Лорен Оливер - Ханна

• Название: Ханна
• Автор: Лорен Оливер
• Жанр: Любовно-фантастические романы

Хана - это мини-история от Лорен Оливер о Хане Тейт, подруге главной героини знаменитой трилогии "Делириум". Теперь мы сможем увидеть многое глазами Ханы. И может быть, прочитав эту книгу, вы взглянёте на Хану другими глазами.

---

Она уже практически подошла к дому. Она замирает, держась за ворота. Она не говорит ни слова, просто тупо смотрит на меня, будто пройдя двадцать футов, она уже забыла, кто я такая.

— Неважно, — кричу я, и на этот раз, когда я разворачиваюсь, я больше не медлю и не оглядываюсь.

Ранее этим утром пришла записка от Стива, вложенная в свернутую рекламу Подземной Пиццы — Торжественное Открытие СЕГОДНЯ! — которая была втиснута в узкую железную спираль наших парадных ворот. В записке было только три слова: «Пожалуйста, будь там», — и включала только его инициалы, видимо, чтобы в случае обнаружения записки моими родителями или регуляторами, никто из нас не был втянут. На обратной стороне рекламы была небрежно нарисована карта, которая показывала единственное название улицы: переулок Тэнглвайлд, также в Диринг Хайлендс.

На этот раз нет необходимости ускользать. Сегодня мои родители ушли на мероприятие по сбору средств, Охранное Общество Портленда ежегодно утраивает званый ужин. Родители Анжелики тоже приглашены. Это намного упрощает ход вещей. Вместо того чтобы красться по улицам после комендантского часа, мы с Анжеликой встретились на Хайлендс пораньше. Возбужденная и покрасневшая, она принесла полбутылки вина, хлеба и сыра. Мы сидим перед особняком со ставнями и ужинаем, в то время как солнце врывается волнами красного и розового по ту сторону верхушек деревьев, и, наконец, совершенно отступает.

Затем, в половину десятого, мы идем к переулку Тэнглвайлд.

Никто из нас не знает точного адреса, но нам требуется немного времени, чтобы найти дом. Переулок Тэнглвайлд состоит только из двух кварталов, основную территорию занимает лес, и только несколько остроконечных крыш, едва заметных, поднимаются, вырисовываются на фоне темно-фиолетового неба, показывая дома, скрывшиеся за деревьями. Ночь на удивление тихая, в шуме сверчков можно без труда различить ритм барабана. Мы заворачиваем на длинную, узкую аллею, весь тротуар которой в трещинах, где начинают расти мох и трава. Анжелика распускает волосы, затем собирает их в конский хвост, и, наконец, опять встряхивает. Я ощущаю глубокую вспышку жалости к ней, сопровождаемую натиском страха.

Исцеление Анжелики назначено на следующую неделю.

Чем ближе мы подходим к дому, тем громче, но все еще приглушенно, становится ритм барабана; все окна были заколочены, дверь плотно закрыта и затыкана изоляцией. В момент открытия двери, музыка превращается в рев: поток треска и скрежета гитары, вибрирующей сквозь половицы и стены. Секунду я стою, сбитая с толку, мигая от яркого света кухни. Музыка будто захватывает мою голову в тиски — она сжимает, выдавливает все мысли.

— Я сказала, закрой дверь, — кто-то — девушка с огненно-рыжими волосами — запускает нас, практически крича, и захлопывает за нами дверь, сохраняя звук внутри. Она бросает на меня злобный взгляд, когда возвращается на кухню к парню, с которым она разговаривала, — высокому и худощавому блондину с острыми локтями и коленями. Молодой. Максимум четырнадцать лет. На футболке написано «ВОЕННО-МОРСКАЯ КОНСЕРВАТОРИЯ ПОРТЛЕНДА».

Я думаю о Саре Стерлинг и чувствую приступ тошноты. Закрываю глаза и сосредотачиваюсь на музыке, ощущая вибрации, проходящие через пол в мои кости. Мое сердце подстраивается под ее ритм, сильно и быстро стуча с моей груди. До недавнего времени я никогда не слышала ничего подобного, только спокойные, ритмичные песни, которые постоянно крутят по Радио One. Это одна из моих любимых вещей в подобных подпольных собраниях: грохот тарелок, скрип гитарных рифов, музыка, которая проникает в кровь, возбуждает, заставляет почувствовать себя разгоряченным, диким, живым.

— Пошли вниз, — говорит Анжелика, — хочу быть ближе к музыке. Она оглядывает толпу, очевидно, в поисках кого-то. Интересно, это тот же человек, с которым она ушла с прошлой вечеринки? Удивительно, но, несмотря на все, что мы вместе пережили этим летом, остается много вещей, о которых мы не говорим или не можем говорить.

