Майкл Даммит - Что такое теория значения?

• Название: Что такое теория значения?
• Автор: Майкл Даммит
• Жанр: Философия

Майкл Даммит (27 июня 1925, Лондон — 27 декабря 2011) — британский философ, видный представитель аналитической школы; также является разработчиком теории избирательной системы голосования и специалистом по истории карточных игр. В 1944 году он вступил в ряды римской-католической церкви и с тех пор оставался практикующим католиком. С 1979 по 1992 гг. — профессор логики в Оксфорде. Также Даммит преподавал в Калифорнийском университете в Беркли, в Бирмингемском, Принстонском и Гарвардском университетах. Занимаясь логикой и философией языка, Даммит стал автором работы, которая сейчас признается классической в соответствующей среде, — «Фреге: Философия языка» (англ. Frege: Philosophy of Language, 1973). Значителен также его вклад в области философии математики и метафизики. В 1995 году он получил премию Рольфа Шока за участие в дискуссии, посвященной философии Фреге, и за вклад в развитие теории значения.

---

Всю эту дополнительную информацию, которая требуется, чтобы перейти от знания значений такими, какими они даны посредством центрального понятия теории значения, к полному практическому овладению языком, я без разбора отнес к дополнительной части теории значения; и, может быть, вполне справедливо замечание, что я тем самым смешал вместе под названием ”теория действия” разнообразные положения, касающиеся самых разных разновидностей языка. Вслед за Дональдом Дэвидсоном мы можем выделить два этапа при переходе от теории референции к реальному употреблению языка. Первый этап требует от нас суждений, касающихся истинности и ложности предложений. Так, во всяком случае, говорит о первом этапе Дэвидсон. Однако его больше интересуют этапы процесса построения теории референции для языка, который мы первоначально не знаем, но употребление которого наблюдаем; мы начинаем с необработанных данных, получаемых нами в процессе наблюдений за реальными высказываниями говорящих, и промежуточный этап в построении теории истины для языка будет заключаться в нашем приписывании конкретным говорящим конкретных суждений относительно истинностных значений предложений в различные моменты времени. Меня же, с другой стороны, интересовал не восходящий процесс построения теории референции по записям первоначально неинтерпретированных высказываний, а нисходящий процесс деривации, по теории референции, практики употребления языка, так чтобы сам этот процесс деривации был включен в теорию, образующую часть общей теории значения для языка; если утверждение о том, что данная теория референции является правильной теорией, т.е. может служить теорией-сердцевиной для жизнеспособной теории значения для языка, обоснованно, то такой нисходящий процесс должен быть возможен. Мы не рассчитываем и не должны стремиться получить детерминистскую теорию значения для языка, даже теорию, которая является детерминистской только в принципе: мы не должны рассчитывать на то, что сможем создать такую теорию, исходя из которой, с учетом прочих существенных условий (физическая среда, в которой находится говорящий, высказывания других говорящих и т.д.) мы могли бы предсказать высказывания какого-нибудь говорящего намного лучше, чем на основе изучения правил и стратегии игры мы можем предсказать реальную игру. Следовательно, то, что может быть извлечено из теории референции, в соответствии с дополнительной частью теории значения не является детальным объяснением высказываний, которые действительно будут сделаны в данных обстоятельствах, а представляет собой лишь общие принципы произнесения предложений языка, те принципы, молчаливое понимание которых позволяет кому-либо принимать участие в разговоре на этом языке. С нашей точки зрения поэтому промежуточный этап нисходящего процесса даст не фактические суждения об истинности или ложности предложений, а общие принципы, в соответствии с которыми мы делаем такие суждения.

Второй этап нисходящего процесса деривации характеризуется переходом от суждений о ложности или истинности предложений, которые мы делаем в данных условиях, к нашим реальным высказываниям: утвердительным, вопросительным, повелительным и т.д.; здесь тоже мы можем рассчитывать получить всего лишь формулировку общих принципов, в соответствии с которыми осуществляются языковые игры утверждения, вопроса, приказания, просьбы и т.д. Именно об этом втором этапе и можно сказать, что он представляет собой собственно теорию действия.

