Владимир Москалев - Варфоломеевская ночь

• Название: Варфоломеевская ночь
• Автор: Владимир Москалев
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9533-5279-6

1572 год. Жестокое противостояние между гугенотами и католиками достигло своего апогея. В ночь на 24 августа Париж захлебнулся в крови — французы резали французов. Традиционно принято считать, что Варфоломеевская ночь была спровоцирована Екатериной Медичи, матерью французского короля Карла IX с подачи своих итальянских советников вроде Альбера де Гонди и Лодовико Гонзага. Резня произошла спустя шесть дней после свадьбы сестры короля Маргариты с протестантом Генрихом Наваррским, в связи с которой многие из самых богатых и видных гугенотов собрались в преимущественно католическом Париже, и спустя всего два дня после неудачного покушения на адмирала Гаспара Колиньи, военного и политического предводителя гугенотов.

Автор предлагает свою версию этого трагического события. «Варфоломеевская ночь» является непосредственным продолжением романа «Екатерина Медичи».

---

Все вышли. У постели остались только врачи, дочь, Лесдигьер, Шомберг и Рене.

Миланец неожиданно тронул Лесдигьера за плечо:

— Можете показать мне платье, которое было на королеве и тот вечер?

Лесдигьер открыл шкаф.

Рене подошел.

— Вот оно.

Рене снял его с вешалки и сразу же устремил взгляд на воротник. Наклонил голову, несколько раз обнюхал, постоял в задумчивости. Потом вытащил из кармана куртки маленький флакон с бесцветной жидкостью, открыл его и побрызгал. Через несколько секунд в тех местах, куда попала жидкость, появились бледно-зеленые пятна.

Рене сокрушенно покачал головой; его взгляд встретился с глазами Лесдигьера.

— Она все-таки убила ее, — прошептал парфюмер. — Противоядие уже бессильно. — И добавил мгновение спустя, отвернувшись в сторону: — Теперь я не удивлюсь, если выяснится, что на ладони герцогини де Монморанси нет никакой царапины.

Когда он повстречал ее некоторое время спустя в Лувре и спросил об этом, она удивленно воззрилась на него:

— С чего вы это взяли, мэтр Рене? Я уже дней десять как никуда не выезжала.

Под покровом ночи Рене еще раз пришел в дом Конде. На лице его снова была маска.

В покоях, где лежала Жанна Д'Альбре, стояла гробовая тишина. Все здесь было синим: одеяло, подушки, полог, подхваченный ремешками внизу, обои на стенах, ковры на полу, стулья, обитые синим венецианским сукном, и даже белый потолок казался голубым. Вся разница была только в насыщенности тонов — одно ярче, другое бледнее. Лунный свет, отливающий голубизной и падающий из окна, еще больше усиливал впечатление мрачности и обреченности, возникающее у каждого, кто бы здесь ни появился.

Рене вошел и остановился на пороге.

Все повернули к нему головы. Никто не проронил ни слова. Миланец подошел и взглянул на подушки. На них покоилось бледное лицо Жанны Д'Альбре, отливающее синевой. Свет от двух маленьких канделябров, стоящих на витых подставках в разных углах комнаты, бросал неверные зловещие блики на это лицо.

Рене стоял не шевелясь. Он знал, что еще рано, и что сейчас больная только спит. Он посмотрел на ее неподвижные руки, лежащие поверх голубого атласа, и ему показалось, что они тоже голубые и настолько слились с одеялом, что их будто бы и не было вовсе, а лишь только пустые белые рукава ночного халата, который кто-то в забывчивости оставил на постели.

Неслышно ступая по синему ковру, подошел Амбруаз Паре и молча, протянул флакончик с нюхательной солью. И Рене все понял. В этой комнате уже витала смерть, во всем ощущалось ее дыхание. Она стояла у изголовья Жанны и терпеливо ждала своего часа.

— Ее дни сочтены, — чуть слышно проговорил Паре. — Легкие медленно умирают, унося в могилу и свою хозяйку. Она уже почти не дышит, но жизнь еще теплится в ней. Я дал ей питье. Оно продлит ее страдания лишь на несколько дней, не больше.

Они помолчали. Паре обернулся, посмотрел на полог, безжизненно и равнодушно висевший по обе стороны витых голубых колонн, перевел взгляд на Жанну, мертвенно-бледное лицо которой покоилось на голубых подушках с бахромой по краям, и тихо произнес:

— Она совсем не думала о себе и слишком запустила легкие. Если бы не это, яд был бы бессилен. Но он попал на благодатную почву. Отравитель знал, что делает.

Рене вздрогнул.

— Тот, кто отравил, действовал мастерски, — продолжал Паре. — Для всякого другого пары этого яда совершенно безвредны, но не для легких Жанны Д'Альбре. Они разрушили их за несколько часов, превратив в гнойное месиво, источающее собственный яд, разливающийся по всему организму. Он не так скор, но убивает уверенно. Ей осталось не больше трех дней. Я не говорю об этом никому. Пусть в сердцах ее близких теплится надежда.

Рене пожал ему руку и молча, кивнул.

К ним подошли Лесдигьер, Шомберг и Конде. У всех троих немой вопрос в глазах.

— Мы все надеемся на чудо, — произнес Амбруаз Паре. — Молитесь господу, чтобы он даровал королеве силы, которые помогут ей справиться с болезнью.

