Феликс Аксельруд - Испанский сон

• Название: Испанский сон
• Автор: Феликс Аксельруд
• Жанр: Эротика

Роман не относится к какому-то определенному жанру. В нем примерно в равной степени присутствуют приключения, эротика и философия. Действие происходит в разных странах и временах, в городе и деревне, в офисах, катакомбах и высоких слоях атмосферы. Развитие сюжетных линий происходит по тем же законам, что и в любом другом романе. Задачей автора было, чтобы почти каждый читатель, в меру своего вкуса и интеллекта, нашел в нем что-то интересное для себя.

---

В первый из этих вечеров, когда он еще не выучил, но уже понял, что от него требуется, они посоветовались, на какое число назначить побег.

— Буду работать ночью, — сказал он. — Во время дежурства. Будут все нужные ключи.

— Даже от сейфа?

— А зачем сейф?

— Ну как зачем… А печать главврача…

— Да… — Он задумался. — Может, без нее?

— Справка — без печати?

— Ну, тогда печать днем.

— Справишься?

Он пренебрежительно хмыкнул.

— Да я эту печать… сколько раз уже…

— Еще бланки… форма для диспансера…

— Все днем. Все ерунда.

— Ясно. Когда ты дежуришь?

— Завтра.

— Нет, завтра рано. Не успеешь выучить.

— Ну тогда…

Он задумался.

— Есть идея. На праздник. Самое милое дело.

— На праздник — это восьмого?

— Ну. В ночь на девятое.

Она посчитала дни.

— Но девятое — понедельник. Наверняка нерабочий день. Как же с дневными делами?

— А я их в пятницу сделаю. Накануне.

— Не опасно заранее?

Он опять хмыкнул.

— Вчера, что ли, родилась? К двум часам вся администрация уже песни петь будет…

— Да, — согласилась она, осознавая, что дата теперь определена, и радуясь этому. Она похвалила его: — Здорово ты это придумал. Умница.

— Я-то умница… а вот ты…

— Не надо. Мы договорились.

— Ну, договорились…

Прежде чем пообещать ему себя, она долго думала, нельзя ли обойтись другими способами. Простейшим было дать ему денег. Но сколько и откуда? Ведь взять у Корнея много денег, сколько дома не лежит, означало что-то объяснять ему, а Корней не знал и не должен был знать о побеге. Наврать Корнею? это было опасно, она не могла его недооценивать. Взять денег меньше, сколько дома лежит? но за такую сумму Этот не станет дотошно зубрить что положено: стимул не тот. Продать что-нибудь? заработать? для того она не имела ни опыта, ни времени. Увы! Деньги решительно отпадали. Она могла бы припугнуть Этого. Она в первый же месяц узнала о нем нечто позорное, чего не должен был знать никто, могла бы добиться своего угрозой… но в таком случае после их с Отцом исчезновения он мог заявить, что она шантажировала его и заставила участвовать в своем плане. Запросто мог заявить, просто со злобы, даже ничем не рискуя: его деяния доказать было трудно, а их с Отцом — налицо. Кому поверят? Розыск… опять уголовное дело…

Нет уж, решила она, лучше по-хорошему, к удовлетворению обеих сторон. Конечно, жаль было, что это достанется не замечательному, достойнейшему Корнею, а какому-то вонючему ничтожеству, но по большому счету эти двое были равны, они оба были лишь орудиями в великом деле освобождения Отца. А за такое не жаль вообще ничего — ни тем более какой-то несчастной целки.

Единственное, что ее тревожило, это что она может не суметь. Что опять все произойдет так же, как это дважды было летом с Корнеем. Она решила поговорить с Этим, склонить его к освоенным ею вещам. Она откладывала этот разговор до последнего. Пока он не выучил план. А как только он выучил, как только сдал, как только они вышли из библиотеки в темень заснеженных улиц, он первым же делом требовательно и нетерпеливо спросил:

— Ну, когда?

Она улыбнулась и бровью повела:

— Здесь, что ли?

— Ты шутки не шути, — нахмурился он, — мы договорились… Завтра, да?

— Надо вначале дело сделать.

Он аж присвистнул.

— Еще чего! Я дело сделаю, а вас с папаней и след простыл. Нашла дурака, как же.

— Не веришь, значит? А почему я должна?

— А я-то куда денусь?

— Деться-то ты никуда не денешься, это да… а вот если свое получишь, а дело не сделаешь.

— Да ты что! Это я-то?

Спокойно, сказала она себе, это уже проходили с Семеновым. С вероломным Семеновым. Этот, конечно, не Семенов, но обмануть может точно так же.

— А почему нет?

Он остановился от возмущения.

— Я… Вот те крест!

— Не надо, — сказала она. — Это все эмоции.

— Что ж ты хочешь, — раздраженно спросил он, — чтоб я расписку тебе написал?

— Да, — кивнула она. — Так было бы по-деловому.

Он фыркнул.

— Чтобы ты меня потом этой распиской…

Разговор все больше напоминал ей Семенова. Какая-то пародия на то… История, вспомнилось, происходит дважды: вначале в виде трагедии, потом в виде фарса.

— Глупенький, — улыбнулась она, — зачем мне это? Если все будет хорошо… Кому и где я покажу эту расписку? Да она мне самой будет хуже петли. Первое, что я сделаю, так это сожгу ее — знаешь где? В туалете вагонном, как только мы отъедем от станции.

