Юлия Винер - Место для жизни. Квартирный сюжет в рассказах

• Название: Место для жизни. Квартирный сюжет в рассказах
• Автор: Юлия Винер
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-7516-0926-9, 978-5-9953-0108-0

Юлия Винер родилась в Москве, окончила сценарное отделение ВГИКа, с 1971 года живет в Иерусалиме. Пишет стихи и прозу, переводит с английского, французского и польского языков. «Место для жизни» — цикл рассказов, объединенных «квартирной» темой, к которому примыкает повесть «Соломон Исакович». Это книга о жизненном пространстве, о том, как оно с течением времени вылепляет характер и судьбы людей. И это книга о людях, об их взаимном притяжении и отталкивании, о потерях, которые оборачиваются обретениями, и наоборот. Книга, написанная о каждом из нас.

---

— Ничего, Клава, не нервничай, — сказал управдом. — Пускай попользуется напоследок, полечится на дармовщинку.

— Полечится? — Клава пришлепнула печать и рванула бумажку из книжечки. — Я бы их полечила…

Соломон Исакович договорился с соседями из нижней квартиры, что будет сидеть с их детьми до возвращения родителей с работы. Детей было двое, мальчик семи лет и девочка девяти, оба приходили из школы рано. Деньги и тут были очень небольшие, но зато не надо было никуда ездить, и, кроме того, ему приятно было иметь дело с детьми.

Первые несколько дней Соломон Исакович поджидал их у них дома, разогревал им обед, пытался заставить делать домашние задания. Но дети томились в тесной квартире, рвались на улицу, а родители умоляли Соломона Исаковича их туда не пускать, и однажды, не зная, что придумать для их развлечения, Соломон Исакович привел их к себе. Хотя в квартире у него не было ровным счетом ничего интересного, с этого дня они начали проводить у него все свободное время, приходили к нему прямо из школы, и вечером ему с трудом удавалось выгнать их домой.

Приманкой служила сама квартира, а вернее, ее единственная комната, большая и совершенно пустая. В первый день дети остановились на пороге этого дивно пустого, ничем не забитого пространства, как зачарованные, а потом словно сошли с ума, скача, валяясь по полу, ползая на коленях и визжа в приливе чувств. Соломон Исакович раз и навсегда позволил им делать там, что они хотят, и звук этих неслыханных слов: «абсолютно все, что хотите», — произвел на них магическое действие. Они без капризов ели, что он им давал, безропотно делали уроки на кухонном столе, затем исчезали за дверью комнаты — и Соломон Исакович знал, что до вечера может быть спокоен.

В присутствии детей он не заглядывал в комнату, не проверял, что они там делают и что туда приносят, не велел им убирать за собой и не требовал чистоты. Изредка из комнаты доносились вопли — дети дрались. Соломон Исакович выжидал минуту-другую, если вопли не прекращались, стучал в стену и громко говорил:

— В чем дело?

Обычно этого было достаточно, вопли переходили в сдавленное пыхтение; если накал страстей был слишком велик, он подходил к закрытой двери и распоряжался:

— Оба сюда!

Они выкатывались в прихожую, жалуясь друг на друга и требуя, чтобы он их рассудил. Соломон Исакович, не слушая жалоб, загонял их в ванную, быстро обтирал им разгоряченные лица мокрым холодным полотенцем, приглаживал волосы и отпускал.

Дети были избалованные, замученные не столько родительской любовью, сколько животным страхом за их физическое благополучие, приученные к бесконечным запретам и ограничениям, которые были неизбежны в тесной, убогой обстановке их жизни и преодолевались только слезами, криками, отказом от еды и болезнями. Их родители завидовали той легкости, с которой Соломон Исакович управлялся с детьми, и, как он догадывался, не раз обсуждали его в присутствии детей.

— Конечно, — сказала ему однажды девочка, сидя за столом в кухне и поджидая, пока разогреются котлеты, — ты можешь себе позволить не обставлять квартиру, не то что другие.

— Да? — сказал Соломон Исакович.

— Ты в своей комнате купался, — вставил мальчик. — Всю квартиру нам в прошлом году испохабил.

— Потому что, — продолжала девочка, не обращая внимания на брата, — ты все равно скоро отсюда уедешь.

— Почему ты так думаешь? — спросил Соломон Исакович.

— Папе управдом сказал. И очень хорошо, что ты уедешь, по крайней мере, квартира достанется порядочным людям.

Соломон Исакович разложил котлеты с картошкой по тарелкам, поставил на стол.

— Не хочу, — сказал мальчик и оттолкнул тарелку.

— Смотри, — сказал Соломон Исакович, — больше ничего не будет.

— Ему жалко, что ты уедешь, — объяснила девочка.

— Ну, это еще не завтра, — успокоительно сказал Соломон Исакович. — А может, и вообще не уеду. Вы ешьте и пойдете играть.

— Уедешь, уедешь, — уверенно заявила девочка.

— И играть не хочу, — сказал мальчик угрюмо.

— Ну и не надо, посиди здесь, — согласился Соломон Исакович.

— А ты надолго уедешь? — спросила девочка.

