Николай Шпанов - Край земли

• Название: Край земли
• Автор: Николай Шпанов
• Жанр: Путешествия и география

Путевые очерки.

---

Штурман пыхнул остатками табаку и выколотил трубку.

– Утром боцману надо велеть ручку новую обязательно уделать… Сипенко, ты, слышь, как сменишься, беспременно передай ручку-то уделать.

– Есть, передам.

В поле зрения то попадает, то снова из него исчезает ручка штурвала с намотанной на нее неуклюжей тряпкой. Тени мечутся по тесной рубке, и подзорная труба то вонзается в пространство, то снова прилипает к переборке.

В поднятое окно рубки бьется ветер, пропитанный солеными брызгами норд-оста.

Штурман встал и, навалившись на дверь, вышел на мостик. Через открытую дверь шквал ворвался в тесную рубку, закрутился, заметался по ней и выбросил сноп искр и пепла из моей трубки прямо в лицо.

4. ЭФФЕКТ ЗУБА

Мне досаждает то, что даже в тихие дни, когда нет качки, на всем боте нельзя найти местечка для писания. То-есть писать-то можно, но так, что разобрать написанное потом немыслимо. Весь корпус судна дрожит как в лихорадке.

Исходит это дрожание из машинного отделения, где день и ночь в лязге и грохоте работает двухсотсильный Болиндер.

Время от времени из колодца машинного отделения вылезает вахтенный механик. Высунув голову из низкой железной двери, он жадно ловит свежий воздух.

Когда из двери показывается сплющенная кожаная кепка с тускло глядящими из-под нее какими-то белёсыми маленькими глазками, значит, сейчас вылезет и испитое замасленное лицо, вполне гармонирующее с худым угловатым телом стармеха Григория Никитича. Или он прошмыгнет на минутку в каюту, чтобы смыть с горла запах гари и машинного масла крепким раствором ректификата «для технических надобностей», или пройдет на ют посмотреть, как поживает его гусь. А если из двери машинного покажется смятая фуражка сукна неопределенного цвета, значит, сейчас заблестят и бойкие глаза второго механика Бориса Михайловича, и за круглой физиономией появится кряжистое маленькое тело. Борис Михайлович вылезает наверх для того, чтобы при дневном свете получше рассмотреть какую-нибудь из слесарных работ. У него их всегда по горло, то он собирает ружье, то чинит сломанный нож.

Григорий Никитич и Борис Михайлович – это вся наша «машинная команда». Им приходится стоять по две шестичасовых вахты, и трудно понять, как они выдерживают двенадцать часов лязга и грохота Болиндера в тесном и душном колодце машинного.

Однако, по-видимому, даже Болиндер не в состоянии сломить их прекрасного настроения. Оба они всегда бодры и веселы.

Впрочем, в этом отношении они, как и весь экипаж, равняются по капитану. А настроение Андрея Васильевича всегда прекрасно. Внизу ли он в каюте, в салоне ли, на мостике ли – широкая багровая луна его лица всегда одинаково спокойна и озарена благодушием.

– Кептэйн, как думаете, скоро ли Колгуев?

– Все впечатление зависит, конечно, от эффекта погоды.

– Ну, если не переменится?

– Считайте: идем восемь миль, эффект благоприятный. Если тумана не будет- сегодня к утру будем иметь впечатление Колгуева.

И действительно, к утру сквозь разрывы тумана показалась низкая полоска острова Колгуева, или, как называют его самоеды, Холгол.

Но к этому времени впервые за плавание испортилось настроение капитана. Хмурый стоит он на мостике и брюзжит по адресу Госторга, снабжающего суда дрянными биноклями. Действительно, с биноклем, в который Андрей Васильевич пытается уловить Колгуев, не в СЛО ходить, а в театр, да и то если не претендуешь на детали представления. Но, конечно, не бинокль виноват в настроении Андрея Васильевича.

– Что с вами, кептэйн?

– Ничего, все спокойно…

– Ну, все-таки?

– Скверное впечатление.

– Никак освежиться нечем?

– Нет, не то. Эффект зуба.

– Как так зуба?

– Да вот болит, проклятый, ничем не уймешь.

– А вы его, кептэйн, спиртом.

– То-есть?

– Да так, наберите в рот и держите на зубе минуту, другую; только чистый надо, не разбавленный. Переменяйте спирт, пока не пройдет.

– Вот это совет, сразу видно впечатление приятного человека.

Андрей Васильевич идет к себе. Через пять минут он возвращается с просветлевшим лицом.

– Ну, как?

– Пока непонятно, но думаю, что эффект будет.

И действительно, к тому времени, как мы обогнули остров, эффект был налицо.

