Pferd im Mantel - Колокола обречённых. Ч.1: Очищение молитвой

• Название: Колокола обречённых. Ч.1: Очищение молитвой
• Автор: Pferd im Mantel
• Жанр: Ужасы и Мистика

ПОСТАПОКАЛИПТИЧЕСКИЙ РОМАН. Когда нашему миру наступит конец, то можете быть уверены: не игры потерявших грань реальности политиков, опутавших всё и вся своими щупальцами, как осьминоги; не толпы алчущих живой плоти восставших из-за могильной доски мертвецов; не парящие вездесущие призраки; не жуткая непознаная Фигура, бродящая во тьме на горизонте; не бесы; не иные какие потусторонние твари станут причиной его. Если мир обречён на скорый конец своего существования — погубит его гордыня! Сотни лет Святые Отцы Церкви воюют на неё; и всё втуне. Обычный ли день на дворе, каковы многие, последний ли — человек всё тот же. Наш срок отсчитан — каков же будет финал? Многие конструировали его — учёные, провидцы, писатели… Упаси Господь от того, что случится с героями этого бездарного романа!

Первая часть трилогии, с 1 по 22 главу.

---

Прокашлявшись в кулак, отец Паисий обвёл взглядом своих прищуренных глаз толпу и вдруг погрозил пальцем.

— А такого, как сегодня — чтоб боле мои глаза не видели! Стыд и срам, прихожане! Такие времена на дворе — а Храм на заутрене пустой! Беда бедою, но первым делом — воздать славу Господу! А то, как бы ещё худое что не вышло. Подумайте на тем, что сказал. — Повернулся батюшка, и, раскрыв дверь, скрылся в Сельсовете.

…Фёдор — тот, наверное, уже раз тридцать пересказал как что было, а люди не отходили, толпились вокруг него. Понимая, что на душе у родных погибших мужиков, старался отвечать каждому и каждой, осаждавшим его, наперебой спрашивающих насчёт своих — а ну как чудо случиться и выплывут подробности, дарующие хотя-бы тень надежды. Весь день не евши — не пивши, голодный, чумазый, уставший Фёдор не мог найти места, чтобы хотя бы присесть. Одолевала изжога и голод вместе с нею, но он понимал — шансы пожрать равны нулю, сейчас по следующему кругу рассказывать, докладывать, отвечать на вопросы — теперь уже Совету.

На крыльцо вышел Валера Паратов:

— Фёдор! Ну что ты там?! Давай заходи — все в сборе, тебя кличут!

Фёдор зашёл в комнату, которую раньше занимал Гриша. На полках его бумаги, вещи. Офицерская куртка висит на стуле, оставленным незанятым… Стол, и за ним сидят отцы Паисий, Александр, бригадиры, старосты. За ними толпятся остальные — дьконы, Политыч, Михалыч, незнакомые мужики с деревень и бригад. Давно не собирался Совет в таком составе — с первых дней, да и лучше бы и не собирался сегодня: повод больно худой.

Председательствовал Русков — Фёдор лично знаком с ним не был, однако помнил по детским ещё своим временам. Вошёл, представился.

— Ну что, товарищи мои. — начал Пётр Василич, кивая на вошедшего Фёдора. — Давайте минутой молчания сперва помянем наших мужиков и Григория. Вечная память!

Все сидевшие встали, и, наклонив головы, замерли вокруг стола. Постояв так минуту, Русков присел:

— Приступим тогда. Повод у нас хуже некуда. Погибли люди, во главе с Алпатовым. С Вами, Фёдор, мы вроде незнакомы…

— Не совсем. — ответил ему Фёдор, стоявший напротив него у стола. — Я-то Вас знаю. С детских лет ещё, когда у деда с бабушкой летом гостил на Вельшине.

— Да что ты говоришь! Значит, получается, ты вроде как наш, велешинский?

— Ну вроде того. Арсения Светлова внук, может знали его?

— Вон оно что. Арсин внук — а я-то сижу, гадаю — на кого похож! Знал его, как же. Хороший дед был, Царство ему Небесное. Ну, раз так, это меняет дело. А я думал — пришлый ты, чужой… Шапку снимаю перед тобой, что бы люди не говорили. Спасибо, сынок. За провизию, что не бросил, а привёз на Село — спасибо. Слава Богу, родной, что живым выбрался. Знаю, что язык у тебя, верно, уже отваливается пересказывать, однако, расскажи-ка нам всем теперь ещё разок — как оно всё вышло.

Фёдор, покряхтев, посмотрел на старика извиняющимися глазами:

— Пётр Василич, отец Паисий! Можно присяду? Ноги отваливаются…

Батюшка всплеснул руками и хлопнул себя по лбу:

— Да что ж мы, прости Господи! Человек ведь весь день на ногах, через такое прошёл! Ну-ка, Гена! — Повернулся он к молодому прислужнику, стоявшему за ним. — Беги-ка на улицу, кликни кого из женщин. Пусть хоть что-нибудь принесут голод человеку утолить. Что ж мы невнимательные такие, прости Господи! Ну-ка, садись Федя. Вот рядом со мной, на стул.

Срамнову пододвинули стул, он сел. Следующие полчаса он рассказывал Совету как всё произошло, стараясь не упустить ничего, припоминая подробности и каждый шаг, сделанный группой с утра. Пока рассказывал, с крыльца передали блюдо с пирогами и банку молока. Рассказывая, Фёдор уплетал эти превосходные пироги с капустой, чавкая и прихлёбывая прямо из банки. Отец Паисий, наблюдая за его трапезой, улыбнулся — слава Богу, такое пережил, а аппетит не утратил — крепкий мужик. Закончил он свой рассказ инцендентом с Неклюевым на русинской заставе, и рассказав, спросил:

— Как он, кстати, Неклюев-то? Лично я сожалею о произошедшем, чёрт на гнев попутал. Однако, с другой стороны, он тоже хорош был. Надо бы навестить его, что-ли…

— А ты сам меньше гневу волю давай! — проскрипел, молчавший до этого старый отец Александр. — Следи за собой-то. Гнев да гордость — первые грехи что человека губят. От них беды лютые среди людей.

— Ты за него не переживай, за Неклюева. — ответил ему Валера. — Как я слышал — по делу ты ему укатал. Повнимательнее будет за помелом своим следить. А то волю взял: как что не по-евоному — так по-матушке посылает всех. Наука будет. Теперь заживает, как на собаке — глядишь, через недельку снова языком чесать начнёт.

Слушая Паратова, отец Паисий покачал головой:

— Валера. Сам-то за языком не следишь.

— Да грешен, батюшка. Так я не раз говорил уже об этом ему, а всё как с гуся вода. Привык он так с людьми — гавкать. Но Бог не Тимошка…

— Не Тимошка, это точно. Подумай об этом. — осадил Валеру батюшка.

— Ладно, товарищи. — прервал его наставления Русков. — Не об этом речь теперь. Федю Срамнова мы послушали с вами. Ну что — худо вспоминать, но вышло всё так, как я и предупреждал. Был ведь разговор, батюшка?! — глянул он на отца Паисия.

— Был. — кивнул тот. — Пытался ты осадить Григория, Пётр Василич. Словно в воду глядел — по твоим словам всё и вышло.

— Вот. — поднял указательный палец Русков. — Только не говорите, что сглазил — не верю я в это. А я-то тут в Кушалино всю жизнь прожил, и дела наши насквозь все знаю. И всё при колхозе — а ведь тогда люди неглупые работали. И всё было. А теперь разор на Селе — и не только оттого, что Конец Света, а и от другого — не знают люди с чего начать и чем закончить. А я — знаю! Есть план у меня, как всё устроить нам… Только теперь получается, по старым правилам, вроде как главным я остался. Вот Гришка начудил… Давайте теперь, пока все в сборе, вот с чего начнём: определим, как Селом управлять станем. За тыщу душ народу за нами — не шутка. Времени нет — хозяйство в упадке, а на носу зима. С Григорием я спорил — не с Твери нем жить нужно с мёртвой, а со своей земли. Давайте решать — как жить дальше?!

Поднялся отец Паисий:

— Всё верно говоришь, Пётр Василич. Это теперь важнейший вопрос. Что сам скажешь — чувствуешь в себе силы Совет возглавить?

