Симона Бовуар - Мандарины

• Название: Мандарины
• Автор: Симона Бовуар
• Издательство: Наука
• Жанр: Проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-86218-452-Х

«Мандарины» — один из самых знаменитых романов XX в., вершина творчества Симоны де Бовуар, известной писательницы, философа, «исключительной женщины, наложившей отпечаток на все наше время» (Ф. Миттеран).

События, описанные в книге, так или иначе связаны с крушением рожденных в годы Сопротивления надежд французской интеллигенции. Чтобы более полно представить послевоенную эпоху, автор вводит в повествование множество персонажей, главные из которых — писатели левых взглядов Анри Перрон и Робер Дюбрей (их прототипами стали А. Камю и Ж.-П. Сартр). Хотя основную интригу составляет ссора, а затем примирение этих двух незаурядных личностей, важное место в сюжете отведено и Анне, жене Дюбрея — в этом образе легко угадываются черты самой Симоны де Бовуар. Многое из того, о чем писательница поведала в своем лучшем, удостоенном Гонкуровской премии произведении, находит объяснение в женской судьбе как таковой и связано с положением женщины в современном мире.

Роман, в течение нескольких десятилетий считавшийся настольной книгой западных интеллектуалов, становится наконец достоянием и русского читателя.

---

Венсан говорил не совсем внятно, а машина тем временем катила по сонной дороге. Под этими молчаливыми небесами трудно было поверить, что где-то в эту минуту люди умирают, убивают и что все случившееся реально.

— Почему он работал с гестапо? — спросил Анри.

— Нужны были деньги, — ответил Венсан. — Я думал, он начал употреблять наркотики лишь после смерти Шанселя, когда день ото дня все вокруг становилось гнуснее и гнуснее, но нет, начало было положено давно. Бедняга Шансель! Он говорил, что Сезенак любит опасную жизнь, и восхищался им, он и не подозревал, что это означало наркотики и деньги любой ценой.

— Но почему он пристрастился к наркотикам? Молодой буржуа из хорошей семьи.

— Сбился с пути, — с пуританским видом ответил Венсан, — развратился и стал негодяем. — Он умолк и вскоре подал знак: — Вот мост.

Дорога была пустынна, река тоже; в одну секунду они швырнули через парапет то, что было когда-то Сезенаком. Послышался всплеск воды, на поверхности образовалось волнение, пошла рябь, и вот уже снова река безмятежна, дорога пустынна, небо, тишина. «Никогда мне не узнать, кто сейчас пошел ко дну», — подумал Анри; эта мысль смущала его, словно он должен был Сезенаку хотя бы надгробное слово по всем правилам.

— Я благодарен тебе, — сказал Венсан, когда они развернулись.

— Оставь при себе свою благодарность, — ответил Анри. — Я помог тебе, потому что иначе было нельзя, но я против этого, больше чем когда-либо.

— Одним подлецом меньше — это одним подлецом меньше, — отвечал Венсан.

— Я понимаю, что ты сам хотел рассчитаться с Сезенаком, — сказал Анри, — но не говори мне, что у тебя есть истинные причины убивать людей, которых ты не знаешь: просто ты нашел своего рода наркотик — да, и ты тоже, — это стало манией.

— Ошибаешься, — с живостью возразил Венсан, — мне не нравится убивать, я не садист и не люблю кровь. Были в подполье люди, которым убийство фашистских полицейских доставляло удовольствие: из автоматов они разносили их на куски, а меня это приводило в ужас. Я нормальный человек, и ты прекрасно это знаешь.

— И все-таки что-то не так, — сказал Анри, — убивать ради убийства — это ненормально.

— Я убиваю не ради убийства, а для того, чтобы некоторые подлецы сдохли.

— А почему тебе так хочется, чтобы они сдохли?

— Если ты ненавидишь какого-то типа, нормальное дело хотеть, чтобы он сдох, а вот в противном случае ты — псих. — Он пожал плечами: — Враки все россказни о том, будто убийцы — это сексуально озабоченные люди и прочая чепуха. Я не говорю, что в банде нет одного или двух чокнутых, но самые остервенелые — это как раз славные отцы семейств, у которых с этим делом все в порядке и никаких проблем.

Какое-то время они ехали молча.

— Пойми, — сказал Венсан, — надо знать, на чьей ты стороне.

— Необязательно для этого убивать, — возразил Анри.

— Поневоле приходится впутываться.

— Когда Жерар Патюро идет защищать мальгашей, не боясь того, что его могут линчевать, он впутывается, и это имеет смысл. Постарайся впутываться во что-то полезное.

— Какой пользы ты хочешь, если все мы сдохнем в грядущей войне? Можно только свести счеты, и все.

— Войны, возможно, не будет.

— Ну да! Всем нам крышка! — сказал Венсан и добавил, когда они уже подъезжали к саду: — Послушай, если вдруг возникнут неприятности, ты ничего не знаешь, ничего не видел, ничего не слышал. Сезенак исчез, и вы подумали, что он смылся. Если тебе станут рассказывать, будто я раскололся, будь уверен, что это чистый обман. Отрицай все.

— Если возникнут неприятности, я тебя не брошу, — ответил Анри. — А сейчас сматывайся потихоньку.

— Сматываюсь.

Анри поставил машину в гараж; когда он вышел оттуда, Венсан исчез. Можно было действительно подумать, что Сезенак сбежал, что Венсан не приезжал в Сен-Мартен и вообще ничего не случилось.

