Марк Гроссман - Камень-обманка

• Название: Камень-обманка
• Автор: Марк Гроссман
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1978

Роман повествует о бурных событиях, происходивших в годы гражданской войны на Урале и в Сибири. Печатается в сокращенном варианте.

---

Люди продолжали напряженно разглядывать тушу, готовые ко всему.

Медведь не поднимал головы, но все-таки Дин, помня о наказе артельщика, выстрелил в ухо зверя еще раз.

— Ну, вот и все, — выдохнул Хабара, и в его голосе не было торжества, а сквозила одна непомерная усталость.

Он закурил и, присев на сугроб, сказал Андрею:

— Поди в зимовье. Заложи Зефира в скачки́. Мы с Дином пока жарник разожжем, погреемся.

Россохатский тотчас развернул лыжи и направился к Шумаку. Задача ему была по душе, может, оттого, что уходил от залитой кровью туши медведя, от места схватки, чем-то ранившей его сердце, а может, и потому, что беспокоился за Катю.

Дверь в избу легко подалась, и Андрей, чувствуя, что не в силах сдержать бой сердца, кинулся в горницу. Катя месила тесто у окна и, услышав шум, резко обернулась. Лицо ее мгновенно осветилось улыбкой, и Россохатский не вдруг заметил на нем следы слез.

— Что такое? Иль ломился он к тебе, негодяй?!

— Кто? — не поняла женщина.

— Дикой, кто ж еще? Обижал тебя?

Кириллова усмехнулась.

— Как это?

— Не дури. Сама знаешь — как.

Она кивнула на берданку, прислоненную к стене.

— Есть и на него гроза.

— А слезы отчего? Зачем плакала?

— Я? За тя боялась. Потому.

Андрей обнял Катю, стал целовать в терпко-соленые глаза, и это была радость оттого, что с Катей ничего не случилось и день прошел без беды.

Отпустив женщину, спросил:

— По какому случаю пироги? По мишке поминки?

— Не… — покачала она головой. — День ангела твой нынче. Забыл, небось.

Андрей удивленно и весело посмотрел на Катю. Ему, и в самом деле, в эти дни должно исполниться двадцать шесть. Но ведь никто не ведет точного счета суткам, да и забыл он о своих именинах среди немалых и непривычных забот. Когда-то, еще на Китое, Катя спросила его о дне рожденья — и вот, выходит, запомнила надолго.

Он благодарно взглянул ей в глаза, погладил руки, запачканные мукой.

Катя проворчала довольным голосом:

— А пошто не спросишь, из чё пирог?

Андрей улыбнулся.

— Из чего?

— Из черемухи. Еще в августе набрала ягод да потолкла в муку.

Она пытливо посмотрела на Россохатского.

— Теперь сама спрошу. Заломали медведя?

— Да.

— За конем явился?

— Да.

— Ну, иди. Вернетесь — и пирог поспееть. Иди, иди. Поскорей накормить вас охота.

Сотник заложил жеребца в оглобли саней и, взяв Зефира под уздцы, повел к реке.

Сначала шли довольно быстро, потом, в тайге, приходилось выбирать дорогу, тыкаться из стороны в сторону, лаже возвращаться назад.

С добычей вернулись только вечером.

Хабара сходил в баньку и притащил Мефодия. Дикой, увидев тушу, вдруг охотно согласился ее свежевать, и сотнику почудилось, что кривой — просто трус. Именно потому не пошел на охоту. А это смирное и, пожалуй, грязное дело выполнит с прилежанием.

Артельщик выделил в помощь одноглазому старика, — надо было разделать и заморозить мясо.

За праздничный стол сели поздней ночью.

— Ничё, — успокаивала Катя, — отоспитесь. Не на пашню бежать.

Дикой уселся за стол так, будто ничего не произошло, и он всем в избе брат и близкий друг. Подмигнул женщине, потер руки, крякнул:

— А ну, где тут жрать учат?

Дин примостился на край скамьи, достал из чехла нож, мелко нарезал какую-то сушеную травку.

Катя подала вареную медвежатину, черемуховый пирог, достала из-под нар резиновую посудинку, принесенную китайцем из Иркутска. Разлила спирт, подняла кружку, сказала, сияя глазами:

— За Андрея Васильича! Приятно кушать!

Мефодий рвал медвежье мясо крупными крепкими зубами, обливался по́том, без устали хвалил Катю.

— Голодный ты вечно, как огонь, — добродушно усмехаясь, заметил Хабара. — Ну, мозоль, мозоль зубы, паря.

Однако Дикой скоро захмелел, лез ко всем целоваться, хватал Катю за юбку, а под конец заявил, что больше ни одной минуты не может находиться посреди такого сброда и немедля идет спать в баню.

Его провели в землянку, помогли забраться на полок.

На другой день все поднялись поздно, за исключением Хабары. Андрей, встав, узнал, что артельщик исчез. Свежая лыжня уходила к берегу Шумака.

