Владимир Дружинин - Именем Ея Величества

• Название: Именем Ея Величества
• Автор: Владимир Дружинин
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-87994-060-8

Роман повествуют о событиях недолгого царствования императрицы Екатерины I. Слабая, растерянная Екатерина, вступив на престол после Петра I, оказалась между двумя противоборствующими лагерями. Началась жестокая борьба за власть. Вокруг царского престола бушуют страсти и заговоры, питаемые и безмерным честолюбием, и подлинной заботой о делах государства.

---

— Земес мате…

У неё просили счастья. У матери-земли, древней богини латышей, которая мирно уживалась с христианством в пасторском доме Глюка. Девочка спрашивала, как выглядит родившая всё живое? Её не вырезали из дерева, не высекали из камня. Но она понятнее, чем Троица русских, поляков…

— Ты помнишь, Эльза? Подкова, моя подкова… Я же сказала, что её цыгане украли.

Выкопала, трудясь на огороде, — помятую, ржавую. И вернула земле. Подкову, самую большую свою драгоценность. Ночью, превозмогая страх, пошла в поле, зарыла под дубом, где крестьяне приносили жертвы, поили богиню кровью петухов, медовухой, пивом.

— Грех, Кэтхен! Язычество.

Смеётся Екатерина. Сегодня счастье распирает её — как только сердце выносит столько! Даудз лаймес… Почём знать, может, растрогал богиню дар семилетней девчонки, сиротки. Она избранница. Матери-земли, Бога церквей — не всё ли равно! Ей нечего стыдиться своего мужицкого рода. Вот-вот разыщут её сородичей, привезут в Петербург — всех, всех! Люди посланы… Если найдут первого мужа её, драгуна, сдавшегося в Мекленбурге, — хорошо, поступит на русскую службу, в полк. Теперь её воля… Бояре пусть бесятся — теперь они не страшны. До сих пор она полагалась на Меншикова, теперь есть защита сильнее — зять.

— Ты понимаешь, Эльза? Если они взбунтуются… Если вдруг революция… Он позаботится о нас с тобой. В Швеции… В Голштинии, на худой конец…

— Благодарность, Кэтхен, редкое качество в наш век.

Увы, редкое. Папа говорил…

— Нет, нет, он так обязан мне.

Поведала то, что не откроет никому другому, ни единой душе. Задуманное давно… Эльза Глюк, сводная сестра — тайн от неё нет.

Летний дом опустел — лишь несколько комнатных слуг осталось, прочие в Сале. Музыка несётся оттуда. Царица на минуту пожалела, что лишила себя удовольствия. Но ведь надо, надо… что ж, она вознаградит себя, устроит маленький спектакль.

— Холла [86], Лизхен! Валерьянки!

Кошки мигом почуяли, сбежались на запах — вся пятёрка её величества. Испробовали угощенье — и началось … Живот надорвёшь, до чего забавны они, опьяневшие, до чего похожи бывают на людей. Чёрный кот — толстяк — чисто Апраксин. Государь прозвал… Нахохотались подруги, Эльза сварила кофе, Екатерина нарезала хлеб, сложила бутерброды — ломтик чёрного, ломтик белого, колбаса промеж, сыр немецкий, с тмином.

Потом императрица облачилась в траур полный, дабы выйти к народу, к войскам.

Ворота Летнего сада по её приказу распахнуты, входи любой. «Разных чинов люди пущены для гулянья», — не преминул заметить современник признательно. Господин в расшитом кафтане, купец в сапогах, смазанных дёгтем, работные в цеховых униформах, предписанных царём. Этот, шляпа котелком, длинный кафтан, пуговицы по белому обшлагу рукава, — из Арсенала. Тот с Литейного двора, делатель пушек, вид имеет военный — башмаки, чулки, кафтан солдатского покроя, короткий.

Новичок опускает глаза, проходя мимо обнажённой Дианы, старовер плюётся — камнем запустил бы, да полиция тут как тут, стережёт дорогие итальянские изделия. Стоят просвещенья ради. Царь повелел… Натура, Божье созданье — прекрасна.

Праздник в семье монаршей — праздник и для подданных. Тоже заповедь Петра. Екатерина улыбалась прохожим, строгим взглядом останавливала того, кто норовил повалиться в ноги. Запрещено царём. Вышла на луг, где выстроились гвардейцы.

«В то ж самое время отворили две фонтаны, которые текли винами красным и белым. И как Ея Императорское величество изволила гвардию всю в строю стоящую обойтить и пришед изволила стать посредине луга близь большого глобуса, и тогда начали солдаты гвардии стрелять беглым огнём…»

Немецкий глобус, подарок Петру, огромен — внутри сферы стол, кресла, сядут двенадцать человек, над ними свод яко небесный — Солнце, Луна, астры, блистающие золотом. Не забыла Екатерина наказ супруга — снова вынесена модель сия на Царицын луг, опять же просвещенья ради.

«…и после стрельбы все те солдаты к фонтанам, которыми пущено было вино, привожены поротно и довольствованы как питьём, так и ествами, для чего приготовлено было несколько жареных быков (со птицы) и баранов».

