Александр Зимин - Опричнина

• Название: Опричнина
• Автор: Александр Зимин
• Издательство: Территория
• Жанр: История
• Год: 2001
• ISBN: 5-900829-07-3

Книга выдающегося русского историка A.A. Зимина (1920–1980) «Опричнина Ивана Грозного», вышедшая первым изданием в 1964 году, единственное хронологически организованное и систематизированное изложение событий одной из самых мрачных эпох в истории средневековой Руси, сразу же занявшее место среди классических трудов о прошлом России.

Второе издание книги, получившей авторское название «Опричнина», было задумано сразу же после первого. До своей кончины в 1980 г. A.A. Зимин пополнял текст новыми материалами и соображениями, уточнял оценки и совершенствовал концепцию этого страшного и загадочного периода.

Все авторские дополнения и изменения внесены А.Л. Хорошкевич при участии В.Г. Зиминой.

---

Аналогичные меры принимались и в других уездах. Так, в 1563–1564 гг. Спасский Белевский монастырь получил льготу на несколько деревень, которые запустели «от Вишневетцкого людей». Старцы получали право не платить четыре года никаких государевых податей, а за это время заселили деревни крестьянами, которые должны «дворы собе поставити и огородить и пашня розпахивати»[2103]. Пострадавшие от нашествия Девлет-Гирея в 1571 г. крестьяне Епифанского уезда в 1571/72 г. освободились от уплаты государевых податей на пять лет[2104].

Годы опричнины ознаменованы резким ростом монастырского землевладения. По подсчетам С.Б. Веселовского наибольшее число вкладов за вторую половину XVI в. падает на 1569 (31 вклад), 1570 (27 вкладов) я 1572 (39 вкладов) гг., тогда как до введения опричнины количество вкладов не превышало двух десятков в год[2105]. Причины этого подъема совершенно ясны. О них С.Б. Веселовский пишет так: «Общее ухудшение экономики, повышение смертности от эпидемий или в боях и походах, опалы и казни были главными и ближайшими причинами роста и колебаний по годам вкладов и продаж[2106].

Землевладение духовных феодалов в 60-х — начале 70-х годов XVI в. настолько выросло, что правительство вскоре после отмены опричнины издало 9 октября 1572 г. специальный указ, запрещающий вклады в крупные монастыри[2107].

Наряду с расширением своих вотчин монастыри добились в опричную пору увеличения податных привилегий[2108]. В 60-х — начале 70-х годов XVI в. фактически утратила свое действие ст. 43 Судебника 1550 г. об отмене тарханов. Это означало, что тяжесть несения общегосударственных налогов перекладывалась на плечи крестьян черных волостей, а также крестьян светских феодалов, ухудшив их и без того сложное положение.

Постепенное обезземеливание крестьян, переход черносошных земель в орбиту эксплуатации светскими и духовными феодалами сопровождались в годы опричнины резким ростом податей, взимаемых государством, и земельной ренты в пользу светских и духовных землевладельцев.

В годы опричнины происходили серьезные сдвиги в формах феодальной ренты. Усилился процесс развития барщины, наметившийся уже в середине XVI в. 50-60-е годы XVI в. были временем наибольшего расширения барской запашки в новгородском поместье. Это в свою очередь стимулировало развитие там барщины[2109]. О широком распространении барщины в 60-е годы свидетельствуют материалы небольшого Краснохолмского монастыря (в Бежецком Верхе). Здесь уже в 1564 г. доля барщины составляла не менее 2/3 общего размера крестьянских повинностей[2110].

Наблюдения И.И. Полосина и И.И. Смирнова раскрывают особенности развития крепостничества в Новгородской земле на материалах послушных грамот. Впервые И.И. Полосин обратил внимание на разницу в формулах, имеющуюся в ввозных и послушных грамотах Шелонской пятины XVI в. Этими грамотами устанавливались права помещика на землю и крестьян, а содержавшаяся в них характеристика форм эксплуатации крестьянского труда позволила исследователю сделать вывод о развитии крестьянского закрепощения во второй половине XVI в. В частности, Полосин отметил разницу между грамотами 50-х и 60-х годов XVI в., указав на то, что с начала 70-х годов помещики приобретают почти повсеместно право произвольной переоброчки крестьян, что, возможно, связано с испомещением опричных[2111].

Наблюдения Полосина развил И.И. Смирнов. Он четко указал на существование трех групп «формул, определяющих права помещика по отношению к крестьянам. Первая (старая) формула: «доход бы есте денежный и хлебной и мелкой доход давали, по старине»; вторая (переходная) 60-х годов XVI в.: «пашню его пахали, где собе учинит, и оброк платили»; третья (новая) 70-х годов: «пашню его пахали и оброк платили, чим вас изоброчит». Последняя формула характеризует «освящение законом практики опричнины», рост эксплуатации крестьян[2112].

Отмеченные особенности формул в Северо-Восточной Руси, касающихся барской запашки и уплаты оброка, величина которого устанавливалась самим помещиком («чим вас изоброчит»), появились уже в 40-50-х годах XVI в.[2113]

При анализе лапидарных клаузул послушных грамот также нельзя отвлекаться от изучения канцелярий, в которых они возникли. Наиболее раннюю форму крестьянских повинностей находим в новгородских грамотах за приписыо Богдана Колупаева и Степана Калитина[2114].