Такая подробность произвела на него впечатление.

— Ну ты и… — Он покрутил головой. — Никогда таких не встречал. Ладно, будет тебе расписка.

— Хорошо. Договорились.

— Так значит, завтра?

— Если завтра, то пиши прямо сейчас.

— Чего? На морозе?

— Ты прав, — она подумала, что на морозе его почерк может исказиться, — зайдем в подъезд.

— Ну ты и штучка…

Зашли в подъезд.

— Пиши, — она достала из сумки бумагу, пастик и книжку, чтоб подложить, сунула ему в руки. — Расписка. Я, такой-то… написал?

— Ну.

— …обещаю участвовать в побеге такого-то…

Он перестал писать.

— Как это — участвовать в побеге? Бежать вместе с ним, что ли? Ты меня, может, посадить надумала?

— В организации побега, — поправилась она. — Устроит? Ведь это же правда.

— Ох, под монастырь подведешь…

— Трус, — сказала она с презрением. — И дурак. Я, кажется, все тебе объяснила.

— Ну уж не трус! — вскинулся он. — И насчет дурака полегче, не то…

Он замолчал и буркнул:

— Х-- с тобой, диктуй.

— В организации побега больного такого-то, — сказала она. — Из областной больницы номер два. Путем…

Если я продиктую «путем изъятия и уничтожения документов, путем исправлений, подделок подписей и простановок печатей», подумала она, он точно обделается.

— Путем переоформления соответствующей служебной документации. Написал?

— Ну…

— В обмен на половой акт с его дочерью Мариной.

— …Мариной, блин…

— Подпись. Дата.

Он дописал расписку и отдал ей книжку и пастик, а расписку не отдал, продолжал держать в руках нерешительно. Хлопнула дверь, в подъезд зашли люди — веселые, громкие с мороза. Она успела заметить, как Этот быстро сунул расписку к себе за пазуху, перед тем как они прижались друг к дружке, отвернулись к батарее — обычная подъездная парочка.

Люди прошли. Он вытащил расписку, перечитал.

— А если не дашь? А расписку получишь?

— Если не дам…

Может, сказать ему, что я девочка, подумала она. Что если не дам, значит, так и останусь девочкой, а значит, расписка его вроде как недействительна… бесполезна…

Нет, не так. Не нужно ему подавать эту мысль. Вдруг уговорю в попку… тогда расписка должна обязать его безусловно, без всякой такой казуистики.

— Как же не дам? — спросила она. — Не дам, значит, не сделаешь… Подумай, кому из нас это нужней.

Он сложил расписку пополам. Он медлил.

— Змей тебя побери, — пробормотала она. — Хочешь прямо сейчас?

— Ну уж нет. Хочу на койке, как положено.

— Тогда давай расписку, и пошли.

Он протянул ей расписку. Она взяла ее.

— Не бойся, — сказала, — не обману.

Они вышли из подъезда.

— Завтра, — спросил он, — во сколько придешь?

— Ты и впрямь дурной, — сказала она, беря его под руку, — завтра что? Пятница. С чего бы я пришла в пятницу? Разве посещения разрешают в пятницу? Сам же хочешь нас обоих, это… под монастырь.

— Значит, в субботу?

— Значит, так. По обычному графику.

— Давай провожу, — неловко предложил он.

— До автостанции? Далековато…

— Ну, хоть до остановки…

— До остановки — давай.

Он проводил ее до остановки автобуса. На следующей остановке она вышла, перешла через дорогу и поехала в обратную сторону. Она ехала на вокзал, чтобы выкупить пару заказанных накануне плацкартных билетов, затем к Корнею, чтобы его покормить, а от него — в общежитие, место сегодняшней ночевки. Она ехала и думала об Отце.

* * *

…А что же Отец?

Дважды в неделю, в среду и в один из выходных, она являлась в больницу и по несколько часов общалась с Отцом. Посещения разрешались в оба выходных, и она, конечно, хотела бы это использовать, но столь частые визиты (тем более, якобы из уезда) привлекли бы чрезмерное внимание, и она лишилась бы полезной привилегии сказать: «как раз в тот день меня не было». Вначале эти свидания проходили внутри корпуса — не из-за особого режима, а просто потому, что стояли холода, и она боялась, что Отец простудится; потом стало потеплее, и можно было уже прогуляться под ручку по территории.

Отец выглядел в целом как всегда, как и раньше; только по одному и можно было сразу отличить Отца нынешнего от прежнего — по резкому больничному запаху, которым здесь было пропитано буквально все. При спокойном и неторопливом общении, однако, становились заметны и другие отличия — например, Он был теперь постоянно задумчив, самоуглублен; иногда начинал беспокойно и беспричинно оглядываться, как бы ожидая опасностей со стороны — именно так Он вел себя в тот самый злополучный вечер, когда пропала собака и Он предложил отменить сладкий час. Она не пыталась выяснить, что с Ним. Слишком много всего навалилось на Отца — участок, сизо… экспертизы… теперь это так называемое лечение, последствия которого в любом случае придется преодолевать… Она ничего не сказала Ему о своих делах, о планах. Мало ли как действует то, чем они Его пичкают… еще проговорится… а потому — то же, что и для всех — учеба в районном училище… угол у старушки…