Соломон Исакович пожал плечами. Он был очень огорчен, что дети завели этот разговор. Да и жутковато было сознавать, что все кругом осведомлены о его планах. Впрочем, этого, конечно, следовало ожидать.

— Он навсегда уедет, — убедительно сказала девочка.

Мальчик вопросительно посмотрел на Соломона Исаковича.

— Если уеду, то навсегда, — неохотно потвердил Соломон Исакович.

— И тебе не стыдно? — спросила девочка с любопытством.

— Стыдно? Что же тут стыдного?

— Как что? Учительница сказала, это позор, что таким людям, как ты, позволяют покидать нашу страну…

— Что же, ей тоже жалко, что я уеду? — усмехнулся Соломон Исакович.

— Не жалко! Не жалко! А стыдно!

Мальчик громко заплакал. Девочка схватила кусок котлеты и сунула ему в открытый рот, торжествующе повторяя:

— Стыд-позор! Стыд-позор!

Мальчик вцепился ей в волосы, оба заревели, и к тому времени, как Соломон Исакович навел порядок с помощью мокрого полотенца, разговор об его отъезде был забыт.

Однако, видимо, не вполне. Значительно позже Соломон Исакович услышал из-за неплотно закрытой двери комнаты возбужденный голос девочки:

— Слабо тебе! Слабо!

— Ничего не слабо! — сердито возражал мальчик.

— А докажи! Докажи, что не слабо!

— И докажу! Тоже сказала, слабо!

— Ну, докажи!

— Ну и докажу!

Соломон Исакович приготовился было к очередной усмирительной процедуре, но в комнате затихло.

После того как дети ушли домой, он зашел в комнату.

Игрушек дети принесли сюда мало; на полу валялись главным образом предметы, подобранные ими на улице по дороге из школы: мелкие строительные детали, мотки проволоки, пустые бутылки и консервные банки, различные дощечки, камни и шарики, мятый рулон чертежной бумаги, разбитое зеркало и небольшой матрас с вываливающимся конским волосом. В одном углу была насыпана горка песка, а в другом, на куске брезента, разложена была целая лаборатория: в темных аптечных пузырьках настаивался яд из спичечных головок; в старой водочной стопке дрожали шарики ртути из разбитого градусника, в консервных банках сохли самодельные цветные мелки, полученные путем смешивания найденной на стройке известки с водой и акварельными красками из рисовального набора. Обломки готовых мелков лежали пестрой кучей на подоконнике, и цветная труха была растоптана по всей комнате.

Стены были густо изрисованы разнообразными, по большей части уже знакомыми Соломону Исаковичу сюжетами. Он постоял, разглядывая покачнувшиеся дома с многочисленными рядами окон, морские и воздушные бои, головастых людей с деликатными проволочными ручками и ножками. У самого пола, полузагороженная одним из мячей, которые Соломон Исакович отдал детям, была новая деталь, надпись бледно-розовым мелком, едва заметная при электрическом свете: САЛАМОНЧИК ЖЫД. Соломон Исакович узнал нетвердый, но старательный почерк мальчика. Ему было и смешно, и противно. Он знал, что это не было сделано с сознательным намерением нанести ему грязное оскорбление, уязвить его личные или национальные качества. Скорее, это было испытание его снисходительности. Проверка, как далеко они могут зайти, не нарушив его привязанности к ним. Эту привязанность они инстинктивно чувствовали, но, так же инстинктивно зная, что она ничем не заслужена, нуждались в непрерывном ее подтверждении. Однако выбор средства для этой проверки был знаменателен и удручил Соломона Исаковича. Он поборол желание стереть надпись, проветрил комнату, в которой слегка пахло конюшней, и вышел.

Ответ из учреждения все не приходил, но Соломон Исакович начал понемногу готовиться к отъезду. В самый разгар зимы, когда спрос на летние вещи был сравнительно невелик, он начал регулярно объезжать известные ему универмаги, и в конце концов ему повезло: выбросили партию болгарских летних костюмов, и он успел вовремя стать в очередь. Костюм был недешевый, но Соломон Исакович понимал, что без него в жарком климате никак не обойтись. Тогда же ему удалось купить и несколько легких маек-сеток, под рубашку. Плащ он решил не покупать, так как его старая болонья все еще выглядела прилично, а зимнее пальто, хотя и не выдержало бы еще одного сезона, на новом месте вряд ли могло понадобится. Не исключено было, конечно, что на будущую зиму он окажется все еще здесь, а то и где похолоднее, но расход на пальто был слишком велик и в настоящий момент не входил в расчет. Соломон Исакович вынул и осмотрел свои прошлогодние сандалии и демисезонные башмаки. Обе пары нуждались в починке, и он отнес их в сапожную мастерскую. Нужна была летняя шляпа. Соломону Исаковичу хотелось соломенную, но соломенной он не нашел, пришлось купить нечто из искусственного волокна, жесткое и полупрозрачное. Следовало бы приобрести парочку чемоданов, но Соломон Исакович подсчитал свои сбережения и решил не роскошествовать. Вместо этого он сходил к продовольственному магазину и там, у задней двери, подобрал три плотных картонных коробки из-под румынских консервов.