Евгения Марлитт - Вересковая принцесса

• Название: Вересковая принцесса
• Автор: Евгения Марлитт
• Жанр: Исторические любовные романы

«Эти записки я начала спустя два года после свадьбы. Рядом с моим письменным столом разместилась плетёная колыбелька, в которой среди подушек посапывал мой прекрасный светловолосый первенец. Я хотела записать мои переживания для этого маленького чудесного создания, на которое я всё время смотрела с удивлённым восхищением…»

---

В такие часы в моей душе царило умиротворение; у меня не было никаких желаний, никаких потребностей! Моё юное сердце было исполнено нежности к Илзе и Хайнцу… И вот теперь сюда, в этот уютный мирок, вторглись чужие лица, и я покраснела при мысли о том, во что я сама превратилась под их внезапным влиянием. Не было никаких сомнений — вместо того чтобы держаться моего старого друга, которого знатный молодой господин мерил столь презрительными взглядами, я начала трусливо его стыдиться; я вдруг сделалась ужасно резкой, я наступила ему на ногу, ему, который всегда был безгранично терпелив со мной, а потом я глупо ругала его за то, что он напрягал свой бесхитростный ум, чтобы ответить именно так, как я хотела… Почему же я это сделала? Потому что мне пришла в голову блестящая идея похвастаться моим знаменитым отцом, отцом, для которого я не существовала, в то время как Хайнц лелеял меня и носил меня на руках.

Я должна извиниться, извиниться самым покаянным образом, и причём немедленно — и это решение далось мне легко, поскольку в этот самый момент открылась дверь на задний двор, и в сопровождении Шпитца вошёл Хайнц.

Я подлетела к нему и положила руки ему на грудь — выше я не доставала.

— Хайнц, ты ужасно злишься на меня, да?

— Ух ты, а почему я ничего об этом не знаю, принцесса? — пробурчал он, не выпуская трубки изо рта. Он стоял передо мной смущённый и не делал попыток пройти дальше.

— Ты знаешь это, Хайнц — сказала я. — Давай, выбрани меня как следует… Я оказалась бессовестной и невоспитанной!.. Спорим, ты даже и не думал, что я на такое способна — наступить тебе на ногу…

— Да ну, это была всего лишь шутка…

— Шутка? Как бы не так! Это было всерьёз, недостойно и всерьёз… Не будь таким добрым ко мне, Хайнц — я этого не заслуживаю, меня надо наказать… Я вела себя как ребёнок, да ещё и вспылила — жалкое, неблагодарное создание, и…

— Что, это ещё не всё?

— Трусливая, как заяц… Видишь, Хайнц, именно из-за этого я и повела себя так плохо… Я появилась на холме внезапно, и если бы ты сказал… ну, короче, тогда бы все, конечно, уставились на меня…

— Я ничего им не сказал! Ха-ха-ха! Ни словечка! — Он выразительно постучал себя пальцем по лбу. — Да, здесь кое-что имеется — они ещё долго могли меня расспрашивать! — Он сунул руку в карман своего сюртука. — Но огромные деньги, которые просто покатились по земле — они их так и не забрали назад, нет! Я их подобрал — вот они, принцесса!

Он долго перебирал извлечённые из кармана новенькие талеры. Его глазки сверкали от радости, лаская взглядом блестящие монеты. Пять серебряных талеров — по одному за каждую жемчужину! Так оно и подразумевалось: слова «Вот, моё дитя!» пожилого господина прозвучали абсолютно уверенно, хотя я собиралась жемчужины подарить. Это разозлило меня сейчас вне всякой меры.

— Я их не хочу, Хайнц! — вскричала я и оттолкнула его руку.

Монеты во второй раз попадали на землю… Тяжёлые металлические кругляши ударялись о каменные плиты со звоном и дребезжанием, которых я ни разу не слышала в Диркхофе.

Я невольно оглянулась, и мой взгляд метнулся к окну. За помутневшим стеклом висел толстый, пёстрый плюшевый ковёр, который, насколько я могла припомнить, никогда не поднимала ничья рука — а сейчас он был сдвинут, и в окне сверкали бабушкины глаза.

Это был момент, который мог ужаснуть чувствительную душу. Дрожа, я нагнулась, чтобы подобрать монеты, однако в этот момент дверь рядом с окном распахнулась, словно под порывом ветра, — и я была схвачена за плечи и вытолкнута в молотильню.

— Не трогать! — Какое ужасающее звучание было в этом голосе, который я не слышала уже много лет! В страхе я широко раскрыла глаза.

Надо мной стояла могучая женщина, которая свирепо потрясала кулаком в сторону Хайнца.

— Ты! — шипела она.

— Всё хорошо, милостивая сударыня, всё хорошо! — пролепетал он умоляюще. — Я сейчас же унесу всё это безобразие и брошу в реку! — Он дрожал как осиновый лист — я никогда не видела, чтобы он так побледнел.