Что же тогда можно сказать о первом этапе, который определяет, исходя из значения предложения, принципы, имеющие силу для условий, по которым мы судим о том, истинно это предложение или ложно? К какой части теории значения относятся они? Вряд ли можно отрицать, что такие принципы есть. Что, кроме значения предложения, может определять то, что мы считаем основанием для принятия его в качестве истинного? Следует признать, что, когда эти основания неокончательны — а также когда мы не можем с полной уверенностью распознать, что мы располагаем окончательными основаниями (как в случае очень сложного математического доказательства или вычисления) , — имеется возможность выбора в отношении того, считать предложение истинным или нет; термин ”суждение”, в его техническом употреблении, здесь весьма уместен. Однако одно лишь значение определяет, является ли нечто основанием для того, чтобы принять данное предложение в качестве истинного.

Это может быть потому, что определение того, что считалось основанием истинности предложения, было неотъемлемой частью установления его значения; однако ни один из трех типов теории значения, рассмотренных нами, не допускал этого. В соответствии с теорией значения, оперирующей условиями истинности, мы знаем значение предложения, когда понимаем, что значит для него быть истинным; знать это — само по себе не значит точно знать, что же считается свидетельством его истинности. В соответствии с верификационистской теорией понимание предложения заключается в знании того, что считается окончательным свидетельством его истинности. Даже в такой теории это понимание не предполагает способности немедленно распознавать свидетельство, которое не является окончательным. Действительно, как мы видели, она даже не рассматривает значение предложения как непосредственно связанное со всем тем, что могло бы служить окончательным свидетельством его истинности, а лишь, так сказать, с каноническим методом установления истинности предложения — тем, что мы назвали его ”непосредственной” верификацией; я доказывал, что даже в контексте верификационистской теории адекватное объяснение дедуктивного вывода должно признавать возможность установления истинности предложения окончательно, но не непосредственно, т.е. путем, отличным от того, который непосредственно обеспечивается тем способом, которым дано значение предложения. Следовательно, в рамках любой теории значения из рассмотренных нами типов принципы, определяющие то, что считается свидетельством истинности предложения, должны быть производны от его значения, так как они не даны непосредственно вместе со значением, но определяются им. Средствами какой же части теории значения осуществляется деривация практики употребления языка?

В предыдущем обсуждении я без пояснений отнес ее к той части теории действия, которая рассматривает утверждение как лингвистический акт. Теперь необходимо провести одно различие. Конечно, тот вид заявлений, который мы приписываем говорящему, который делает неквалифицированное, требующее корректировки утверждение, т.е. тот вид основания или гарантии, который требуется для того, чтобы утверждение не вводило в заблуждение, является частью конвенций, управляющих утвердительным употреблением языка. Это есть нечто неопределяемое единым образом с помощью значения предложения, используемого для того, чтобы сделать утверждение, и может варьироваться от одного разговора к другому, а также от одного контекста к другому. Мы уже отмечали, например, что наша конвенция требует, чтобы неквалифицированное математическое утверждение было подкреплено существованием реального доказательства, и что эту конвенцию, совершенно отличную от конвенции, управляющей утверждениями других разновидностей, можно было бы изменить, никоим образом не изменяя значений математических предложений. Формулирование этих конвенций действительно относится к теории ассерторического действия. Однако это совершенно иной вопрос, чем тот, который мы здесь рассматриваем. Нас же интересует то, что определяет, что нечто является в какой-то степени свидетельством истинности данного предложения, а не то, является ли наличие такого свидетельства достаточным основанием, чтобы принять предложение в качестве истинного (это вопрос персональной стратегии), и также не то, дает ли это свидетельство право утверждать данное предложение (это вопрос независимой языковой конвенции, которая обычно принимается).

Теперь, поскольку, как мы видели, смысл является познавательным понятием, может показаться, что этот эпистемологический компонент теории значения должен относиться скорее к теории смысла, чем к теории действия. Даже если теория референции просто сообщает, как должно обстоять дело, чтобы предположение было истинным, разве не должна теория смысла сообщать не только то, каким образом нам известны условия истинности предложения, но и то, каким образом мы можем знать или на каком основании можем судить о том, что предложение истинно? Не следует ли это из того, что Фреге был прав, полагая, что понятие смысла может быть использовано не только для того, чтобы сделать теорию значения в то же время и теорией понимания, т.е. репрезентировать наше понимание значений наших выражений, но также и для того, чтобы дать объяснение употребления языка в целях передачи информации, поскольку информация является познавательным понятием, и что количество переданной информации должно зависеть от того, какие шаги первоначальный информатор должен был предпринять, чтобы получить ее?