Вернулся Гришка к обеду, усталый и мрачный, а больше того — голодный. Катя вытащила ему из ведерка кусок мяса и жира, и Хабара в десять минут справился с ним.

— Ну, чё выходил? — спросила Кириллова, глядя в сторону.

— Протолкался попусту, — буркнул Хабара. — Еле ноги принес.

Весь этот день и ночь он спал, зато в наступившее утро поднялся прежде других, наколол полешков, истопил печь, заварил в неизменном ведерке чай из чаги.

Занимался рассвет. Грузные вершины белков покрывал туман. Тяжело, по-медвежьи ворочаясь, он стекал в долину, и тяжкая подвальная сырость уже докатывалась до зимовья. Деревья, выступы скал, снежные языки, сползавшие с гольцов, тонули в ды́мке, похожей на снятое молоко, и мир вокруг был унылый и тусклый.

Всю ночь шел обложной снег, пороша прикрыла старые следы, и вся земля стала, как белая тетрадь.

Гришка прошел к сараю, открыл дверь из тяжелых кедровых плах и, зануздав Зефира, вывел его во двор. Хабаре ночью блазнилось, что конь рвался с привязи, храпел, и артельщик подумал, что жеребец застоялся и сильно скучает.

— Гуляй, паря, — сказал он коню. — Обленишься — сдохнешь. И так бываеть.

Зефир, ощутив зубами металл уздечки, поднял голову, и глаза его повеселели. Он тихо заржал, ударил передней ногой в снег и, повинуясь поводу, быстро пошел за Хабарой.

Таежник дошагал до баньки, совсем уже было собрался поворачивать к избе — и вдруг, будто споткнувшись, замер, хмуро разглядывая следы на свежей пороше.

Вся его фигура в эти минуты была, как огромный вопросительный знак, запятнавший гладкую белизну бумаги. Он долго стоял согнувшись, потом даже опустился на колени. И, убедившись, что подозрения верны, почувствовал, как сразу стало сухо во рту.

На снегу совершенно отчетливо были видны переступы крупного медведя. Космач бродил под стенами баньки, поднимался на задние лапы, грыз края крыши и, надо полагать, перед самым утром ушел в тайгу.

Несведущего человека такие следы вполне могли ввести в заблуждение. Походили они на отпечатки валенок, только тот, в «валенках», ступал не носками вразлет, пятками внутрь, как человек, а наоборот. Да, кроме того, на передней кромке следа виднелись неглубокие ямки от пальцев и чуть приметные полоски, оставленные когтями.

Это были следы  х о д о в о г о  медведя, следы  ш а т у н а.

Гришка отлично понимал, что это значит. Медведи не приспособлены к жизни в занесенной снегом тайге. Обычно еще по чернотропу, до первой пороши, они ищут себе надежное место где-нибудь у ручья или реки, расширяют и углубляют яму под корнями вывороченного дерева, иногда роют ее в буреломе. Натаскав подстилки в берлогу, космач залегает на всю зиму в спячку, вернее — в неглубокий сон, в забытье.

Но так случается не всегда, и зверь в нужде оставляет лежку. Иной раз его гонит наружу опасность, чаще всего — человеческие голоса или шум. В другом случае — временная оттепель, затопившая берлогу водой-снежницей. Однако главная беда другая: большинство шатунов, бродящих зимой по тайге и дуреющих от голода, бросают укрытие сами: выпала трудная, бескормная осень. Зверь не успевает ко времени спячки накопить запасы жира, без которого ему все равно не пролежать долгие месяцы в относительном тепле и безопасности.

Гришка отлично понимал, что это значит.

Такой шатун — страшная угроза для всего живого. Он чуть не круглыми сутками бродит по тайге, измученный и озлобленный до крайности: природа почти ничего не дала косолапому для зимнего промысла. Да и то ведь надо помнить: всё в эту пору вокруг белым-бело, только он, черная немочь, виден на сто верст окрест всякому глазу.

Мохнач, обычно убегающий при появлении человека, зимой прет и на собаку, и на охотника: голод мутит ему мозги, притормаживает вековые инстинкты. Дело доходит до того, что шатун поднимает из берлоги своего же брата, медведя, и съедает его.

Гришка поежился. Попадись ему, топтыге, в такой час один на один да сплошай на мгновение — и останется от тебя лишь груда рваного мяса и ломаных костей. Ведь у него, дьявола, силища какая и когти, считай, четыре дюйма! Царапнет крюками — и кишки прочь.

Хабара завел Зефира в сарай и поспешил в избу.

В доме никого не было, кроме Дина. Андрей и Катя, захватив ружья, ушли на Шумак. Китаец сидел у огня, грел тонкие сухие ладони над печью, и не повернул головы, когда появился артельщик.

Это рассердило Гришку. Ему вдруг отчетливо показалось, что судьба свела его с дрянным народом, и оттого он, Хабара, должен постоянно печься о других, добывать им еду, хранить от опасностей. А что взамен?!