нибудь и впоследствии, потому что и любовь, и смерть, и Россия слишком вечные темы».

Данное электронное собрание копия посмертного сборника стихотворений, изданного в Мюнхене в 1976 г. Так же сюда вошел, ряд стихотворений разных лет, не включенных в издание 1976.

Данное электронное собрание стихотворений стало возможным благодаря Андрею Никитину-Перенскому (создателю библиотек «ImWerden» и «Вторая литература), который разыскал и отсканировал мюнхенское издание Александра Перфильева. Итак, еще один русский поэт «возвращается в Россию — стихами», после многих лет скитания и забвения.

---

«Опять в зеленых шапках тополя…»

Опять в зеленых шапках тополя,
Приятна тень от старых лип разлапых,
В июльский вечер их медвяный запах
Вдыхать люблю я, память окрыля.

Не о степных просторах ковыля,
Не о Руси равнинной на этапах,
Не о верблюжьих неустанных лапах,
Измеривших Монголию, пыля.

На отблески полупогасших дней
Моей большой и путаной дороги —
Не женщины любимой профиль строгий —
Встает иное в памяти моей!

Дворцы, ажур моста, Невы изгиб,
Взнесенный в небо шпиль адмиралтейский
И золотистый от цветущих лип
Задумчивый бульвар Конногвардейский.

«Я слишком устал для того, чтобы снами…»

Я слишком устал для того, чтобы снами
Дневные ошибки загладить…
Я слишком был верен, чтоб новое знамя
К склоненному древку приладить.

Я много измерил земель необъятных,
И земли те слишком чужие,
Не им обезличить в речах непонятных
Священное слово — Россия.

Я слишком вкусил от пожарищ и дыма,
Чтоб мирную жатву постигнуть.
Я слишком любил — чтобы Новое Имя
На щит почерневший воздвигнуть.

Плотовщики

Измызганные лапти на панели…
Привычны спины, — согнуты в веках…
Армяк в заплатах, лица загорели,
В них серая, сермяжная тоска.

Они идут спокойно безучастны,
Неся свои котомки и крюки,
Моей Руси — не белой и не красной —
Покинутой Руси плотовщики.

Брезгливо смотрит чужеземный город,
Бегущий за мечтой культурных благ,
На распахнувшийся посконный ворот,
На косолапый, неспешащий шаг.

Да, этот город слишком накрахмален,
Закован в сталь своих условных пут,
Чтобы понять, как тяжкий путь их дален,
Чтобы постичь нечеловечий труд.

И не понять готическим соборам,
Хранящим пыл в молчании веков,
Унылых песен, спетых дружным хором
Оборванной Руси плотовщиков.

Илья — Пророк

Илья-Пророк коней своих вознес
И бешеным движеньем их исполнил;
Из-под его стремительных колес
Взметнулись вихри и извивы молний.

И небо развернуло темный зев,
Дорогу уступая конским грудям…
И хлынул дождь, как древний знак, что людям
Еще дана надежда на посев.

Морозной ночью

На синих стеклах вновь мороз наметил
Причудливый серебряный галун,
А ночь тиха, и купол неба светел,
Как будто в нем так много ясных лун.

И снег на камнях улиц в искрах синих,
И неумолчный говор бубенцов …
В ком сердце этой ночью не застынет
От холода серебряных цветов?

И если есть цветы на свете краше,
То не для тех горит их яркий цвет,
Кто пил хоть раз из синей неба чаши
Морозной ночью странный лунный свет.

Старый Петергоф

Вы вскользь сказали: «Старый Петергоф!
Я там жила … давно, еще девчонкой…»
И от простого смысла этих слов
Моя душа забилась грустью тонкой.
Взметнулись в ней осколки прежних снов…
Вы вскользь сказали: «Старый Петергоф!:

Вы помните: журчащие струи,
И Монплезир, и шахматную гору…
Мой Петергоф! В полуночную пору
Как я любил все шорохи твои.