Но что-то все-таки случилось. В тусклом свете раннего утра они все трое сидели посреди гостиной: Анна и Дюбрей в домашних халатах, Надин — полностью одетая; она плакала. Подняв голову, она растерянно спросила:

— Откуда ты приехал?

Анри сел рядом с ней и обнял ее за плечи:

— Почему ты плачешь?

— Это я виновата! — простонала Надин.

— В чем ты виновата?

— Это я позвонила Венсану. Я звонила из кафе. Только бы никто ничего не слышал!

Анна поспешно добавила:

— Она всего лишь хотела, чтобы Венсан донес на Сезенака полиции.

— Я умоляла его не приезжать, — сказала Надин, — но ничего не могла поделать. Я дождалась его на дороге, я испугалась. Он поклялся мне, что хочет поговорить с Сезенаком, и отослал меня в дом. Много времени спустя он бросил камешки в мое окно и спросил, где твое. Что случилось? — спросила она затравленно.

— Сезенак на дне реки с огромным камнем на шее, — ответил Анри, — его не скоро найдут.

— О Господи! — Надин плакала, от рыданий сотрясалось все ее крепкое тело.

— Сезенак заслуживал пули, ты сама говорила, — сказал Дюбрей. — И я думаю, это лучшее, что с ним могло случиться.

— Он был жив, а теперь он мертв! — вымолвила Надин. — Это так ужасно! Долгое время они безмолвствовали, давая ей выплакаться. Она подняла

голову:

— Что теперь будет?

— Решительно ничего.

— А если его найдут?

— Его не найдут, — ответил Анри.

— Станут беспокоиться о его исчезновении. Кто знает, не сказал ли он своей подружке или приятелям, что поехал сюда? А в деревне никто не заметил твоих передвижений или Венсана? А если рядом с Венсаном находится другой стукач, который обо всем догадается?

— Не волнуйся. Если случится самое худшее, я сумею защититься.

— Ты соучастник убийства.

— Я уверен, что с помощью хорошего адвоката меня оправдают, — сказал Анри.

— Нет, необязательно! — возразила Надин.

Она горько плакала, испытывая мучительные сожаления, приводившие Анри в уныние. Надин вошла в телефонную кабину с досады на своих родителей и на себя, неужели действительно нельзя искоренить в ней упрямую озлобленность, жертвой которой она первая и становилась? Какой несчастной она себя ощущала!

— Тебя на долгие годы посадят в тюрьму! — сказала она.

— Да нет! — успокоил ее Анри. Он взял Надин за руку:

— Пойди отдохни. Ты не спала всю ночь.

— Я не смогу заснуть.

— Ты попытаешься. Я тоже.

Они поднялись по лестнице и вошли в комнату Анри. Надин вытерла глаза и громко высморкалась.

— Ты меня ненавидишь, да?

— Ты с ума сошла! — сказал Анри. — Знаешь, что я думаю? — добавил он. — Что ты сама всех слегка ненавидишь. До других мне нет дела, но меня-то не надо ненавидеть, потому что я люблю тебя, люблю, вбей себе это в голову.

— Ну нет, ты меня не любишь, — возразила Надин. — И ты прав: я недостойна любви.

— Сядь сюда, — сказал Анри. Он сел рядом с ней и положил свою ладонь ей на руку. Ему очень хотелось остаться одному, но он не мог бросить Надин с ее угрызениями совести, он и сам терзался из-за того, что не сумел завоевать ее доверие. — Посмотри на меня.

Она обратила к нему свое несчастное лицо с опухшими глазами, и он порывисто обнял ее. Да, что предпочитаешь всему остальному, то и любишь; к ней он был привязан больше, чем к кому бы то ни было: он любил ее, и надо было убедить ее в этом.

— Ты, правда, думаешь, что я не люблю тебя? Это серьезно? Надин пожала плечами:

— А за что меня любить? Что я тебе даю? Я даже не красива.

— Ах, оставь эти дурацкие комплексы, — сказал Анри. — Ты мне нравишься такой, какая есть. А даешь ты мне себя: это все, чего я прошу, потому что люблю тебя.

Надин опечаленно взглянула на него:

— Очень хотелось бы тебе верить.

— Попробуй.

— Нет, — ответила она. — Я слишком хорошо себя знаю.

— Видишь ли, я тоже тебя знаю.

— Вот именно.

— Я тебя знаю и думаю о тебе только хорошее: так что?

— А то, что ты плохо меня знаешь. Анри рассмеялся:

— Отличный вывод!

— Я плохая! — сказала Надин. — Я все время делаю отвратительные вещи.

— Да нет. Сегодня вечером ты рассердилась, и это понятно. Ты не предвидела, что произойдет. Так перестань терзать себя.

— Ты добрый, — сказала Надин. — Но я этого не заслуживаю. — Она снова заплакала. — Ну почему я такая? Я сама себе противна.

— Ты не права, — ласково сказал Анри.

— Я сама себе противна! — повторила она.

— Не надо, дорогая, — сказал Анри. — Видишь ли, все было бы гораздо лучше, если бы ты не решила, что тебя никто не любит: ты сердишься на людей за их мнимое безразличие, и потому в наказание время от времени ты им лжешь или делаешь какую-нибудь пакость. Но это никогда не заходит слишком далеко и не является порождением черной души. Надин покачала головой:

— Ты не знаешь, на что я способна.

— Прекрасно знаю, — улыбнулся Анри.