Pferd im Mantel - Колокола обречённых. Ч.1: Очищение молитвой

• Название: Колокола обречённых. Ч.1: Очищение молитвой
• Автор: Pferd im Mantel
• Жанр: Ужасы и Мистика

ПОСТАПОКАЛИПТИЧЕСКИЙ РОМАН. Когда нашему миру наступит конец, то можете быть уверены: не игры потерявших грань реальности политиков, опутавших всё и вся своими щупальцами, как осьминоги; не толпы алчущих живой плоти восставших из-за могильной доски мертвецов; не парящие вездесущие призраки; не жуткая непознаная Фигура, бродящая во тьме на горизонте; не бесы; не иные какие потусторонние твари станут причиной его. Если мир обречён на скорый конец своего существования — погубит его гордыня! Сотни лет Святые Отцы Церкви воюют на неё; и всё втуне. Обычный ли день на дворе, каковы многие, последний ли — человек всё тот же. Наш срок отсчитан — каков же будет финал? Многие конструировали его — учёные, провидцы, писатели… Упаси Господь от того, что случится с героями этого бездарного романа!

Первая часть трилогии, с 1 по 22 главу.

---

Пока Срамнов копался в себе, отвлечённый от происходящего за окнами кабины, въехали в Русино. Естественно, мост был перекрыт — сегодня дежурят кушалинские, ждут возвращения алпатовской группы, предвкушают ништяки. Ну, начинается — с Богом. Момент истины…

— Тормози, Илья. Приехали. — хлопнул по плечу парня Срамнов. — Сиди пока, не глуши. Пойду с нашими мужиками говорить… — Распахнув дверь, Федя выпрыгнул из кабины.

— О, Срамнов, мужики! — помахал ему Женя Строев, первым узнавший его. — А где остальные? Чё один-то? Ну, как сходили?! Много взяли?! Чё молчишь — рассказывай!

Федя молча подошёл к брёвнам и поздоровался с каждым из кушалов за руку. Прикурил, хлопнул по плечу Строева.

— Вы, мужики, это… присядьте. — потупив в землю глаза, тихо сказал он. — Короче, мужики… погибли все. Включая Гришу. Все. — Выдавил он из себя то, о чём всю дорогу думал — как это сказать.

— Срамнов — ты не шути. — сжал перед носом кулак Борис Неклюев — высокий здоровенный мужик лет сорока пяти, знакомый ему так, заочно. — Хуёво шутишь, мы нервные. Можно и схлопотать — у нас не заржавеет.

Остальные четверо мужиков заржали, хлопая друг друга по рукам — братья по оружию, на фиг. Срамнов, обведя их лица взглядом исподлобья, щёлкнул окурок в сторону.

— Не быкуй. — рубанул он. — Я не мудак: так не шутят. Что сказал — так и есть. Паратов где?

Лица кушалинских стали меняться на глазах — со смеющихся весёлых на удивлённые и озадаченные — смысл сказанного Фёдором понемногу достигал их мозгов.

— Как так?! — ляпнул Строев.

— Да как… — глянул на него Фёдор, чертя ботинком полукружья на песке обочины. — Вот так. Все, короче. Я один выбрался, да перенёк со мной один — новый. Вова — кладовщик важное проебал рассказать — что мясоморозильник за забором. Пока грузили — эйфория, азарт. Мы с Ефимовым на вышке смотрели — когда поняли, что херовая ситуация — брякнули Грише. Гриша рискнул… Не успели, короче. Ходуны через забор ломанулись — трупов триста, не меньше. Ну и накрыли всех, как цунами… Мы с Ефимовым на вышке отбивались, сколько могли. Потом и его взяли эти бляди. Ну а я… А меня, вон — паренёк вытащил на фуре. Считай, с Того Света… Вот, вкратце, вся история. Паратов где?

Мужики, округлив глаза, нервно курили. Фёдор замолчал. Неклюев принялся ходить туда-сюда, нервно играя желваками на скулах.

— Ну как так-то?! — встал он как вкопанный, вперевшись в Фёдора. — Как так-то?

— Да не мельтеши ты. — раздражённо махнул на него рукой Фёдор. — Самому тошно.

— Да что ты говоришь! — заорал на него Борис, и брызги его слюны полетели в лицо Феди. — Тошно ему! Лучшие мужики наши, кушалинские, подохли — а его тошнит! Да ты… Да лучше бы и ты не возвращался, с такими новостями. Мужики погибли… Гришка… А он жив-здоров тут! Ни царапинки!

Фёдор стоял, слушая его крик. Вытер лицо рукой, и мгновенно, не задумываясь, влепил кулаком в переносицу. Борис вскрикнул, и схватившись руками за лицо, рухнул на колени.

— Судить меня берёшься?! — схватил его за шиворот Срамнов, но товарищи Неклюева уже вцепились в него со всех четырёх сторон. Резко дёрнувшись, Фёдор скинул их с себя. — Судьёй себя возомнил, боров, бля?! Тебя там не было — не тебе и судить, гандон. Судит он, бля, кому жить — а кому не стоит! Вон — Указал он пальцем. — фура, нагруженная жратвой, что ломиться — нашими мужиками. Чтоб ты, сука, жрал зимой не сапог свой! И семья твоя! И вы — Обвёл он пальцем остальных четверых, щуплых кушалинских мужиков в годах, не дерзавших больше претендовать на роль рефери в развернувшихся обстоятельствах. — Вы тоже! Надо было и мне сдохнуть, правильно. И бросить всё там, откуда грузили, так?! Чё вы дурные такие?!

Тем временем Неклюев, зажимая левой рукой разбитый нос, из под которой капала на землю кровь, поднялся в рост и схватился за рукоять косореза, не желавшего, однако, быть выхваченным из-за спины.

— Да я, бля, тебя, козла, сейчас..!

Понимая, что угроза авторитету Неклюева перед мужиками не даст ему никакого шанса на отступления, Фёдор, не дожидаясь, нанёс резкий удар ботинком под коленную чашечку правой ноги и тут же добавил хлёский хук в солнечное сплетение падающему уже Борису. Словно куль, Неклюев свалился в пыль, хватая ртом воздух и задыхаясь. Упав, он начал кататься по обочине и орать: нога была сломана, дикая, чудовищная боль.

Фёдор, потрясая ушибленной при неподготовленном ударе правой, отвернулся от катающегося в муках Неклюева.

— Кто-нибудь думает так-же?! — обвёл Фёдор глазами кушалов.

— Федь, да мы-то чё? Мы ничё… Борька вот, он горячий, ну и…

— Остынет. — бросил Фёдор, и протянул руку. — Рацию дайте! Какой канал?

Сеня Симаков, один из кушалинских, вытащил рацию, и покрутив каналы, вызвал Паратова:

— Валер, приём!

Через несколько секунд она хрипнула голосом Валеры:

— Паратов! Чего у вас?

— Валер! Тут Симаков! Вернулся Срамнов, и он…

— Ну-ка дай сюда! — вырвал рацию из рук Сени Фёдор.

— Паратов, это Срамнов! Слушай сюда: все погибли, короче. Собирай Совет. Со мной фура с едой. Надо, чтоб приняли. Еду на Центр. Всё.

Рация захлебнулась тишиной. Через минуту, отпущенную Фёдором Паратову на то, чтобы переварить полученную информацию, тот ответил:

— Не шутишь?

— Такими вещами не шутят, Валер.

— Понял. — тихо ответил тот. — Григорий… тоже?!

— Все, я говорю.

— Давай сюда. Жду.

Неклюев задыхался и хрипел на обочине. Фёдор вернул рацию Сене и кивнул на Бориса:

— Грузите в кабину этого. Не подыхать же ему.