— Значит, есть надежда на выздоровление? — спросил Конде.

— Все в руках Божьих, — уклончиво ответил врач.

— Но яд? — спросил Лесдигьер и приступил вплотную к Рене. — Ведь вы подозревали отравление?

Амбруаз Паре закашлялся. Он пожалел, что не успел предупредить парфюмера: о таких вещах не говорят вслух. Но Рене был неглуп и сам прекрасно все понял.

— Яд не сыграл никакой роли, — ответил он, — срок его действия давно истек, он совершенно безвреден для человека и мог убить разве что воробья. Все дело в ее легких. Вы знали и ее болезни.

— Знал, — обронил Лесдигьер.

— Вчерашний выезд погубил ее. Она вдохнула холодный воздух, и сразу же образовался обширный отек легкого, который стремительно начал прогрессировать. Легкие воспалились; это начало проявляться в импульсивных скачках температуры. Последним стал момент общей слабости, когда не осталось сил, чтобы держаться на ногах. Теперь ей нужен только покой и обильное питье. Все остальное сделает природа. Будем надеяться, что организм королевы справится… и молить Господа о даровании ей жизни.

Амбруаз кивнул: лучше сказать нельзя. Оба — парфюмер и врач — прекрасно поняли друг друга.

Больше не сказано было ни слова.

Лесдигьер вызвался проводить Рене до дому: время было позднее, в такие часы бродить по улицам Парижа мог разве сумасшедший. После наступления темноты никто не мог гарантировать безопасность запоздалому прохожему, которого запросто могли ограбить или убить либо грабители, либо наемные убийцы.

Рене не возражал. Шомберг пошел вместе с ними.

Предосторожность оказалась отнюдь не излишней. Несколько раз по дороге им встречались подозрительные личности, таившиеся в какой-либо из бесчисленных подворотен и поджидавшие жертву, но при виде двух вооруженных дворян с длинными шпагами на боку ни у кого не возникало желания позариться на их кошельки. Один раз даже, проходя по улице Святого Варфоломея, Лесдигьер услышал свое имя, негромко и с оттенком уважения произнесенное кем-то из ночных грабителей, мимо которых они проходили.

Подойдя к дому, они простились с Рене и уже собрались идти обратно, как вдруг он остановил их.

— Уезжайте отсюда, — сказал он. — Парижский воздух небезопасен для здоровья гугенотов. Ваша королева — тому яркий пример. Я не знаю, что вам грозит, но что-то обязательно случится, я чувствую это. Начали с королевы, теперь очередь за адмиралом… следующими будете вы.

Друзья переглянулись. Их предостерегают уже не в первый раз.

— Значит, вы думаете, что…

— Я ничего не думаю, я вижу, я чувствую, что вас обманывают.

— Рене, вы что-то знаете. Скажите нам!

— Не знаю я ничего. И потом, я ведь говорил вам, что не вмешиваюсь в политику.

— Но отчего вы решили, что нам грозит опасность?

Рене помолчал. Повернулся в сторону реки. Ноздри его широко раскрылись, вдыхая прохладу, тянувшую от воды.

Они, молча, ждали ответа. Они — чувствовали, здесь что-то не так. Миланец мог бы им сказать, но нелегко было его заставить. Да и знал ли он?

Не оборачиваясь, Рене нахмурился и медленно, зловеще, отчетливо проговорил:

— Воздух пахнет кровью.

И повернулся, чтобы уходить. Двери уже были открыты, на пороге стоял слуга, живущий здесь же.

— Чьей? — спросил Шомберг. Не поворачивая головы, Репе ответил:

— Вашей.

И исчез… Двери закрылись за ним.

Глава 6 У порога вечности

Следующий день не принес изменений. В дом Конде наведались король с матерью, его братья и сестра, чуть ли не весь придворный штат, и гугеноты, не оставляющие вниманием свою королеву и целый день меняющиеся у дверей ее спальни.

Католики здесь не задерживались; гугеноты бросали на них недружелюбные взгляды: прошел слух об отравлении, и с их уст срывались глухие проклятия в адрес тех, с кем они вынуждены были заключить мир.

Седьмого июня Жанне стало немного лучше, она попросила привести парижского нотариуса, чтобы составить завещание. Никто не двинулся с места, но она, слабо улыбнувшись, сказала, что это ее последняя возможность, голова работает хорошо. Она должна подготовить завещание немедленно, потом можно не успеть.

Гугеноты ушли и вскоре вернулись с нотариусом. Собрав остаток сил, Жанна вполголоса стала диктовать последнюю волю. Сидя рядом, нотариус быстро водил пером.

Она просила племянников Конде и Конти позаботиться о сыне и не покидать его, а Генриху поручила опеку сестры Катрин, которую он непременно должен выдать замуж за принца-протестанта. Она оставила ему все свои земли и имущество в полное владение и просила не изменять делу Реформации, что бы там ни подстерегало его на пути. Она еще раз напоминала ему о распущенности и безнравственности двора и наставляла соблюдать кодекс чести. Она просила его немедленно вернуться в Беарн вместе с молодой женой, как только свадебные празднества будут закончены. Она призывала гугенотов быть стойкими в вопросах веры и не изменять единственно верному учению Христа. На прощанье она попросила похоронить ее в Лескарском монастыре, где был погребальный склеп наваррских королей.