Дина Ратнер - Бабочка на асфальте

• Название: Бабочка на асфальте
• Автор: Дина Ратнер
• Жанр: Современная проза

Давид Рабинович, пожилой репатриант из России, ждёт в гости внука-солдата ЦАХАЛа и вспоминает всю свою жизнь…

…молодой специалист на послевоенном заводе, женитьба на русской женщине и сын от неё, распад семьи, невозможность стать абсолютно «своим» на работе и в коммунальном быту, беседы со священником Александром Менем и разочарование в его учении, репатриация, запоздалое чувство к замужней женщине…

---

Тогда по соседству, напротив, в той маленькой, неудобной квартире, что служит вновь прибывшим из России перевалочным пунктом, жила экстравагантная дама пенсионного возраста с ужимками барышни гимназистки. «Мадлена» — представилась она и сделала книксен. Мадлена с удовольствием подкармливала Мегеру, что не было в ущерб её любви к собственным котам Петечке и Рыжику, которых она привезла из Ленинграда. Петечка в первые же дни исчез, дама искала его. Показывая на автобусных остановках в округе фотографию своего любимца, спрашивала на французском языке, не видел ли кто такого. Когда, потеряв надежду, она оплакала утрату, Петечка явился в совершенно истерзанном виде: с кровоточащей раной на голове, вырванными клоками шерсти и опущенным хвостом. Должно быть, израильские коты показали ему, кто здесь хозяин. Мадлена прижимала к себе ставшего ко всему безучастным Петечку, купала его, расчёсывала сквозящую белой кожей шерсть и отпаивала тёплым бульоном. При этом приговаривала: «Мамочка моя, матрёшечка».

Из четырёх котят кошки Мегеры только один рыже-бело-чёрный котёнок повадился прыгать через окно в кухню Мадлены, где она оставляла Петечке и Рыжику несколько мисок с разными блюдами. Наевшись от пуза, котёнок тем же манером — через окно — возвращался на улицу, смачно облизываясь. Если хозяйка заставала его на месте преступления, слышались крики: «Дармоед! Иждевенец! На халяву пришёл!»

К Давиду Мадлена относилась с нежной почтительностью, угощала русскими пирогами с капустой и грибами, забытый вкус которых будил ностальгические воспоминания.

Тем более, что соседка говорила при этом о Петропаловской крепости, белых ночах, Невском проспекте. Она по-прежнему жила в Ленинграде, а он уже давно здесь — в Иерусалиме. В первые же дни купила телевизор и смотрела исключительно русские программы. Вырезала из газет заметки о Московских новостях и клала на стол рядом с пирогами, бутылкой вина и двумя красными, стеклянными рюмочками. «У меня только две таких» — смущаясь, говорила Мадлена про рюмочки. Давиду приятна была её застенчивость, готовность угодить, но странной казалась безучастность к Израилю — ни древней, ни современной культурой страны она не интересовалась.

Будучи полукровкой и воспитанная русской бабушкой, на мои страстные призывы увидеть в возвращении евреев на свою землю замысел Бога, говорила, поджав губы:

«Мне не интересно об этом» и спешила включить телевизор. Однажды её осенило:

— Я знаю, почему Барак хотел отдать Восточный Иерусалим.

— Почему?

— Его русские купили. — Видя недоумение соседа, продолжала, — за большие деньги.

Да, да, не смотрите на меня так, я знаю.

Глупость вызывает отчаянье, ты словно зависаешь в пространстве и не знаешь как сориентироваться. Раздражение усугубилось брезгливостью. Для Петечки с Рыжиком не было запретных мест, особенно они почему-то предпочитали спать на столе; и всюду — даже в тарелке с супом, в стакане воды попадалась кошачья шерсть. А когда Давид увидел, как соседка шмякает прямо на пол куски творога, мяса, совсем нехорошо стало:

— А в миску нельзя положить?

— Петечка не любит из миски. Рыжик ест, ему всё равно, а Петечка не любит.

Чем больше Давид избегал приглашения на пироги, тем сильней Мадлена поджимала узкие губы и выше вскидывала коротко стриженную голову. В конце концов заявила с гордым видом победителя, что переезжает на другую квартиру. Рабинович чувствовал себя виноватым — не разделил одиночества женщины в компании Петечки и Рыжика.

Ему теперь видятся две рюмочки из красного стекла, Мадлена привезла их в надежде на более покладистого компаньона. Со временем, может, и появится таковой, может, появится и интерес к Израилю… А пока из её открытого окна он слышал обращённый к ленинградским котам напевный ласкающий голос: «Сейчас будем кушанькать, покушаем. Мамочки мои, мамуленьки, матрёшечки. Рыбка вкусненькая. Закусили, вот и хорошо. Теперь подождите, скоро обед будет».

Рыже-чёрно-белый котёнок усвоил барские манеры домашних котов и с жалобным мяуканьем норовил заползти в комнату и расстянуться на диване. Давид прогонял, и всякую попытку проникнуть в дом предупреждал словами: «Стоп! Дальше нельзя!»