Я думаю о Лине и нашем напряженном разговоре на улице. Уже знакомая боль сжимает мое горло. Если бы она только выслушала меня и попыталась понять. Если бы она только могла увидеть красоту подпольного мира, оценить ее значение: музыку, танцы, ощущение пальцев и губ — будто мгновение полета после того, как ползал всю жизнь.

Я прогоняю мысли о Лине прочь.

Лестницы, ведущие в подвал, сделаны из грубого бетона. Они поглощены темнотой, за исключением нескольких толстых, как колонна, свечей, сплетенных из воска и расположенных прямо на ступенях. Пока мы спускаемся, музыка усиливается до рева, и воздух становится горячим и вязким, вибрирующим, словно звук обретает физическую форму, невидимое тело пульсирует, дышит, потеет.

Подвал недоделан. Выглядит так, будто его вырыли прямо в земле. Тут так темно, что я могу только различить грубые каменные стены и потолок, покрытый темной плесенью. Не представляю, как группа вообще видит, что играет.

Возможно, это и есть причина того, что ноты такие визгливые, будто они борются друг с другом за лидерство: мелодии соперничают, сталкиваются, царапаются, достигая верхних регистров.

Подвал огромен и похож на пещеру. Главная комната, где играет группа, разветвляется на еще несколько небольших секторов, каждый из которых темнее, чем предыдущий. Одна комната почти полностью завалена кучей сломанной мебели; в другой — пространство поглощает провисший диван и несколько грязных матрацев. На одном из них лежит парочка и извиваясь, находясь лицом друг другу. В темноте они выглядят как две толстые змеи, и я быстро отхожу. Следующая комната увешена крест-накрест бельевыми веревками, на них висят десятки бюстгальтеров и пара женского нижнего белья из хлопка. На секунду я думаю, что они остались от семьи, которая жила здесь, но когда мимо, грубо толкаясь, проходит толпа парней, громко смеясь, я понимаю, что это что-то вроде трофеев, сувениров, которые напоминают о вещах, произошедших в этом подвале.

Секс. Слово, о котором даже подумать сложно.

Я чувствую головокружение и жар. Я оборачиваюсь и вижу, что Анжелика опять растаяла в темноте. Музыка так сильно бьет в голове, что я боюсь, что она расколется. Я отправляюсь обратно в главную комнату, думая о том, что поднимусь наверх, когда замечаю Стива, стоящего в углу, его глаза наполовину закрыты, лицо освещается красным пучком маленьких огоньков, которые свернуты на земле и подсоединены, так или иначе, к сети, вероятно, к той же, что питает усилители в главной комнате.

Когда я начинаю продвигаться к нему, он замечает меня. На секунду выражение его лица не меняется. Но когда я делаю шаг в очерченный круг тусклого света, он ухмыляется. Он что-то говорит, но его лицо поглощается кульминацией звука, который издают два гитариста, яростно играющие на своих инструментах.

Мы одновременно делаем шаг навстречу друг другу, уменьшая расстояние между нами. Он обхватывает руками мою талию, его пальцы, дрожащие и горячие, касаются открытых участков моей кожи между рубашкой и поясом. Я наклоняюсь, чтобы положить свою голову ему на грудь, в то же время он наклоняется, чтобы поцеловать меня, и получается так, что его губы прикасаются к моему лбу. Потом, когда я поднимаю лицо, он наклоняется, чтобы попытаться снова, я ударяюсь головой о его нос. Он резко поднимает голову, морщась и прикладывая руку к лицу.

— О, Господи. Извини, — музыка такая громкая, что даже я не слышу свои извинения. Мое лицо пылает. Но когда он убирает руку от своего носа, он улыбается. На этот раз он наклоняется медленно с чрезвычайной осторожностью, дурачась, и осторожно целует меня, мягко скользя своим языком между моих губ. Я могу чувствовать, как вибрирует музыка в нескольких футах между нашими телами, заставляя мое сердце неистово биться. Мое тело быстро наполняется теплом, я волнуюсь, что растекусь, растаю, обрушусь на него.

Его руки массируют мою талию, затем поднимаются на спину, притягивая меня ближе. Я чувствую резкий удар пряжки его ремня в мой живот и резко вздыхаю. Он слегка кусает мою губу — и я не уверена, что это случайность. Я не могу думать, не могу дышать. Здесь слишком жарко, слишком громко; мы стоим слишком близко. Я пытаюсь оторваться, но он слишком силен. Его руки обвивают меня, прижимая к его телу, а его ладони опять опускаются по моей спине к карманам моих шорт, находят мои оголенные ноги. Он проводит пальцами по внутренней стороне бедер, и в моей голове мелькает та комната с развешанным повсюду нижнем бельем, которое вяло весит в темноте, как спущенные шарики на следующее утро после дня рождения.