В начале 60-х годов появляется в послушных грамотах специальное упоминание о барской запашке: «Пашню пахали и доход давали по старине»[2115]. Крестьяне к барской запашке в Шелонской пятине очевидно, только еще начинали привлекаться. В грамотах за приписью Шевеля Григорьева и Федора Фаева встречаем характерную оговорку: «Пашню его пахали, где собе учинит»[2116]. Тогда же в послушных за приписью Ф. Фаева (одного и с товарищами) слова об уплате дохода по старине заменяются менее определенными словами: «Оброк его платили».

В подавляющем большинстве грамот 1563–1569 гг. находится переходная клаузула: «Пашню его пахали и оброк платили»[2117]. Эта формула, конечно, предоставляла самые широкие возможности для повышения крестьянских оброков, ибо не ограничивала помещичий произвол «стариной». Изредка появлялась оговорка: «Оброк платили чем вас изоброчит» (в грамотах за приписью Нечая Шестакова и Федора Фаева)[2118].

В 1570 г. подьячий Михаил Парфеньев также предпочитал формулу: «Слушали и пашню на него пахали и доход ему хлебной платили чем вас… изоброчит»[2119]. Вероятно, обе клаузулы на практике должны были означать одно и то же. Впрочем, последняя формула, как более четкая, получила распространение в

1571–1573 гг., особенно в грамотах за приписью Ивана Собакина и Петра Протасьева.

В годы опричнины барщина расширяется не только в Новгороде, но и в других районах Русского государства. А.Х. Горфункель приводит интересные данные, свидетельствующие о росте монастырской запашки и применении наемного труда («казаков») в вотчинах Кирилло-Белозерского монастыря к 1567/68 г.[2120].По вычислениям В.И. Корецкого, с середины XVI в. по начало 80-х годов XVI в. государственные повинности волостных крестьян в центре России увеличились почти в 3 раза[2121]. Вместе с тем и резко возрастают реальные размеры денежных оброков,

как это можно проследить на новгородских материалах. Так, если в 1564 г. оброк крестьян Шелонской пятины составлял 84 деньги (новгородок), то в 1576 г. они платили уже 200 денег[2122]. Если учесть, что за это время реальная стоимость рубля не уменьшилась[2123], то можно констатировать огромный рост крестьянских повинностей. Это, впрочем, понятно. Запустение поместий приводило к тому, что оставшееся население вынуждено было выносить на себе все усиливающиеся помещичьи поборы. По данным писцовых книг Вотской пятины 1568 г. (сравнительно с книгами 1539 г.), можно отметить постепенный рост доли денежного оброка в феодальной ренте (с 6,4 до 15,9 %) и перевод мелкого дохода на деньги[2124].

Деревни пустели не только из-за того, что война поглощала людские ресурсы страны. Псковский летописец, описывая осенний поход в Ливонию в 1560 г., со скорбью замечает: «Пскову и пригородам и селским людем, всей земли Псковъской проторы стало в посохи много, в розбеглой место посохи новгороцкой, посоху наимовав посылали с сохи по 22 человека, а на месяц давали человеку по 3 рубли, а иныя и по полчетверта рубли и с лошадьми и с телегами под наряд»[2125].

Поход на Новгород и Псков в 1570 г. сопровождался не только истреблением тысяч ни в чем не повинных людей, конфискацией имущества и «правежом» выкупа, но и набором посохи для оборонительных и других работ в Ливонии[2126]. «И от того налогу и правежу вси людие новгородцы и псковичи обнищаша и в посоху поидоша сами, а давать стало нечего, и тамо зле скончашася нужно от глада и мраза и от мостов и от наряду». В Ливонскую землю отправлялись также русские люди из замосковных городов: «Запасы возили из дальних городов из замосковных, и наполни грады чюжие рускими людьми, а свои пусты сотвори»[2127].

Все это создавало невыносимые условия жизни для крестьян. Имелись, конечно, в стране и богатые крестьяне1[2128], но гораздо больше было бедняков. Таубе и Крузе сообщают, что требования снарядить в поход непомерно большое число воинов (под угрозой казни или тюремного заключения) разоряли не только феодалов, но и их крестьян. Служилые люди «стали брать… с бедных крестьян, которые им были даны, все, что те имели; бедный крестьянин уплачивал за один год столько, сколько он должен платить в течение десяти лет. Огромные имущества были разрушены и расхищены так быстро, как будто бы прошел неприятель»[2129]. Даниил Принц в 1576 г. также писал о тяжелом положении русских крестьян: «Положение крестьян самое жалкое: их принуждают платить по несколько денег каждую неделю великому князю и своим господам»[2130].

Генрих Штаден считал, что для русского крестьянина единственное средство спасения было «заложиться» за крупного собственника — за царя, митрополита или еще кого-либо. «Если бы не это, то ни у одного крестьянина не осталось бы ни пфеннига в кармане, ни лошади с коровой в стойле… Крестьянин хочет ухорониться… чтобы ему не чинили несправедливости»[2131].