Александр Гольденвейзер - Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет)

• Название: Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет)
• Автор: Александр Гольденвейзер
• Издательство: Захаров
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-8159-0273-X

Александр Борисович Гольденвейзер (1875–1961), народный артист СССР, доктор искусствоведения, пианист и композитор, более 50 лет (с 1906) профессор Московской консерватории.

В 1896 году счастливый случай привел еще студента А. Б. Гольденвейзера в дом Л. H.Толстого. Толстой относился к даровитому пианисту с большим доверием и нередко открывал душу, делился своими мыслями, чувствами, переживаниями, подчас интимного свойства. Он знал, что Гольденвейзер любит его искренней, горячей любовью, что на него можно положиться как на преданного друга.

Уникальная по продолжительности создания книга поражает — как и сам Толстой — своим разнообразием и даже пестротой: значительные суждения Толстого по острейшим социальным, литературным и философским вопросам соседствуют со смешными мелочами быта, яркими характеристиками самых разных посетителей Ясной Поляны и дикими перепалками жены Софьи Андреевны с дочерью Александрой Львовной.

«Записывал я главным образом слова Льва Николаевича, а частью и события его личной жизни, стараясь избежать отбора только того, что казалось мне с той или иной точки зрения значительным или интересным, и не заботясь о ка- ком‑либо плане или даже связности отдельных записей между собою».

Текст печатается полностью по первому изданию в двух томах Комитета имени Л. Н. Толстого по оказанию помощи голодающим:

Москва, «Кооперативное издательство» и издательство «Голос Толстого», 1922, с включением прямо в текст (в скобках) пояснений автора из его замечаний к этому изданию; часть купюр издания 1922 года восстановлена по однотомному изданию «Худлита» 1959 года (кроме записей за 1910 год, так как они не были тогда переизданы)

---

В Курске наш поезд простоял, целый час. К моменту третьего звонка подошел и поезд «бис». Я успел подбежать к нему и увидал Александру Львовну, Марию Львовну и Буланже, выходящих из вагона. Мы только успели издали приветствовать друг друга, и я должен был уже на ходу вскочить в свой поезд. Я весь день старался соединиться с Толстыми, и это удалось мне только в Харькове, где я остался, чтобы дождаться их поезда и ехать вместе с ними.

Л. Н. ехал совсем больной. У него был грипп и высокая температура. В Туле ему было настолько плохо, что вызвали врача и начали колебаться — ехать ли. Решили все‑таки ехать. Со Л. Н. были: Софья Андреевна, Мария Львовна с мужем, Александра Львовна и Павел Александрович Буланже. В Харькове толпа народу, думаю, не менее трех тысяч человек, ждала поезда со Л. Н. Когда поезд подошел, все сняли шапки, и воздух огласился приветственными кликами. Л. Н. был настолько слаб и взволнован, что не мог выйти и только несколько раз подходил к окну. Ему подали адрес. Одного студента он попросил войти в вагон, но не мог говорить с ним: слезы его душили, он был слишком взволнован. Потом он попросил кого‑нибудь из своих выйти и сказать, что принимает эти овации не на счет своих личных заслуг, а как выражение искреннего сочувствия тому делу, которому он служит по мере своих сил. Всякий раз, когда Л. Н. подходил к окну и особенно при отходе поезда, раздавались громкие крики. Когда поезд пошел, многие бежали за ним и кричали:

— Слава великому писателю! Прощайте! Живите долгие годы! — и т. д.

Все это было глубоко трогательно. Не только сам Л.H., но и присутствующие с трудом удерживали слезы.

В Харькове мы были вечером. У себя в вагоне я провел только ночь. Остальное время я сидел в вагоне у Толстых.

8–го утром Л. Н. стало значительно лучше. Температура была нормальная и самочувствие более бодрое. Л. Н. даже немного работал. Но больше всего мы все, и Л. Н. с нами, любовались на красоту крымских видов. Среднее отделение вагона — вроде салона с большими окнами по обе стороны, так что мы все сидели там почти все время.

В Севастополе решили остановиться на сутки, чтобы отдохнуть. Здесь на вокзале Л. Н. опять встречали. В Севастополе не знали точно дня приезда Л. Н. и встречали его уже несколько дней. Говорят, предыдущие два дня народу было еще больше. Мы остановились в гостинице Киста. Погода была прекрасная. Л. Н. чувствовал себя настолько хорошо, что два раза ходил гулять. В первый раз мы были с ним на Морском бульваре, а во второй — вышли на Графскую пристань и пошли вверх по Екатерининской улице. Л. Н. увидал музей Севастопольской кампании, захотел войти и довольно долго его осматривал. Среди портретов защитников Севастополя есть и его маленький портрет. Л Н. расписался в книге.

По улицам за Л. Н. все время шло довольно много любопытных. В течение дня Л. Н. со всех сторон получал выражения самых горячих симпатий. Приходили дамы и девицы в праздничных платьях; многие приносили цветы. Приходил какой‑то диктор — депутат от местной интеллигенции.

Хотя Л. Н. и устал, но вечером сидел довольно поздно. Александра Львовна, Павел Александрович и я ездили вечером на катере на Северную сторону и, вернувшись, застали его еще на ногах.

На другой день (9–го) утром мы выехали из Севастополя довольно рано. Ехали в двух экипажах: впереди Л.H., Софья Андреевна, Александра Львовна и Буланже; во втором — Мария Львовна с мужем и я. Впрочем, в дороге мы часто менялись, так как каждому хотелось побыть со Л. Н. Л. Н. чувствовал себя довольно хорошо и устал только к вечеру. Мы накупили много винограду и всю дорогу его ели. Л. Н. тоже ел. На первой почтовой станции «Чаталкой», пока меняли лошадей, Александра Львовна с Буланже взобрались на холм, у подножья которого расположена станция. Желая пробраться к ним, я бегом взбежал на верх холма и, не рассчитавши сил, так задохнулся, что наверху мне стало дурно. Я долго не мог окончательно прийти в себя уже после того, как мы поехали дальше. Л. Н. по этому поводу очень беспокоился.

