Георгий Миронов - Легенда-быль о Русском Капитане

• Название: Легенда-быль о Русском Капитане
• Автор: Георгий Миронов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: О войне
• Год: 1965

ОТ АВТОРА

В основу этой повести положен истинный случай, происшедший во время Великой Отечественной войны на фашистском артиллерийском полигоне Ордруф, в Тюрингии, близ города Веймар. Офицер-танкист в своем последнем бою честно и до конца исполнил долг советского гражданина, воина и патриота.

Событие это — при всей его легендарности — совершенно достоверно. Но два десятка лет, отделившие нас от войны, от неравного, трагического боя на Ордруфском полигоне, убрали одни, прибавили другие штрихи к портрету героя, а сам подвиг окутали дымкой легенды, наподобие тех, которыми так богата вся тысячелетняя история нашего народа.

Капитан был юношей моего поколения, и я написал его таким, какими когда-то видел многих наших сверстников, навсегда оставшихся молодыми…

---

Ермаков и Кранц часто встречались теперь, и все чаще разговор шел по-немецки.

— Нацисты умеют только убивать, — сказал однажды Кранц. — Это несложная наука. Убивают потому, что не могут мыслить, создавать, заглядывать в будущее, бессильны сломить нас…

Ты понимаешь, — говорил он, — как мне, немцу, больно слушать твои слова о ненависти ко всем немцам? Поверь, товарищ, я ненавижу нацистов не меньше тебя, но я не путаю их со всем нашим народом. Я знаю, лучшие люди моей страны продолжают бороться. Многие уже погибли в этой борьбе. Но их имена узнает свободная социалистическая Германия, узнают те, кто обманут Гитлером…

— Ты коммунист? — спросил как-то словно невзначай Кранц и, услышав, что капитан стал кандидатом партии зимой сорок первого года, проговорил по-русски, вкладывая в свои слова особую силу: — Я и твой друзья верим, что ты с честь пройдешь все испытаний. Не правда ли, товарич? Nicht wahr, Genosse?

Еще совсем недавно капитан бы ответил: «Если не вылечу через трубу крематория…» Теперь он думал по-иному.

Общение с товарищами, беседы с Авакяном и Плотниковым и особенно с Гюнтером Кранцем стали неотъемлемой частью существования Николая. Непосильный труд на каменоломнях, отвратительная пища, голод, грубости и издевательства охранников — все это теперь казалось преодолимым.

Иногда с Николаем приходили в подвал — их лагерный «клуб» — Авакян и Плотников, и они вчетвером пели — страстно, негромко… Гюнтер Кранц бывал в СССР и знает немало советских песен, а троим русским хорошо знакомы песни антифашистской борьбы. Самая дорогая для всех — песня пролетарской солидарности, гимн рабочих-тельмановцев:

Марш левой, два-три,
Марш левой, два-три,
Стань в ряды, товарищ, к нам.
Ты войдешь в наш единый рабочий фронт,
Потому что рабочий ты сам!

Гюнтер Кранц поет на родном языке, но ему не дают кончить припев — русские товарищи всякий раз подхватывают по-немецки и всякий раз отворачиваются, чтобы не видеть слез старого антифашиста.

Drum links, zwei, drei,
Drum links, zwei, drei,
We dein Platz, Genosse, ist?
Reih dich ein in die Arbeitereinheitsfront,
Weil du auch ein Arbeiter bist!

— Ты знаешь такую песню, которую мы пели в Испании? — спросил как-то Гюнтер Кранц. Он был озабочен и непривычно суров. — Слушай! — И запел тихим торжественным голосом по-немецки, потом повторил те же строфы на испанском языке. Николай так же тихо подпел по-русски знакомую еще с комсомольской поры песню:

Мы идем боевыми рядами.
Дело славы нас ждет впереди.
Солнце Ленина светит над нами,
Имя Ленина светит нам в пути..

— Будь верен заветам этого человека, — сказал Гюнтер Кранц.

— А разве я?.. — начал капитан и замолчал. Светло-голубые, печальные и всепонимающие глаза товарища заглянули в самую душу. Слова были не нужны…

Гюнтер Кранц заговорил о том, что многое еще предстоит сделать на большом и трудном пути. Многое надо будет исправить в дороге, не останавливаясь. Нельзя пасовать перед сложностью жизни, нельзя бояться этой сложности. Настоящий марксист-ленинец не догматик с готовой на все случаи жизни меркой, он не упрощает действительность, а стремится постичь ее и постигает.

— Нас берегли от этой сложности, — говорит капитан.

— Да, мой мальчик, — отвечает Гюнтер Кранц, — но не забудь, что наши товарищи в СССР сумели сделать главное — они вырастили твое поколение настоящим, преданным своей партии и Родине. Будь верен идеям нашего Ленина. Он удивительный человек, русский интеллигент-коммунист и истинный интернационалист. Он отдавал всего себя пролетарскому делу и не требовал ничего для себя лично. Он сердился, когда ему напоминали о нем. Его имя и его дела не нуждаются в возвеличивании…

И опять светлые глаза немца говорят то, что не договаривает язык. Гюнтер Кранц произносит все это тихим голосом человека, в душе которого горит огонь, не перенесенный им с чужого костра, а зажженный собственным трудом, и оттого этот огонь всегда ровный, сильный, согревающий других.