Фёдор махнул Илье рукой, и Фред, рыкнув, подполз к заставе. Мужики, тихо уговаривая Неклюева потерпеть, под руки подсадили его в кабину, и Илья, здорово напрягшись, втащил грузное тело, сипящее и матерящееся на чём Свет стоит, в спальник. Погрузив потерпевшего, раздвинули брёвна, и Срамнов занял своё место рядом с водителем, хлопнув дверью.

— Всё нормально? — спросил Фёдор в открытое окно мужиков, остающихся на заставе.

— Путём! — махнул, улыбаясь, Женька.

— Ну, без приключений вам смену! — улыбнулся в ответ Федя.

Фура миновала мост и оставила позади, в пыли, пост, с которым так много было связано. Не только у Фёдора — не у него одного. Таким уж местом стал этот мост — местом встречи. А его, как мы все знаем, изменить нельзя!

* * *

Сельский совет смог собраться только затемно. Пока горестные вести о гибели Гришиной группы гуляли из дома в дом по Селу и окрестным деревням, все Старшие были заняты своими неотложными делами. Кто мог побросать — побросали. Собрались в Сельсовете — бессменном офисе Григория Алпатова и его мужиков. Фёдор домой не пошёл — послали паренька на велосипеде на Вельшино, за Степаном Политычем и дедом Колычевым, велешинским старостой, а с ним отправился в свой новый дом и Илья. С Вельшина явились скоро: Политыч, дед Макар, Саня Щемило. Лица грустные, озабоченные. Явился Русков, сопровождаемый толпой кушалинских баб, причитавших и рыдавших. Поочерёдно подходили бригадиры, старосты жилых деревень — с Перелог, с МКМа, С Найдёнова, сопровождаемые односельчанами. Со своими мужиками — лесорубами подтянулся Михалыч: только узнав о случившимся, побросали свои топоры и пилы. Чем становилось позднее, тем больше собиралась толпа на Центральной площади, слышались рыдания, всхлипывания, причитания. Люди старались не кричать, не шуметь — площадь тихо гудела приглушёнными голосами, придавленными общей, нежданной бедой. Вспоминалось первое утро, заполненное ужасом, страхом и кровью. Но даже тогда в воздухе не витал запах такой беды…

Вечернюю Службу через это провалили, меж тем, клир во главе с отцом Паисием в полном составе, положенное дослужил при пустом Духовом храме, и лишь тогда, после Службы, показался на площади. Отец Паисий, извещённый о случившимся облачавшимся к Службе, словно постарел лет на десять — в чёрной рясе и камилавке шёл он от храма, опираясь на посох. За ним поспешал отец Александр, опустив головы долу, шли и дьяконы во главе с Феофаном. Батюшки благословляли собравшихся, как могли — утешали. Когда духовники вышли, толпа, спаянная общим горем, как-то сразу подобралась, загудела, потянулась к священникам. Все ждали — что скажет отец Паисий. Тот проследовал на крыльцо — остальные за ним. Открыл было дверь, но, застыв на мгновение, махнул рукой и повернулся к собравшимся на площади людям. Гомон сразу утих, притихли и всхлипы — настоятель поднял руки вверх:

— Братья мои! И сестры! На всё воля Божия. Скорблю вместе с вами — всем сердцем своим, всею душою скорблю. Страшный день, страшные новости — помилуй Господи! Знаю, что следующие слова прозвучат, возможно, сейчас в пустоту, но скажу их: не дайте волю унынию. Помолимся за наших погибших сегодня родных, друзей… просто соседей. Царствие им Небесное! Помолимся за них, ибо более ничего мы теперь сделать для них не сможем. Но силою нашей соборной молитвы да смилостивится Господь Вседержитель, и как отдали они свои души Ему на бранном поле — а это именно так — да вознесёт их в Небесные чертоги и упокоит со Святыми. Радея за нас всех, погибли наши братья. Будем достойны их памяти, с новыми силами да приступим назавтра к делам своим и обязанностям. Будем жить, коли есть на то воля Божия! Скорбите, родные мои — но не унывайте.