Феликс Аксельруд - Испанский сон

• Название: Испанский сон
• Автор: Феликс Аксельруд
• Жанр: Эротика

Роман не относится к какому-то определенному жанру. В нем примерно в равной степени присутствуют приключения, эротика и философия. Действие происходит в разных странах и временах, в городе и деревне, в офисах, катакомбах и высоких слоях атмосферы. Развитие сюжетных линий происходит по тем же законам, что и в любом другом романе. Задачей автора было, чтобы почти каждый читатель, в меру своего вкуса и интеллекта, нашел в нем что-то интересное для себя.

---

В конце диспута она объяснила Ему, почему она здесь. Он надолго задумался.

— Скажи, — спросил Он наконец, — как это у тебя получится в данной бытовой ситуации? Ведь здесь и так целый кагал… а скоро прибудет еще…

— Если это все, что Вас беспокоит… — начала она.

— Нет, не все, — живо сказал Он. — Но давай по порядку. Мы закроемся на крючок, да?

— Это мои проблемы, — сказала она, — я знаю, как их решать… Крючок не исключается тоже.

— То есть, — уточнил Он, — все заботы по организации этих встреч ты берешь на себя. Так?

— Так, — улыбнулась она.

— Тебя не коробят мои вопросы? Ты же знаешь, кем я работал. Я привык предусматривать.

Тебе не все удалось предусмотреть, подумала она.

— Кстати, — спросил Он, — ты случайно не занималась своими исследованиями у Меня в отделении?

— Нет, — сказала она, — я же тогда училась всего лишь на первом курсе.

— А! да, не сообразил.

— Но у Вас были какие-то вопросы еще?

— Это не вопросы. — Он помолчал. — Я очень люблю Анну Сергеевну.

— Я понимаю; но при чем здесь Царь?

— Царь, — задумчиво повторил Он. — Слушай, а нельзя как-нибудь по-другому?

— Что по-другому?

— Ну, назвать как-нибудь по-другому. Хотя бы Король… королей в мире сейчас много… а еще лучше — Президент. Царь — это как-то архаично звучит, как-то не созвучно эпохе. И слишком высокопарно.

Он откинул одеяло и посмотрел на Царя.

— Ну, что это за Царь? Если это Царь, то я, наверно, далай-лама… или даже Стинг… Президент лучше, ей-Богу.

— Президент, — хмыкнула она. — Но это же выборная должность.

— Действительно, — огорчился Он, — я об этом не подумал. Такого вряд ли выберут.

Да Он смеется надо мной, подумала она.

— Впрочем, — продолжал Свою мысль Господин, — чего только не происходит… с применением современной технологии выборов — так сейчас говорят?

— Иди Ты, — сказала она. — Все? Вопросов нет?

Он посерьезнел.

— Я говорил о том, что люблю Анну Сергеевну.

— Я тоже ее люблю. Это моя Госпожа.

— Ты не находишь здесь моральной проблемы?

— Не нахожу, — сказала она.

— Если она узнает, это будет…

Он замялся.

— Мы говорим о моральной проблеме, — напомнила она. — Узнает, не узнает — это вопрос безопасности.

— Да, — с досадой сказал Он. — А если Я буду против, что ты будешь делать?

— Уйду, — сказала она не задумываясь. — Скажу Госпоже, что у нас моральная проблема и я больше не могу с Вами быть.

— То есть, это твое условие?

— Конечно. Я же объяснила Вам, зачем я здесь.

— Это шантаж, — сказал Он.

— Вовсе нет, — сказала она, — мне просто нужен Господин. И разве не шантажом было бы удерживать меня только из-за того, что Госпожа не хочет бросить работу?

— Да, — сказал Он и покачал головой, — в логике ты сильна… Видно, придется удовлетворить твои требования.

— Уж будьте так любезны, Господин.

— Слушай, — оживился Он, — а тебе не приходит в голову, что по крайней мере один из нас сумасшедший?

— Почему только один? — хмыкнула она. — Мы же оба там работали.

— Но Я дольше.

— Хватит разговоров, — отрезала она, встала и с грохотом опустила тяжелую заоконную штору. — Больной, закройте глаза; сейчас хорошее время для процедур.

— Прямо сейчас? А вдруг будет больно?

— Нет, — серьезно сказала она, — я медсестра с большим опытом. Больно не будет.

Все же она нервничала. Это был первый раз, когда она отдавалась Господину — уже Господину! — полностью вычисленному, а не найденному путем проб и ошибок.

Через пару минут, полных радости узнавания, она почувствовала Его небольшие, крепкие руки на своих волосах. Он приподнял ее голову и заставил посмотреть на Себя. В полутьме Его глаза фанатически, восторженно заблистали.

— Эврика! — тихо крикнул Он. — Я нашел!

— Что нашел? — спросила она полувнятно, не освобождая полностью своих губ.

— Титул! Это будет Генеральный Секретарь. С одной стороны, должность как бы выборная и современная… с другой, тот же царь… и несомненное внешнее сходство…

Она освободила губы.

— Здесь уже нет Царя. Это змей.