Она резко повернулась к нему спиной. Длинные седые косы, взметнувшись, хлестнули её по бёдрам. Я с замирающем сердцем ждала, что сейчас она накинется на меня. И в этот момент её нога задела одну из монет; она отпрянула, как будто перед ней была змея. И тут началось представление, которое я никогда в жизни не забуду. Хихикая, она наподдала носком несчастную монету, так что та отлетела и со звоном брякнулась на пол; затем другую, третью — так она шагала по проходу туда-сюда, пиная монеты — это напоминало жестокие забавы кошки с мышкой… И как ужасна была смена настроений на её багровом лице! Она расшвыривала монеты со злостью и отвращением; а как только они падали на землю, она, вытянув шею, жадно вслушивалась в их жалобный серебряный звон.

Я не могла сдвинуться с места и едва дышала; Шпитц, обычно такой задиристый, уполз с поджатым хвостом подальше и прижался к ногам Хайнца, который, словно окаменев, застыл на месте, лишь изредка бросая на меня испуганные взгляды… Ах, Илзе — да где же она? Она единственная имела власть над бабушкой. Неужели Илзе не слышала всего этого шума?

Швыряние монет продолжалось долго. Пожилая женщина, казалось, уже не замечала, что рядом с ней безмолвно застыли два человека. Она двигалась всё более и более темпераментно, страстно бормотала и жестикулировала, обращаясь к кому-то невидимому… И вдруг её словно толкнуло; в этот момент она двигалась мимо стола — и внезапно застыла как изваяние, а её взгляд упёрся туда, где лежало злосчастное письмо, которое по категорическому требованию моего отца никак не должно было попасть ей в руки.

— «Госпоже советнице фон Зассен»! — прервала она наконец невыносимое молчание и, глубоко вздохнув, провела ладонью по лбу. — Госпожа советница фон Зассен! Это я, я!

Я хотела броситься и отобрать у неё письмо, на которое она уже положила руку. Но я была всего лишь слабым, хрупким созданием. Она бы с лёгкостью отшвырнула меня, не дав забрать письмо. Я делала знаки Хайнцу — но он глядел на меня, совершенно ничего не понимая, и в этот момент случилось то, чего я так боялась — бабушка извлекла листок из конверта.

— Ну, посмотрим! — произнесла она, разворачивая письмо.

Она не читала, её взгляд остановился на подписи — что это было за имя, которое имело такую власть?.. С криком ярости она скомкала письмо в руке.

— «Твоя Кристина!» — сардонически засмеялась она, швырнула скомканный листок в сторону молотильни и умчалась, дико размахивая руками, назад в свою комнату — и вслед за тем раздался скрежет задвигаемого засова.

Илзе, которая в этот момент вошла со двора с корзиной, полной торфа, удивлённо застыла на пороге.

— Это была бабушка? — недоверчиво-испуганно спросила она. Дверью, которая сейчас захлопнулась со всего размаху, никогда не пользовались — замок и задвижка уже давно должны были проржаветь.

У меня свело губы судорогой; но одновременно я почувствовала какое-то облегчение. Шепча и заикаясь, я поведала ей о произошедшем. Я увидела, что Илзе вздрогнула и побледнела; но Илзе не была бы Илзе — она не проронила ни слова, поставила свою корзину у плиты и начала вынимать куски торфа и укладывать их симметричными рядами; и только когда подошёл Хайнц, она подняла голову — да, его благоговейный страх перед её острыми глазами имел под собой основания! — и посмотрела уничтожающим взглядом в его испуганное лицо.

— Ну что ты за человек такой, Хайнц! — сказала она. — Я годами следила, чтобы ни одна монетка не попала в Диркхоф, и вот сейчас этот умник проделывает свои фокусы и разбрасывает тут мне по полу пригоршню серебряных талеров! Ну вот, сорок лет за плечами, а соображения никакого!

У меня на глазах выступили слёзы. Несмотря на то, что я правдиво описала произошедшее и объявила, что виновата я одна, нагоняй получил Хайнц, и он терпеливо выслушал все Илзины обвинения, не проронив ни слова в своё оправдание. Я обвила его обеими руками и уткнулась лицом в рукав его старой куртки.

— Давай, утешай своего Хайнца! Всё время держатся друг за дружку, что твои репьи! — сказала Илзе; но в её голосе и взгляде уже не было строгости.

Она взяла со стола лампу и отправилась в молотильню, чтобы подобрать скомканное письмо, но оно всё никак не находилось, сколько она ни светила.

До этого момента из комнаты бабушки не доносилось почти ни звука; возможно, я просто не обращала на это внимание или просто не хотела ничего слышать; теперь же сквозь занавешенное ковром окно до меня донеслось страстное бормотание взволнованного грубого голоса, прерываемое стонами и глубокими вздохами.

— Она молится, — шепнул мне Хайнц.

Но это не была молитва с преклонёнными коленями. Бабушка ходила тяжёлыми шагами туда-сюда в своей комнате, и ковёр перед окном колыхался в такт её шагам.