— Я расскажу тебе, товарищ, о самой страшной пытке, которой подвергли меня нацисты, — задумчиво говорит Гюнтер Кранц. — В тот раз они не били меня резиновыми палками по пояснице, не плевали в лицо и не пропускали через меня электрический ток. Они повели меня по улице, полной народа. Был какой-то праздник, молодые и старые пели, танцевали, смеялись. По улице шли веселые, довольные женщины, степенные мужчины. Они с удивлением и страхом смотрели на меня — человека из другого мира, одетого в тюремную одежду, небритого, грязного, в наручниках… Гестаповцы втолкнули меня обратно в машину: «Ты, вонючая скотина, все теперь понял?..»

Я сидел в темноте и плакал. Мы, коммунисты, были одни против всех. Мне не хотелось жить. О, нам было труднее, чем тебе сейчас. За тобой твой великий народ, твоя многомиллионная партия, наша освободительница — Красная Армия. Нам труднее. Моим товарищам и мне приходится своим примером, своей верой и непреклонностью убеждать немецкий народ, что он обманут нацистами, Гитлером.

А когда я понял, что жизнь очень сложна и нельзя забывать предупреждения Ленина о сложности жизни и необходимости постигать эту сложность, а не обходить ее, я отер слезы. Я не был один против всех — я был один за всех. Нас убивали поодиночке, но не смогли и не смогут убить в нас веру в свой народ. И право бороться за него и ради него!

Последние слова Гюнтер Кранц говорил стоя; встал и Николай Ермаков, потрясенный верой и силой духа старого немецкого коммуниста.

— Желаю тебе всего хорошего, — произнес Гюнтер Кранц, задумчиво глядя на капитана. — Будь твердым и мужественным и помни, что я тебе только что сказал.

Капитан удивленно посмотрел на товарища.

— Мы видимся, наверное, в последний раз, — с грустью сказал немец. — Завтра поутру тебя вызовут к главным воротам. Нет, это не крематорий, не «люфт». Незадолго до полуночи звонили с военного полигона Грюнефельд, им там срочно нужны для чего-то четыре русских танкиста. Штурмбаннфюрер сразу же отложил твою карточку. Мне об этом час назад сообщил наш товарищ Везель из канцелярии специального отдела лагеря. Он рисковал жизнью, когда узнавал это. Изменить ничего нельзя. Кто трое других, мы пока не знаем. Товарищ Везель также сказал, что эту просьбу коменданту направил известный панцер-генерал Эрих Кессель.

— Кессель? — переспрашивает капитан Ермаков. — Старый знакомый! Встречались прошлым летом. Зачем этому битому фашисту русские танкисты?

Они прощаются. Гюнтер Кранц обнимает Николая и долго не отпускает его.

— Прощай, мой мальчик.

— До свидания, товарищ Гюнтер, — отвечает растроганный Николай. — Простите, если что-нибудь было не так. Что бы ни случилось, я завершу свой кандидатский стаж как положено…

— Теперь я в этом уверен, — отвечает Кранц.

Утром Русский Капитан под взглядами сотен товарищей идет к воротам. Он не сутулится, он идет, твердо ступая. У самых ворот оборачивается, подымает к плечу сжатую в кулак руку, отдавая старый салют ротфронтовцев…

3

В феврале 1943 года, вскоре после ошеломляющего поражения в битве на Волге, в вермахте — вооруженных силах фашистской Германии — была учреждена новая должность — генерал-инспектора бронетанковых войск. Один из ответственных постов в новом управлении занял знаменитый генерал фон Кессель, находившийся в немилости у фюрера с лета 1942 года.

Приказ Гитлера извлек этого опального сторонника сорвавшегося блицкрига из резерва и заставил танкового генерала всерьез заняться вопросами противотанковой обороны. Эти заботы привели Кесселя в конце лета 1943 года на один из артиллерийских полигонов, расположенных в центральной Германии.

На полигоне Грюнефельд в последнее время испытывались новые противотанковые пушки, которые смогли бы эффективно бороться с великолепным советским танком «Т-34». Попытки специалистов скопировать этот танк провалились — крупповская сталь явно уступала по своим качествам уральской стали.

Советские армии, перемолов под Орлом и Курском немецкую технику, сами перешли в наступление, и грозные русские танки уже двигались на запад — к Харькову и Днепру.

Если в Грюнефельд приезжал кто-нибудь из высокопоставленных лиц, это являлось плохим предзнаменованием. Полигон не был приспособлен для испытаний современного оружия, но теперь, когда дела на востоке шли из рук вон плохо, а фронт требовал новых образцов техники, его наспех оборудовали для «специальных целей», как явствовало из особого приказа верховного командования вооруженных сил. Появление в Грюнефельде генерала Кесселя связывали с недавним провалом операции «Цитадель», в которой не оправдали надежд ни новые тяжелые танки, ни противотанковые пушки, оказавшиеся малоэффективными против последней модели русского танка «Т-34». Генерал приехал на полигон из австрийского города Линца, где он посетил известный завод «Нибелунген-верк», производивший среди других видов вооружения противотанковую артиллерию. О результатах испытаний генерал должен был немедленно доложить на совещании у Гитлера в Берхтесгадене.