— Вот дьявол, — досадливо сказал Господин. — И правда, уже меньше похож. Тогда — знаешь что? — пусть Генеральный Секретарь будет вместо змея.

— Хорошо, — согласилась она. — Помолчишь?

— Теперь — да.

— Я не против бесед во время акта, — пояснила она, как бы оправдываясь. — Даже очень люблю… Но не в первый раз.

Господин прижал палец к своим губам. И добросовестно молчал, пока все было не кончено.

Потом Он осведомился:

— Ну? Кто победил?

— Конечно, Царь, — гордо сказала она.

— И что, — недоверчиво спросил он, — засчитали?

Она шлепнула Его по груди, густо покрытой седыми волосами.

— Ладно, — сказал он, — ты думай по-своему, а Я современный человек; у Меня здесь свои ассоциации. Я считаю, что Президент пришел и победил Генерального Секретаря. Вытеснил, так сказать, с должности.

Она опять шлепнула Его.

— Но ведь это соответствует новейшей истории, — сказал Он и сделал убедительный жест рукой. — Знаешь ли? история всегда повторяется дважды…

— Нет, — сказала она. — У нас с Тобой история повторится много раз. Много-много раз.

* * *

Все было так, как она замышляла: вначале она приходила посидеть и сделать укол, потом приготовила чай… потом полдник… потом убралась в комнате… а потом и в квартире… Она сама не заметила, как сделалась домработницей, хотя Анна Сергеевна избегала ее так называть, находя это, по-видимому, нетактичным.

— …Кто брал трубку? — отвечала Госпожа по телефону на чей-то вопрос, — нет, это была не Наташа; это Мариночка… очень милая девушка, медсестра, она помогает мне выхаживать Гриню и делает еще многое по дому… Марина, Мариночка… что Вы! наоборот, очень, очень выручает; ведь мне нужно работать — сами понимаете, пенсия на носу…

Домочадцы стесняли ее гораздо меньше, чем она ожидала. Сергей был заурядный московский переросток, бестолковый, в основном отсутствующий, пытающийся сменить работу врача на что-нибудь более денежное — в то время, когда она появилась в доме, он приторговывал мелкооптовыми партиями китайских фейерверков, затем — скобяных изделий… Как-то раз, усовестившись своим пренебрежением к нему, она попыталась найти его в списке господ — и не нашла; увы — сила Царей не переходила по наследству… Наташа, под стать мужу, была никчемным, забитым существом, полностью подавленным Госпожой и поначалу не вызвавшим в Марине ничего, кроме брезгливой жалости. Позже, когда она вернулась в Уланский переулок с большим, удивительно красивым малышом, расклад сил очень медленно стал меняться. Это было похоже на придворный роман — появился наследник… старый царь вместе с тем начинал слабеть…

К малышу у Марины сложилось двойственное отношение. С одной стороны, он был настолько хорош — он был красив, здоров, вел себя безупречно… он тоже шел по мужской линии от Господина, и будущая сила его Царя была еще неясна — не умилиться было противоестественным, невозможным; с другой стороны, ей казалось, что по мере своего роста малыш отнимает у Господина не только влияние на Уланском, но и силы, и жизнь. Она побаивалась малыша, как побаиваются веселого, но подрастающего чужого щенка, чьи зубы уже как у взрослой собаки.

Однажды, когда малыш начинал ползать, его оставили на нее. Малыш уделался. Она сняла с него ползунки и памперс. Она уже делала это много раз, но всегда кто-то был неподалеку; в этот раз никого не было. Она поднесла малыша к своему лицу и внимательно его обнюхала. Малыш улыбался, крутил головой, таращил на нее свои красивые глазки, бестолковые, как у своего отца. Она вымыла малыша и опять обнюхала его полностью. Кожа малыша пахла чудесно; она прежде не знала этого запаха — на расстоянии он был слишком слаб. Повинуясь внезапному импульсу, она покрыла малыша поцелуями. Она взяла в свои губы его крошечную пипиську — еще даже не Царевича — и самозабвенно, долго сосала ее без малейшего вожделения, с одним только мягким восторгом, пока малыш не стал беспокоиться и не сделал пи-пи сразу же, как только она отпустила его. Это пи-пи оборвало ее восторг. Глядя на тонкую струйку, вспоминая все то, что было раньше связано с такими же струйками в ее жизни, она ощутила в себе что-то древнее, темное, страшное; она испугалась самой себя — испугалась, что сейчас набросится на малыша и разорвет его на кусочки. Она отошла от него подальше. Малыш заплакал, не понимая, почему его бросили, почему не ухаживают за ним. Плач отрезвил ее; она поморщилась, подошла к нему вновь и, уже освободившись от наваждения, бесстрастно и тщательно привела его в порядок.

Весна была ранняя, очень теплая; долго рядили, кого прежде везти на дачу — выздоравливающего Господина или молодых с малышом. В конце концов повезли молодых; Господин как бы шел на поправку, но слишком медленно; решено было не рисковать. Квартира опустела. Госпожа начала уставать, перекладывала на Марину все больше домашних обязанностей, а однажды сказала: