Михаил Горбачев - Жизнь и реформы

• Название: Жизнь и реформы
• Автор: Михаил Горбачев
• Издательство: Издательство "Новости"
• Жанр: История
• Год: 1995
• ISBN: 5-7020-0953-3

В книге своих мемуаров последний Президент СССР рисует эмоциональную, насыщенную уникальными фактами и откровениями, яркими эпизодами и диалогами картину своего пути к вершине власти. Становятся понятными истоки политического выбора «архитектора перестройки», критически анализируется ход реформ и их влияние на развитие ситуации в стране, постперестроечные реалии которой автор оценивает как драму. Впервые в таком объеме и с такой степенью доверительности Михаил Горбачев рассказывает о своей частной жизни, о своих родных и близких ему людях.

Вторая часть книги М.С.Горбачева посвящена внешнеполитическим последствиям реформ, формированию принципиально нового типа взаимоотношений СССР с зарубежными странами, особенно с США и другими ведущими державами, а также со странами бывшего соцлагеря. Интересны анализ автора трагических событий, связанных с распадом Союза, роли в ней отдельных прежних и нынешних политических деятелей, критическая оценка семилетнего периода правления страной, нравственные уроки жизни первого и последнего Президента СССР.

---

У Коля не вызвали протеста мои критические замечания по поводу тех разделов брюссельского документа, где речь вновь шла о «ядерном устрашении» в качестве концептуального фундамента натовской стратегии. В отличие от Маргарет Тэтчер, не упускавшей случая убедить меня в достоинствах «ядерного устрашения», он не стал тратить на это время, философски заметив, что у всякого, мол, своя вера. Зато в другом очень важном практическом вопросе мы довольно быстро поняли друг друга.

Пожалуй, одним из самых тревожных и настороживших нас моментов в Брюссельском документе НАТО было декларированное там намерение приступить к модернизации тактического ядерного оружия в Европе. После нашего согласия включить в договор по РСМД ракеты СС-23 с дальностью до 500 км, хотя формально они не подпадали под условия договора, такой шаг мог вызвать у нас только одну оценку — однозначно отрицательную. Я без обиняков заявил об этом Колю.

Нам было известно, что по вопросу о модернизации в НАТО не было полного единства. Наиболее горячим поборником этого американского плана выступала Англия. Остальные занимали сдержанную позицию. Была и такая точка зрения (ее отстаивала в Брюсселе и ФРГ), что параллельно с переговорами в Вене следует начать переговоры о судьбе тактического ядерного оружия в Европе. В результате был достигнут компромисс: фраза о модернизации осталась, но ее реализация была отодвинута по срокам.

Со слов Коля я понял, что европейские союзники США без особого энтузиазма согласились с такой формулировкой. Но главное, что я вынес из этой части нашей беседы, состояло в следующем: Коль был убежден, что вопрос о модернизации тактического ядерного оружия в Европе будет снят при первых признаках серьезного продвижения на Венских переговорах. Это был для нас важный сигнал, а позиция ФРГ имела здесь тем большее значение, что в планах модернизации главная роль отводилась замене старых американских ракет «Лэнс», стационированных именно в ФРГ.

Значительное место в наших беседах заняли, естественно, двусторонние отношения. Конкретные проекты прорабатывались в совместных рабочих группах. Мы же с канцлером обсудили прежде всего вопросы, которые, как он подчеркивал, имеют для немцев «особое психологическое значение».

Речь шла о судьбе пропавших без вести военнопленных, об открытии для посещения кладбищ немецких солдат на территории СССР, о возможности поездок граждан ФРГ в Калининград, бывший Кенигсберг, о воссоздании автономии для советских немцев. Я заверил Коля, что по всем этим вопросам он найдет у нас понимание.

В целом у меня было ощущение, что визит дал максимально возможный тогда результат. Советско-западногерманские отношения приобретали новое качество. Нам удалось подписать 11 соглашений, среди которых главным политическим документом стало Совместное заявление. В нем было зафиксировано наше общее видение на перспективу развития общеевропейского процесса и отношений между нашими странами.

Падение Берлинской стены

Это было куда как своевременно. Спустя несколько месяцев, осенью 1989 года, в «социалистической части» Европы развернулись события, которые стремительным темпом привели к коренному изменению всей ситуации. В итоге первых свободных выборов коммунисты потеряли власть в Польше и Венгрии. Ушел в отставку Хонеккер. Рухнула Берлинская стена.

Естественно, происходящее в Венгрии, Чехословакии, потом в Румынии и Болгарии вызывало у нас огромное беспокойство. Но ни на минуту не приходило в голову поступиться основополагающими принципами политики «нового мышления» — свободой выбора и невмешательством во внутренние дела.