Теперь достаточно одного слова «Стоп!», как уличная кошка отступает, что не мешает ей бегать за хозяином как собачонка. Провожает до автобусной остановки и встречает у камня при дороге, где он обычно отдыхает, поставив сумки с овощами.

В знак принадлежности к дому кошка делится добычей — подкладывает под дверь задушенных ящериц, жуков. Однажды даже притащила в зубах целую рыбью голову.

Стояла в отдалении смотрела, что хозяин будет с ней делать. Он отказался от такой жертвы.

Вместо Мадлены в квартиру через веранду, вселился воинствующий оптимист в расцвете лет. Во Владивостоке, судя по его рассказам, был крутой — ворочал миллионами, здесь же экономит на электрической лампочке, вывернул с веранды чтобы ввинтить к себе в комнату.

— Ник, — представился он Рабиновичу и протянул руку.

— А проще можно?

— Коля я. Инженер — судоремонтник.

— Здравствуйте, Коля, рад пожать вашу мужественную руку.

— А вы кто будете?

— А я пенсионер.

— Значит, дома сидите?

— Сижу.

— Значит, будете приглядывать за моей хатой.

— Непременно.

— Это хорошо.

Новый сосед по-хозяйски прошёлся вдоль веранды и сходу внёс рацпредложение:

— Непорядок у вас тут, субботу нужно перенести на воскресенье, а то у всех выходной в воскресенье, а у вас — в субботу.

— У вас, — это у кого?

— Ну, у евреев.

— А вы кто?

— Я? У меня бабушка, мать отца, была еврейкой.

— Бабушка вам не рассказывала, почему у нас не так, как у всех?

— Да я её и не видел ни разу, умерла когда отцу три года было. Дед сибиряк женился на ней, — не женился, так жили, — его родители были против. Расписались, когда уже пятерых пацанов настругали. Говорят, красивая была.

— Кто говорит?

— Братья отца, они старше его. Когда бабушка умерла, дед снова женился, а дети разбрелись, кто куда. Отца отдали в детдом, он несколько раз сбегал оттуда, ловили и снова возвращали. После детдома учился в ремеслухе, работал на заводе, шоферил, а про то, что рождён еврейкой, знать ничего не знал. Вот только жена, моя мать, значит, почему-то кричала на него: «Ты ленивый, как жид». Отец, малость неповоротливый. И вдруг, вправду, оказался жид.

— Как же узнали об этом?

— Когда после перестройки во Владивостоке началась разруха — зарплату не платят, жрать нечего — старшие братья отца, дядья мои, значит, сказали что нас пустят в Израиль, только документы нужно достать, Ну я, не будь дурак, сообразил, что к чему и подался в сибирскую глухомань, где, по рассказам дядьёв, жили их родители, ну, дед с бабкой, значит. Там нашел архив, в амбарной книге, значит, в книге записей гражданского состояния среди дат смертей, рождений, награждении за ударный труд парой галош на байковой подкладке или двумя метрами красной материи, отыскал строчку о рождении отца. Мать его, значит, — Иза Львовна Привес, ну а отец, как положено — Прохор Захарович. Фамилия, понятное дело, как у меня — Зыкин, значит.

— Мать, наверное, из польских евреев, — в раздумье проговорил Давид, — из тех, кого в начале войны перебросили в Сибирь.

— Не знаю, про это ничего не слышал.

Коля, в отличие от «неповоротливого» отца, смекал быстро, сразу навёл справки, где сколько платят. Подтверждать диплом судоремонтника не стал — дело хлопотное, устроился рабочим на завод. «В Израиле жить можно» — авторитетно заявил он, показывая свою фотографию на фоне Стены плача, где он стоял в тёмных очках, выкатив грудь и руки в боки.

Через полгода к нему из Владивостока приехала жена, рядом с которой трудно было устоять — очень уж был резким запах немытого тела. Вскоре она осведомилась у Рабиновича, сколько здесь платят женщине за час и за ночь. Сориентировавшись в ценах без его помощи, решила не продешевить и ушла от Ники-Николая. Сосед затосковал, но не надолго, вскоре прибился к какой-то женщине с квартирой и переселился к ней. Та выставила своего мужа по причине российского пристрастия к бутылке. От перемены мест слагаемых сумма не изменилась. А впрочем…

«Интересно, почему у многих еврейских пророков не было жён, ведь у нас нет отшельничества. Может, от того, что пророк, будучи цельным человеком, не идёт на компромисс. Предпочитает одиночество иллюзии семьи, видимости единения.

Что зависит от наших усилий, а что в воле провидения? Казалось бы, держишься из последних сил, стараешься выстроить ступеньки судьбы, только не по силам нам предвидеть будущее и оградить детей от неудач».

— Что мне делать? — спрашивал сын, получив аттестат зрелости. Он уловил моё невысказанное желание делать то, что мне самому не удалось. Желание на уровне мечты: понять и описать устремление человека к совершенству, Богу. Тогда станет понятным опыт внутреннего «я», принцип отношения людей. Я в этом смысле не оригинален, люди всегда стремились к Высшему началу, Абсолюту. Не случайно за всю историю человечества не было безрелигиозного общества.