Ирен Роздобудько - Пуговица

• Название: Пуговица
• Автор: Ирен Роздобудько
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-966-03-4207-1

Роман в 2005 году был отмечен первой премией на конкурсе «Коронация слова». Это многоплановый роман, со многими сюжетными коллизиями и героями. Его временное пространство: от середины 70-х до наших дней, его география — Киев, украинская провинция, Россия, Черногория и… Америка. А главная идея такова: большое счастье или большая трагедия могут начаться с одной маленькой детали, с пуговицы, которую так легко потерять, а потом искать всю жизнь…

«Пуговица» — роман про любовь, верность и предательство. Про то, что никогда не стоит оглядываться назад, а ценить то, что рядом с тобой — сегодня и навсегда. А может, этот роман про… жизнь ангелов, случайно попавших на нашу землю?..

---

«Сострадание разносит заразу страдания — при определенных обстоятельствах сострадание может привести к потере жизненной энергии… Даже если у Бога есть свой ад: это любовь к людям!»

И снова мое: «Попробую записать то, о чем думал сегодня ночью… Ницше… Его философию могут понять люди, привыкшие жить „на вершине горы“, отрешенные, по его же словам, от „болтовни и эгоизма“. А сам он, как сапожник, ругает Канта, стремясь к первенству. Каждый смертный, если он по природе не философ и не способен обобщить действительность, ищет СВОЕГО философа. Сначала мне казалось, что мне нравится Ницше. Он и в самом деле нравится мне до определенной степени — с его идеей аристократов духа и рабов, осуждением святош. Ницше приветствует буддизм, потому что это — радостная религия, направленная на собственное тело, здоровье. Мне это претит. Мне не интересно среди радостных людей. Я давно уже прожил самое главное, и поэтому мне трудно изображать какие-то эмоции, кривляться, словно клоун». Снова цитата: «Любовь — единственный, последний шанс выжить…»

Я: «Лиза, я не помню тебя…» Библия: «…Не клянитесь! Ваше слово пусть будет „да“ либо „нет“. Все, что больше этого, — от лукавого…

…Не судите, да не судимы будете. Ибо каким судом судить будете — таким осудят и вас…

…тесны ворота и узка дорога, которая ведет к жизни, и мало тех, кто находит ее!»

Мне стало грустно. Записи красноречиво свидетельствовали о хаосе, царящем в моей голове. Все это должно остаться здесь. Я нашел под ванной медный тазик, положил в него дневник и осторожно поджег с четырех сторон.

3

Я приехал в этот город «по распределению» на должность помощника режиссера. Оказалось, что такой должности не существует — штат был слишком маленьким, да и чего-то более масштабного, чем выпуски новостей и репортажи с открытия новых строительных объектов, местное телевидение не снимало. Директор сжалился надо мной и устроил на работу в кинотеатр.

— Ты ведь разбираешься в кино? — спросил он. — Вот и посиди там. А как только появятся вакансии — я тебе свистну. Ты же все-таки из столицы — пригодишься!

Его свиста пришлось ждать два года. Я снял квартиру неподалеку от кинотеатра, который назывался «Знамя Октября», и получил должность «старшего методиста». В мои обязанности входил подбор фильмов для четырех залов кинотеатра. Каждый вторник к восьми утра все методисты города собирались в здании горсовета и парились там до позднего вечера, отбирая для своих заведений новые ленты. После заказа фильмов я должен был составить анонсы и начитать их на автоответчик кинотеатра. Я до сих пор запросто могу произнести имена всех индийских актеров… «Сегодня и всю неделю в нашем кинотеатре смотрите…» — четко произносил я, зная, что сотни киноманов каждый день будут слушать весь этот вздор, который я нес в телефонную трубку.

Компания в кинотеатре подобралась довольно странная — в основном женщины с массивными золотыми серьгами в ушах и неустроенной личной жизнью. Все они были словно на одно лицо — перманент, пережженные белые волосы, ярко-красная помада. Они требовали мелодрам, бурно обсуждали «Зиту и Гиту», рыдали над «Есенией» и отчаянно ухаживали за мной.

Я просматривал фильмы, начитывал анонсы, проверял работу художников, рисовавших афиши (нечто в духе Кисы Воробьянинова), и часами бродил по городу, отыскивая наиболее привлекательные его уголки. Но не находил — их просто не было.

Платили мне не много. Рестораны больше не интересовали меня. Судя по всему, следующим шагом и логичным завершением карьеры «известного режиссера» должна была стать женитьба. В какой-то момент я даже всерьез подумывал об этом. Но это был момент отчаянного голода и нежелания самому стирать свой уже изрядно замусоленный свитер. Хотел ли я вернуться? Мне было все равно.