XОЛГОЛ

1. ПЕСОК

Остров Холгол или Колгуев лежит в Баренцовом море между 68°44' и 69°32' с. ш. и 48°26' и 50°3' в. д. от Гринвича. Протяжение острова 73 км с севера на юг и 57 км с востока на запад.

Большую часть года Колгуев бывает отрезан от материка, так как сообщение с ним возможно лишь в тот период, когда льды не преграждают пути судам. При этом, вследствие особенностей движения льдов в Северном Ледовитом океане, доступ к Колгуеву бывает закрыт значительно больший промежуток времени, нежели доступ к значительно севернее расположенным островам, как например, к Новой Земле. В то время, как к Новой Земле в большинстве случаев можно свободно пройти уже в мае, Колгуев в июне зачастую бывает еще со всех сторон окружен льдом. В этом году даже еще в начале июля суда, шедшие мимо Колгуева к устью Печоры, не могли достичь цели.

Природа Колгуева резко отличается от природы остальных островов полярных морей. В то время как поверхность этих островов в большинстве случаев покрыта возвышенностями и зачастую скалистые берега их мало доступны со стороны моря, поверхность Колгуева представляет собой типичную тундру – низкую болотистую равнину, прорезанную немногочисленными невысокими холмами с очень отлогими склонами – как бы кусок Малоземельской тундры, отрезанной от материка рукавом Баренцова моря.

Население Колгуева очень невелико и состоит из 29 самоедских семейств численностью в 230 человек, живущих в 42 чумах.

Единственное становище на Колгуеве – Бугрино, по существу просто фактория Госторга, расположено на южном берегу.

Подход к острову с этой стороны исключителен по неудобству. Но, по какой-то злой традиции делать многое рассудку вопреки наперекор стихиям, старорежимные пионеры – купцы, забравшиеся сюда в погоне за дешевым песцом, основали становище Бугрино именно на этом неудобном берегу. А у наших советских колонизаторов не хватило смелости махнуть рукой на две гнилые избушки купца Попова, и они стали пристраиваться тут же, пренебрегая тем, что здесь берег настолько обмелел, что даже такое судно, как наш бот, принуждено бросать якорь, примерно, в трех милях от берега. Ближе к берегу против становища сереют большие кошки. Даже на шлюпке приходится сделать крюк в несколько миль, чтобы подойти к становищу, и то не ближе чем на километр в сторону.

Хотя мы и шли во время большой воды, но подойти к черте прилива шлюпкой нельзя было и несколько сажень приходится шлепать по воде пешком. Если располагать хорошими сапогами, то не беда. Но когда мне пришлось лезть со шлюпки в воду в сапогах, изготовленных московским магазином «Турист», я испытывал не большое удовольствие. Прежде чем я сделал пять шагов, в сапогах уже чмокала вода. А вода здесь студеная. Особенно в добавление к совершенно промокшей от брызгов на шлюпке спине.

Но все неприятности были тут же искуплены, стоило нам выбраться на берег. Нога утопает в тонком морском песке, на высокий откос берега невозможно выбраться по жирной, как масло, и скользкой глине. На откосе заманчиво голубеет кустик ярких незабудок.

Песок и глина.

Навстречу нам, по выстланному плотно слежавшейся мелкой галькой краю берега не спеша идет агент Госторга. С ним какие-то женщины в меховых шапках и непривычно теплых для июля пальто. Впереди, вперегонку с целой сворой собак, бегут ребятишки. Бледные личики выглядывают из-под капюшонов малиц.

Агент на острове – первое лицо. Это чувствуется во всей его неторопливой повадке. Однако такая повадка сохранилась недолго. Скоро агент – Дмитрий Ефимович Жданов -сбросил с себя губернаторскую личину и превратился в обыкновенного матроса, с крепким словом, размашистым жестом и верным, не обманывающим глазом. Трюмный машинист военного флота в прошлом, Жданов теперь вместе с обязанностями агента Госторга выполняет на острове и некоторые другие; он – бухгалтер, заведующий складом, продавец, браковщик мехов, ученый оленевод, ветеринар, плотник, печник, водонос, дроворуб и моторист катера.

Первым из нас, кто заинтересовал Жданова, был радист. Жданов особенно тепло пожал ему руку, покрутил за пуговицу бушлата. Такое радушие агента вполне понятно, если принять во внимание, что на Колгуеве нет радиостанций, и наше судно является первой возможностью послать во внешний мир известие о себе. После того внимание Жданова сосредоточивается на нашем капитане.

– Андрей Васильевич, грузa для меня есть?

– Такое впечатление, что полон трюм.

– А что именно?

– Да главным образом песок – около ста бочек.