И музыку сквозь кружево листвы,
Подобную таинственному звону,
А позднею порой на рандеву к «Самсону»
Ужели никогда не торопились вы?

И в лепете его немолчных струй
Вы разве не ловили шепот дерзкий?
И разве не дарил вам поцелуй
Лихой поручик конно-гренадерский?

Я никогда нигде вас не встречал,
Теперь вы стали дороги и близки…
Быть может, вам влюбленные записки
Я юношей краснеющим писал?

И их бросал туда, где ряд скамей
Перед эстрадой струнного оркестра,
В тот миг, когда маман пленял маэстро
Колдующею палочкой своей.

А помните старинное село
С таким смешным названьем: «Бабьи Гоны»?
Какой далекой песни перезвоны
Названье это в душу принесло!

Там собирались мы на пикники
Веселою и шумною ватагой…
Юнцы пленяли барышен отвагой,
И в преферанс сражались старики.
…………………………………………

Вы помните? О, горечь этих слов!
Забыть ли то, что больше не вернется?
Ведь никаким изгнаньем не сотрется
В душе названье: Старый Петергоф.

Рыцари Святого Духа

Г. Д. Гребенщикову

Есть рыцари со сломанным копьем
И со щитами, согнутыми в битвах…
Их души — опустевший водоем,
Не помнящий о песнях и молитвах.

Есть рыцари чужих нездешних мест,
Жрецы давно враждебного нам храма…
На их щите отверженном не Крест,
А красная от крови пентаграмма…

Есть рыцари Железного Креста,
Закрытые опущенным забралом,
У них в сердцах закована мечта
Стремлений к недоступным идеалам.

Есть рыцари, которым имя — месть:
Их сердце ко всему иному глухо…
И лишь одним я жизнь готов принесть —
Смиренным рыцарям Святого Духа.

Их жизнь убога, мудра и проста,
Душа всегда на жертвенность готова,
Не на щите они несут Христа,
А в чистом роднике Живого Слова…

Ты, давший мне глоток Живой Воды,
Смиривший сердце Истиной благою,
С тобой готов до Утренней Звезды
Идти оруженосцем и слугою.

Четыре сонета

1. Люцифер

Он пожалел нас, бедный Люцифер,
У Божества из милости живущих,
Поведав нам о таинствах зовущих
Иных миров, иных надзвездных сфер.

И Господу, не знающему мер,
Великолепному в лазурных кущах,
Непогрешимому из Всемогущих,
Он показал дерзания пример.

Но, Утренней Звездою нам мерцая,
Он не дал сил отверженным от рая
Упасть или подняться до чреды:

Наипрезренные из всех творений —
Мы только отблеск грешных озарений
Непостижимой Утренней Звезды.

2. Лунатики

Вы днем внимаете обычным фразам
Задумчивы, печальны и бледны,
А в ночь, когда на землю сходят сны,
Вы отдаетесь бледным лунным фазам.

Я знаю вас по песням и рассказам
По былям и преданьям старины.
Но разве тайну лунной тишины
Осилит жалкий человечий разум?

И если ваш неощутимый шаг
Прошелестит над молчаливой бездной,
Кто вам подаст неосторожный знак,

Кто голос свой возвысит бесполезный,
Чтоб, разорвав магическую нить,
Небесное в земное уронить?

3. Атавизм

Мой древний предок, дикий хан Тимур,
Ты был для мира бесконечно страшен,
Враг городов и сел, и мирных пашен,
Презревший страх бойниц и амбразур.

И для меня, сквозь толщу всех культур,
Сквозь стены наших вавилонских башен,
Не призрак ты, ты будто бы вчерашен,
На боевом коне угрюм и хмур.

И если жизнь пустую проклиная,
Я не кочую без конца и края,
Как ты, в давно ушедших временах,

То твой клинок, и ятаган, и стрелы,
И конский храп, и каждый подвиг смелый
Я сладко знаю в быстролетных снах.

4. Любимым и любившим