— Дык не в том вопрос — есть или нету. — развёл руками Русков. — В другом дело: а кто кроме меня? Назовите такого.

— Я считаю — нехай Пётр Василич старостой. — встал с кепкой в руке старик Колычев. — А мы всем миром постараемся.

Совет загудел, люди заспорили. Фёдор дожевал последний пирог и запил остатками молока.

«Русков пусть старшим! За него стоим!» — галдели люди с мест.

— Так не решим! — поднял руку отец Паисий. — Кто против кандидатуры Петра Василича — пусть скажет. — Повисла тишина.

Оглядев собравшихся, Русков кивнул:

— Ладно. Раз доверяете — постараюсь не подвести. А коли так, то вот первое дело такое: надобно весь народ на Селе и по деревням переписать. Знаю, приезжие все регистрировались вроде. А где теперь искать? — занимались-то этим Гришины люди. А они теперь все… Думаю, перепись провести надо заново. Вроде как, больше-то уж и не появляются новые люди. Пора подвести итог — сколько народу у нас. Это надо сделать, чтобы ясно понять — как кормить всех и как на работу поставить. А вот и другое предложение: провести обратно коллективизацию.

На эти слова Рускова в комнате поднялся гомон, ропот. Как — обратно в колхоз?! Спор возник, словно торнадо — в клубах дыма, в лучших традициях Григориева правления, невзирая на присутствие духовных во главе с Настоятелем, в ход пошли все аргументы, сдобренные криком, руганью промеж собою, матом. Уже одно слово — «коллективизация» — била по головам сельчан, стойно молота. Хотя, если взять вот так, и спросить каждого — а что конкретно ты можешь о колхозе сказать критичного, только аргументировано давай, без эмоций — мало что конкретного каждый смог бы сказать. Русков понимал, какую бурю вызовут его слова, потому и выдал — как на духу; а теперь сидел на своём месте, не вслушиваясь в словесную бурю, и делая вид: ох, хорошо знал старик своих земляков! Ругались, спорили до усрачки — минуло минут сорок, и свеженазначенный староста взглянул на часы, грузно поднялся, хлопнув по столу кулаком:

— Ну, полно. Выпустили пар — и добре. — останавливая рукою шторм негодования присутствующих, спокойно, задавая тон будущим своим словам, продолжил Русков. — Теперь спокойно послушайте, а коли будет что сказать, когда закончу — тогда и скажете. А ругань нам тута ни к чему — дело надо делать — и делать споро — а не грех умножать.

Духовные закивали, за ними и остальные утихомирились.

— Смотрите, братцы, что у нас. Пока, слава Богу, с голоду никто не помирает — народ у нас вдумчивый, запасливый. Худо — бедно, нонешний урожай с полей да огородов собрали — кажный свой. Зиму переживём вроде, кажется по-перву. А тока это не так, родимые. Вона, гляньте — сколько пришлых людей на Селе да по деревням обретается. Ить, прости Господи, с голой жопой почти кажный к нам явились — а кушать-то надо. Ну, ладно, поделиться сосед с соседом — вот тебе картошечка, на тебе лучка. А сам перемогётся ли?! Ить сколько народу убыло нашего?! Считай, в кажной семье потеря! Хорошо тем, у кого мужик в доме — али два: вскопают, посадят, приберут. А тем, у которых нету?! Али тем, у кого ни кола ни двора — на постое кто?! Что ж, пускай голодуют? А и то сказать: пришлые-то, оне, в основном городские будут — нашего-то, деревенского навыка к жизни да к земле нету у них. Что ж мы, нехристи получаемся? Как-то это нехорошо звучит в свете последних событий. Или вот: вон у мужика трактор. Придёт сосед: вспаши десятину, родной. А тот ему: поди, мой трактор, солярки нет, запчастей нет — буду беречь до последнего; сам как-то перемогись. А коли Староста спросит — что, тоже — поди на три буквы, старик?! Нет, братцы. Не то время ужо на дворе: в одно рыло да сам-сам ужо никак не можно жить будет. И зима нонешняя это всё покажет. И придём в весну худые, разорённые — кто голодный, а кто обозлившись…