Л. Н. все вспоминал в Севастополе и по дороге свою жизнь в Крыму во время войны и старался узнавать знакомые места. После войны он был в Крыму в 1885 году, когда в Симеизе умирал его друг, князь Л. Д. Урусов, но от этой поездки у него сохранилось как‑то мало воспоминаний.

В Байдарах мы стояли довольно долго. Закусывали и пили чай. Погода была прекрасная, так что знаменитый вид был в полной красе. Л. Н. долго сидел со мной на камешках на краю обрыва и любовался красотой моря и бесконечного горизонта.

В Байдарах какой‑то экзальтированный господин принес Л. Н. роз и бросился целовать ему руки. Л. Н. это взволновало и несколько расстроило.

По дороге от Байдар часто встречались татарские арбы, всегда немазанные, которые страшно скрипели. По этому поводу Л. Н. сказал:

— Какая великая сила консерватизм! Девять десятых людских поступков делаются под влиянием этого человеческого свойства. Но это свойство обоюдоострое: с одной стороны, без него нельзя было бы существовать, если бы всякий раз человек все должен был делать и придумывать сначала; но с другой — им освящаются всякие суеверия, предрассудки, всякое зло. Задача человека в том, чтобы отличать разумное и нужное прежнее от неразумного и ненужного. Нехорошо отрицать что‑либо только потому, что оно старое, но так же, если еще не гораздо вредней, оправдывать явления человеческой жизни только их древностью, как это делается по отношению религиозных, государственных и других суеверий.

В Гаспру мы приехали только вечером, часу в девятом. Было совсем темно. Я на несколько минут зашел в дом, чтобы посмотреть, как Л. Н. устроится, после чего простился и поехал дальше в Ялту. Теперь я переехал тоже в Гаспру. Здесь очень хорошо. Прекрасный большой дом, с террас которого открывается удивительный вид на море. До моря довольно далеко и назад идти очень круто в гору. Есть и отличный, но длинный спуск — шоссе. Так что Л.H., когда поправится, сможет ездить к морю. Сейчас Л. Н. еще очень слаб.

Вчера (12–го) при мне здесь был Чехов. Вид у него плохой: постарел и все кашляет. Говорит мало, отрывочными фразами, но как‑то всегда в самую точку. Трогательно и хорошо рассказывал, как они с матерью живут вдвоем зимой в Ялте. Л. Н. был Чехову очень рад.

15 сентября. Мы встаем здесь рано. Л. Н. встает часов в шесть. Зато и ложимся, расходимся по крайней мере, часов в девять.

Здесь есть большая подзорная труба на штативе. Мы все, и Л. Н. в том числе, часто смотрим на звезды и луну.

Л. Н. стал бодрее и уже ходит на прогулки и даже ездит верхом. Вчера я шел с ним к морю. Нас обогнала кавалькада: впереди девица, довольно скромного вида, и какой‑то господин, а сзади с проводником отвратительная, толстая, потная, растрепанная баба. Шляпа у нее слетела, она ее держит в руках, волосы разметались во все стороны, юбки кверху…

Л. Н. ахнул, увидав ее, и сказал мне:

— Я делаюсь ужасный женофоб. Вот бранят С., и мне делается совестно — он брат, а вот такую женщину — не совестно — она не брат.

16 сентября. Жизнь здесь идет очень тихо. Тут, кроме Л. Н. и Софьи Андреевны, Мария Львовна с мужем, Александра Львовна и я. Л. Н значительно окреп и очень много гуляет. Ездит верхом. Встречные дамы и девицы узнают его и бегут за ним, когда он едет верхом. Ему приносят и присылают цветы, персики…

Л. Н. рано утром отправляется на прогулку. Потом до первого часу работает. После завтрака ложится спать, а потом до обеда опять гуляет. Нынче ходил пешком в Алупку.

После обеда я, или Н. Л. Оболенский, или мы оба по очереди читаем вслух рассказы Чехова, которые Л. Н. очень любит. На днях я читал «Скучную историю». Л. Н. все время восхищался умом Чехова. Понравились ему также: оригинальностью замысла и мастерством письма рассказ «Пари» и, в особенности, — «Степь».

О Чехове Л. Н. сказал:

— Он странный писатель: бросает слова, как будто некстати, а между тем все у него живет. И сколько ума! Никогда у него нет лишних подробностей, всякая или нужна, или прекрасна.

Я часто играю на фортепиано. Здесь старый разбитый рояль, какой‑то венской фабрики, сохранивший, однако, некоторые следы былого благородства, так что играть с грехом пополам можно.

Погода стоит прекрасная: сижу у открытого окна, тепло, лунная ночь, светло, как днем; по Ай — Петри ползут мелкие белые облачка.

20 сентября. Я рассказывал Л. Н. про фельетон в «Курьере» о «Призраках» Ибсена и о «Власти тьмы». Там приводится мнение Метерлинка, считающего «Власть тьмы» едва ли не величайшей из всех драм.

На это Л. Н. рассмеялся и сказал:

— Что же он не подражает?

Л. Н. кто‑то прислал из Лондона анонимную брошюру на русском языке — о современном режиме в России. Автор сам называет себя старым человеком. В книге есть кое‑что и о Л. Н. Он довольно одобрительно отозвался о брошюре, но заметил: