Альманах - «На суше и на море». Выпуск 2

• Название: «На суше и на море». Выпуск 2
• Автор: Альманах
• Издательство: Государственное Издательство Географической Литературы
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1961

Это второй выпуск художественно-географического сборника «На суше и на море». Как и первый, он принадлежит к выпускаемым издательством книгам массовой серии «Путешествия. Приключения. Фантастика».

Читатель! В этой книге ты найдешь много интересных рассказов, повестей, очерков, статей. Читая их, ты вместе с автором и его героями побываешь на стройке великого Каракумского канала и в мрачных глубинах Тихого океана, на дальнем суровом Севере и во влажных тропических лесах Бирмы, в дремучей уральской тайге и в «знойном» Рио-де-Жанейро, в сухой заволжской степи, на просторах бурной Атлантики и во многих других уголках земного шара; ты отправишься в космические дали и на иные звездные миры; познакомишься с любопытными фактами, волнующими загадками и необычными предположениями ученых.

Обложка, форзац и титул художника В. А. ДИОДОРОВА

http://publ.lib.ru/publib.html

---

Где-то здесь, скрытый в чаще бананов и бамбука, находится их колледж. Свисток — и мы снова трогаемся в путь. Но еще долго, пока платформа не скрывается из глаз, мы видим черно-белые фигурки, приветливо машущие нам вслед. Адиос! Адиос!

Внизу, под виадуком, вьется серая лента асфальта. Оказывается, на вершину можно попасть также и на автомобиле. Снова станция и это, кажется, последняя. Крохотный, словно, игрушечный, негритенок протягивает аккуратные розовые кулечки с жареными фисташками: «Купите, сеньоры, всего два крузейро! Ну что для вас, богатых туристов, два крузейро!» Он очень трогателен, этот маленький торговец, в коротких рваных штанишках и старой выцветшей рубашонке. «Купите, сеньоры, всего два крузейро! Это ведь не дорого!»

А вот и вершина. Сюда не долетает городской шум. В величавом спокойствии широко распростер свои руки над солнечным городом молчаливый Христос. 1150 тонн цемента подняли на Корковаду, чтобы создать это тридцатипятиметровое изваяние. Внизу, под ногами, Рио — как огромный цветок, распустивший разноцветные лепестки улиц: ярко-зеленая ткань бухты с черными стежками кораблей; голубое пятно озера Родригу-ди-Фрейтас; зеленоватая лысина бегов, окантованная белой полосой скаковой дорожки, словно тонзура католического патера; светлые обелиски небоскребов, выстроившиеся вдоль океанского берега; темные кущи деревьев, синеватый картон хребтов, врезавшийся в лазурь неба, над которым, как исполинский страж, подняла свою двухкилометровую голову дремлющая Кариока.

СВЯТЫЕ ОТЦЫ

Их шестеро. Коротко подстриженные волосы, бледные замкнутые лица. Каждому из них на вид не более тридцати пяти. На них длинные до пола черные сутаны с короткими стоячими воротничками. Окружающие называют их падре. Они неторопливо проходят в вагон фуникулера, садятся, независимые, спокойные, равнодушные. Время от времени они обмениваются короткими фразами и снова замолкают.

Впрочем, скоро становится заметным, что равнодушие их наигранно. Все чаще и чаще они с любопытством поглядывают на нас сквозь стекла очков и тут же отворачиваются, встретясь с нами взглядом. Без сомнения, падре узнали в нас тех самых русских, о которых так много в последние дни писали бразильские газеты.

— Кто-нибудь говорит по-польски? — смущенно улыбаясь, спрашивает один из священников. Видимо, ему неловко от своего любопытства, и он, сняв очки в тонкой золотой оправе, начинает сосредоточенно протирать незапотевшие стекла. Неожиданно выясняется, что один из наших гидрологов немного владеет польским и знаний его вполне достаточно, чтобы завязать беседу. Все шестеро падре — священники-доминиканцы — приехали в Рио на большой католический праздник, посвященный приходу первых основателей Бразилии. Сейчас они такие же туристы, как и мы.

Скоро от равнодушия падре не остается и следа. Падре Игнасио Урланский забрасывает нас вопросами. Впрочем, он предупреждает, что мы не должны говорить ни о боге, ни о политике: «Так беседа будет спокойнее». Но разве можно избегнуть тем, с которыми тесно связана жизнь наших собеседников. Каждый ответ звучит для них откровением.

— Значит, если я правильно вас понял, в России церковь не преследуется? А вот мой друг падре Герардо дос Сантос уверял меня, что русские коммунисты запретили церковь и верующих сажают в тюрьмы, — это было сказано с такой наивной убежденностью, что мы не могли удержаться от улыбок.

— Вы улыбаетесь, — продолжал падре Игнасио, — но скажите, могли бы вы стать католиками, если бы захотели?

— Если бы захотели, то не только католиками, но даже буддистами или язычниками. Ведь у нас в России полная свобода вероисповедания.

— Непостижимо! — Падре Игнасио изумленно разводит руками. — Вы простите наше любопытство, но ведь никто из нас еще никогда не встречался с русскими, и все, что вы рассказываете, поистине удивительно.

Сидевший на самом краю скамьи высокий сухощавый доминиканец с аскетическим лицом библейского святого что-то сказал по-латыни, и все остальные весело закивали головами.

— Падре Костантино говорит, — перевел Урланский, — что он никогда не подозревал, что коммунисты такие симпатичные, и я с ним вполне согласен.

Когда фуникулер добирается до вершины, «контакт с церковью» установлен полностью. Мы вместе подходим к невысокой каменной балюстраде. Отсюда открывается великолепная панорама Рио.

— Это знаменательно, — говорит падре Игнасио, торжественно указывая пальцем на фигуру Христа, — что здесь, у ног Спасителя, мы стоим вместе: коммунисты и священники. Люди должны жить в мире. Разве не одно и то же солнце светит и на верующих и на атеистов.

Мы предлагаем сфотографироваться на память, и падре с живостью, столь несвойственной их строгому виду и одеянию, занимают места рядом с нами.

Мы тепло расстаемся с нашими новыми знакомыми, хотя втайне опасаемся, что их улыбки и дружеские речи всего лишь дань лицемерию, привитому католической церковью своим сынам, и любопытству, свойственному человеку.

Мы были приятно удивлены, когда на первых страницах доброй половины газет были опубликованы под громкими заголовками интервью падре с корреспондентами, следовавшими за нами по пятам: «Русские под сенью Христа». «Братство между русскими и падре у ног Спасителя». «Падре Игнасио Урланский говорит:„Русские — хорошие люди“».

А газета «Ультима Ора» («В последний час») сообщила своим читателям: «В беседе с нашим корреспондентом падре Герардо дос Сантос рассказал: „Я долго говорил с ними. Я заглянул им в глаза, а глаза — это зеркало души. Душа же, как учит святой Августин, — есть Христос. Я могу сказать: русские — хорошие люди“».

ОКЕАН, ПЕСОК И НЕБОСКРЕБЫ

— Если Рио — корона Бразилии, то Копакабана — жемчужина в этой короне, — сказал, перефразируя известное высказывание об Индии, хозяин магазинчика, в который мы зашли, чтобы купить сувениры на память о Рио-де-Жанейро. Он вытащил из-под прилавка целую кипу фотографий с видами Копакабаны. Пляж, океан, небоскребы во всех проекциях и ракурсах, полуголая толпа, мозаика набережной — в общем полный набор экзотики.

И вот мы едем на Копакабану. В окнах автобуса, как на экране цветного кино, меняются красочные кадры. Пышная, торжественная архитектура зданий, монументы полководцев, президентов, выдающихся деятелей Бразилии, с которыми связана ее четырехсотлетняя история, мрамор, бронза, великолепные цветники, газоны площадей и скверов придают городу какую-то особую парадность. Мы минуем аллею королевских пальм, поднявших на тридцатиметровую высоту живой мрамор стволов, и автобус, набирая скорость, с разгона влетает в черную пасть туннеля, одного из двух туннелей, пробитых в скалистом кряже Сьерра-до-Литорал. После яркого дневного света кажется, что мы очутились в подземном царстве. Светлое пятно выхода, и снова под колесами залитый солнцем бетон автострады. Дорога резко сворачивает вправо, и навстречу нам встает прозрачно-зеленая стена воды. Она медленно клонится вперед и обрушивается с грохотом, далеко разбрасывая веселые брызги. На мгновение затихшие волны стелются по песку и, мягко шурша, сползают назад, в океан. И снова, и снова дни, месяцы, годы, века звучит эта неумолчная песня волн. Это она отдавалась эхом в пустынных скалах, это она внушала священный трепет бесстрашным индейцам, выходившим на берег из тропических джунглей, это ей внимали первые колонисты, вглядываясь в туманный горизонт, за которым лежала их далекая родина. И сейчас такой же, как много веков назад, звучит этот извечный мотив. Давно уже нет седых кациков. И не скалы, не прибрежный лес, а гиганты-небоскребы равнодушно внимают ей, горделиво взирая на океан с высоты своих двадцати пяти этажей. Озаренные солнцем, они кажутся сотканными из стекла и воздуха, в которых растворяется грубая оболочка стен. Их легкие стройные формы кажутся естественной частью пейзажа. А под ногами струится загадочная мозаика набережной, словно граница, отделяющая природу от цивилизации.

Копакабана, Инанема, Леблон оторочены золотой парчой пляжей. Сейчас здесь пустынно, и редкие фигуры, растянувшиеся на песке, подставляют свои и без того смуглые тела лучам зимнего солнца. Впрочем, слово пустынно не совсем точно.

Шумную орду пловцов сменила малочисленная, но не менее шумная ватага футболистов. Поднимая тучи песка, они носятся по пляжу, ускользая от наката. Упругий мяч взмывает в воздух, стремительно катится вдоль самой кромки воды, приближаясь к импровизированным воротам из двух жердей, в которых, приготовившись к прыжку, согнулся вратарь. Там, дальше, видны еще ворота. Футболисты всех возрастов отдают дань самому увлекательному и любимому в Бразилии спорту.

Негр, продавец воздушных змеев, раскачиваясь в такт прибою, дремлет на складном стуле. Бумажные драконы расселись вокруг, привлекая покупателей пестрыми красками своего оперения. Мальчуганы, белые, кофейные, черные, улеглись рядом на песке и не сводят с них зачарованных глаз. Они согласны на любую жертву за счастье хотя бы раз отправить в полет любого, самого маленького, самого невзрачного из этих драконов. Но 500 крузейро! Об этом невозможно даже мечтать.