В разговоре с Колем мне не раз приходилось слышать: Хонеккер не понимает перестройки и не принимает ее, продолжает проводить догматически «жесткую» линию и т. д. Это давало основания думать, что «жалобы» Коля продиктованы его желанием найти во мне «союзника» на случай, если он сам решит воздействовать на развитие событий в ГДР. Во всяком случае, я каждый раз ясно давал понять Колю, что мы не будем указывать руководителям ГДР, как им вести дела у себя дома.

Мы были, конечно, не слепые, у нас было свое мнение о политике тогдашнего руководства ГДР во главе с Хонеккером. И происходившее там нас сильно тревожило. Я покривил бы душой, если бы сказал, что мы вообще сидели сложа руки. Но самым решительным образом отводил и отвожу намеки, будто мои и других членов советского руководства контакты с руководителями ГДР на этом критическом этапе были попыткой давления, навязывания, шантажа и т. п.

Начиная с 1985 года я, наверное, раз семь-восемь встречался и беседовал с Хонеккером и у меня сложилось определенное мнение о нем как руководителе и человеке. Об этом еще пойдет речь в соответствующем разделе книги. Сейчас скажу только, что мои осторожные попытки убедить его в необходимости не затягивать с началом реформ в стране и в партии ни к каким практическим результатам не привели. Каждый раз я словно натыкался на глухую стену. С последней нашей встречи в октябре 1989 года, когда я участвовал в празднованиях по случаю 40-летия со дня образования ГДР, я вернулся особенно обеспокоенным. Невооруженным глазом было видно, что страна напоминает кипящий котел с плотно закрытой крышкой. Предчувствия меня не обманули.

Буквально через две недели кризисные тенденции в ГДР достигли кульминационной точки. Прежнее партийно-государственное руководство потеряло контроль над страной. Хонеккер вынужден был уйти. Инициативу взяла на себя «улица»: демонстрации и митинги приобретали все более массовый и радикальный характер, охватили практически всю республику.

Слава Богу, у пришедших к руководству в СЕПГ людей хватило разума и мужества не пытаться потопить в крови народное недовольство. Думаю, определенную роль в этом сыграла и наша позиция. Тогдашним руководителям ГДР было ясно, что советские войска при всех обстоятельствах останутся в казармах.

Трудно сказать определенно, был ли шанс у пришедшего к власти в стране «второго состава» партийно-государственного руководства сохранить ГДР. Коль говорил мне позднее, что с самого начала был уверен в неспособности Эгона Кренца овладеть ситуацией. Не знаю. Все мы, как говорится, задним умом крепки. Что касается меня, то, честно говоря, у меня одно время теплилась надежда, что новым руководителям удастся перевести стрелку событий в республике в русло новых отношений между двумя германскими государствами… на основе коренного изменения внутренней политики.

1 ноября 1989 года я принял в Москве Кренца по его просьбе. Мы были согласны в том, что наивно сводить причины политического кризиса в стране только к событиям последних нескольких месяцев. В действительности многие проблемы накапливались годами. Соответственно и в политике требовались радикальные реформы, а не косметический ремонт. Разумеется, много времени было потеряно, но сейчас требовалось незамедлительно приступать к делу. На этом мы и расстались.

Однако вскоре оказалось, что уже никакое правительство или партия, действующие во имя сохранения ГДР, неприемлемы для большинства населения, которое видело решение всех своих проблем только в одном — в скорейшем объединении с ФРГ. Массовое бегство «на Запад», грозно нараставшая волна манифестаций, митингов, гражданского неповиновения и угроз в адрес властей разных рангов несли уже прямую опасность мирному разрешению кризиса. Начался, по существу, распад структур государственной власти, в первую очередь на коммунальном уровне, где особенно болезненно сказалась фальсификация прежним руководством ГДР итогов выборов в местные народные представительства 7 мая 1989 года.

Страна оказалась на грани социального взрыва, политического развала и экономического коллапса.

«10 пунктов» Коля

В этот момент от всех главных участников событий требовались особая политическая выдержка и ответственные действия. События в Германии получили сильнейший резонанс во всей Европе. Разумеется, и в Советском Союзе. На карту была поставлена судьба хельсинкского процесса.

Я не считал, что выступление канцлера Коля в конце ноября со своими «10 пунктами» является адекватным ответом на «вызов» политического момента. Появление этого документа было неожиданностью не только для нас, французов, англичан, но и для самого министра иностранных дел ФРГ Геншера. Складывалось впечатление, что интересам предвыборной борьбы подчиняются интересы исторического значения — и не только для немецкого народа.

По моему мнению, односторонние попытки форсировать процесс объединения могли только дополнительно накалить страсти в самой Германии и дестабилизировать обстановку в Европе. Ведь не далее как 11 ноября у нас с Колем состоялся телефонный разговор. Он заверял меня, что федеральное правительство хорошо понимает свою ответственность в связи с развитием событий в ГДР, будет действовать осторожно и продуманно, поддерживая тесный контакт и консультируясь с нами. Приведу отрывок из нашего разговора, чтобы было понятно, в каком политическом контексте «всплыли» эти «10 пунктов».