Туши на вертелах над кострами, повара в фартуках, орудуя топорами, увесистыми тесаками, отсекают куски, протягивают солдатам. Вино в бочке, именуемой фонтаном, при ней виночерпий — поворачивает рукоять крана. Екатерина, расточая улыбки, пила из солдатской кружки, чокалась, как бывало на войне. Изволила спрашивать, кто был под Ригой, кто брал Баку?

— Служите мне. Как супругу моему…

Некоторых узнавала, ласково расспрашивала. Женился? Ребёнка ждёт?

— Зови крестить!

Бравый воин смотрит влюблённо. Воистину матушка. Как при царе было, так и при ней.

Дымят костры и на том берегу. И там сочатся жиром туши, плещет вино. Вся мастеровщина хлынула на Троицкую площадь. Полиция покрикивает, раздаёт зуботычины, осаживает, унимает драки. Дай волю — разнесут, потопчут.

Чуть померкло — взвились в небо ракеты, рассыпались многоцветными брызгами. На плотах, отражаясь в Неве, запылали вензеля новобрачных, короны их, соединённые их сердца. Долог весенний день, а то богаче и ярче было бы огненное зрелище.

Наутро снова гремят салюты, трезвонят колокола. Снова залито в бочки бургундское, сложены костры. В Сале накрывают столы на четыреста персон.

Два дня велено праздновать, разделять чрезвычайную радость императрицы.

Охрип Данилыч, кричавши:

— Весна приносит розы. Из них которая краше? Молодая наша… Разве неправда?

Шпагу обнажал, грозя тому, кто осмелится противоречить. Переводил дух и:

— За неё, господа…

Пригубив, стонал с гримасой крайнего отвращенья:

— Горечь-то, ой!

Одна рифма сама возникла, другую сочинил на ходу, отвечая тосту Бассевича. Желания пусть исполняются, коли добра взыскуют.

— Добро да цветёт, злое в яму бредёт.

Экспромт имел успех. Захлопал даже Феофан, учёнейший ритор. Герцог ёрзал, вылупив глаза, тыкал министра в бок, требуя перевода.

От тостов светлейший отяжелел. На лугу, сопровождая царицу, балагурил через силу.

— Гляди, матушка, что за молодцы! Откуда родом? Ярославцы? Ура, красавцы! А вы чьи? Здорово, москвичи, румяны калачи!

Память подсказывала прибаутки старые — так ободрял, бывало, работных, зачинавших Петербург. Сирых, босых, согнанных из губерний сюда, на болото, на голод, на съеденье комарам, роившимся тучами.

Отшумела свадьба — и возлияния, тяготы обер-маршальские, огорчения взяли своё. Приболел, залёг в постель, у окна, открытого в Летний сад. Домой ехать отказался. Хорошо, что успел, готовя Салу, пристроить для себя покои. Позиция авантажная — её величество рядом.

Навестила болящего.

— Эй, Алексан-др! Я решила… Хватит вопить «ура». Пора оставить этот обычай. Стать европейцами.

— Мы русские всё же, мать моя.

Уже был разговор. «Виват» в горле застревает. Военным сие новшество не понравится.

— Зятю, небось, угодно?

Выпалил, рассердившись. Прогневил.

— Ты глуп, Александр!

— Спасибо, матушка! Однако, посуди — государь не менял. «Ура» — оно дорогое, полтавское… Хлещет из горла — а-а-а-а! Чуешь?

У неё свои доводы — с голоса герцога. Россия, Голштиния, Швеция будут действовать воедино. Понимай — добывать Шлезвиг, бить Данию, Англию.

— Я решила.

Новый припев, с недавних пор. Разумейте — именно я, самодержица, без чьего-либо наущенья…

Порешила также поручить герцогу Преображенский полк. Это Данилыч предвидел. Со смертью Петра полк лишился верховного шефа, а таковым должен быть член монаршей фамилии. Кроме голштинца некому… Вздумает своевольничать? Ну, средство найдётся. Гвардейцы надёжны. Ещё загодя, в апреле, князь возвёл пятьдесят унтер-офицеров в прапорщики, а сим манером и в потомственное дворянство. Командир-то покамест он…

В Семёновском — Бутурлин, имеющий шефом Екатерину. По зову князя привёл к его постели старших начальников из обоих полков. Новость выслушали, понурились. Данилыч щипал свой ус, подмигивал.

— Чай, герцог не волк. Мы, чай, не зайцы.

Спросил, нет ли жалоб. Сполна ли, всем ли выдано жалованье. Нет ли достойных для повышения в градусе или для награжденья. Представить список. Потом, смеясь, поведал:

— «Виват» велено кричать.

— Что ж, крикнем, — добродушно заурчал Бутурлин. — Труд не велик.

Данилыч кивнул.

— Значит, коли парад, так «виват». А служба службой, герцогу не встревать. От сей докуки вы избавлены. Ему устав наш не прочесть. Команды наши, не знаю, выучит ли… Говорите, господа, говорите! Служит воинство, служит, — а тужит о чём?

Бутурлин гладил пышные усы, отращенные недавно, генеральские.

— Толкуют насчёт войны, господин фельдмаршал. Везде толкуют — в полку, в народе, на свадьбе вот… Один голштинец ярился — «смерть датчанам!». Вестфален, датский посол, аж побледнел. Слышно, — матушка-царица в поход пошлёт. Верно или врут? Государь не велел ссориться с Данией из-за Шлезвига, малости такой.