Ужас от бессмысленного пребывания здесь вряд ли можно было бы сравнить с моей конкретной жизнью в Афгане. Целыми днями, кроме тех, когда проходил просмотр, я просиживал на втором этаже кинотеатра в кафе, и мои «Дюймовочки» (так я окрестил трех своих подчиненных, «младших методисток» — старожила кинотеатра бабушку Валю, бывшего искусствоведа Веронику Платоновну и похожую на цыганку сорокалетнюю красавицу Риту) не беспокоили меня. Я был «человеком из столицы», к тому же — с высшим кинематографическим образованием, плюс еще и неженатым! Одним словом, священная корова.

Через полгода трудного привыкания к городу у меня появилась первая женщина. Говорю «первая», потому что остановился только на восьмой, которую теперь так подло бросаю. Здесь я прочитал гору книг — романтического мусора (с книгами тогда еще было туго, а сидеть в библиотеке мне надоело) и сделал открытие: все авторы четко вырисовывали внешность героинь — фигуру, цвет глаз и прочие привлекательные части тела, от которых главный герой был без ума. Даже перечитывая Флобера, Чехова или Бальзака, не мог понять, нормален ли я. Ведь женщина, которая могла бы мне понравиться, должна была быть как вода… Как только мне удавалось четко описать все достоинства какой-то новой знакомой, мой интерес к ней угасал. Понимал: не то! Если же после первого свидания не мог двух слов сказать о ее внешности — это уже было близко. Очень близко к тому чувству, которое называется симпатией. И… так бесконечно далеко от моей ослепленности Лизой…

4

…Наконец, это было в 89-м, меня разыскал директор (теперь это называется — «продюсер») телевизионной компании. Сеть вещания расширялась, и он вспомнил о «молодом специалисте», прозябающем в кинотеатре. Мне предложили должность режиссера в программе «Культура N-ска».

Нужно сказать, что все жители города были большими его патриотами. Здесь даже существовали понятия «N-ская ментальность», «N-ская духовность», «N-ский говор», в каждой библиотеке кучковались разные культурные и религиозные общества — от «рериховских» до «детей Кришны», в выставочных залах и «красных уголках» учреждений выставлялись картины местных художников исключительно на рабочую тематику — «Клятва сталевара» (интересно, какую клятву дают сталевары перед тем, как варить сталь?), «Мать» (привет Горькому!), «Шахтеры, пьющие кефир» (подходящий напиток для работяг!), «Будущий горняк» (а куда еще податься подростку из рабочей слободки?). Обо всем этом мы должны были ровно тридцать минут вещать с экрана. Девушка-ведущая захлебывалась соплями восторга, и бороться с этим у меня не было ни малейшего желания. Я думал, что так будет всегда, пока меня не похоронят здесь, в этом городе Зеро, или же пока он сам не уйдет под землю вместе со своей ментальностью и рериховскими старушками.

Все началось неожиданно. В первую очередь для директора компании, когда сюда донесся легкий ветерок перемен. Появилась реклама. Робкие частные предприниматели местного разлива захотели, чтобы граждане узнали об их изделиях и выложили за них денежки. После многочасовых планерок, на которых директор, старый, закаленный в словесных баталиях партиец, хватался за сердце и бил копытом, мы все-таки последовали по новому пути. И ответственным за все «антисоветские действия» назначили меня. Я начал сочинять и снимать рекламные ролики. Это, кстати, дало мне возможность выпустить весь яд, накопившийся во мне в этом городке. Первый свой «шедевр» не забуду никогда! Мебельный комбинат захотел прорекламировать свои жуткие кресла. Ролик был примерно следующего содержания. Возле кресла стоял затравленного вида гражданин. Затем рядом появлялся вмонтированный в кадр Жеглов в исполнении Высоцкого и орал: «Будет сидеть, я сказал!», и гражданин плюхался в кресло. После этого эпизода заказчики пожелали лирики, и поэтому, как только мужик удобно устраивался в чудесном кресле, на экране начинали порхать бабочки, а над головой героя возникала надпись: «Сядешь — не встанешь! Покупайте кресла и стулья мебельного комбината…» Это был хулиганский поступок, вызов. Но директору комбината моя работа понравилась, и я получил от него из рук в руки белый конверт. Потом таких конвертов было много.

Я купил себе длинный кожаный плащ и в один из дней устроил роскошный ужин для своих сотрудниц-«дюймовочек». Бабушка Валя промокала платочком покрасневшие глаза, Платоновна наслаждалась импортным ликером, а Ритуся теребила под столом мою ногу своей разгоряченной ступней. Словом, жизнь начинала налаживаться, загнивающий капитализм постепенно побеждал, а я с головой окунулся в новую игру, и она начинала мне нравиться. Когда горемычного шефа отправили на заслуженный отдых, наш рекламный отдел уже цвел махровым цветом, а всю съемочную группу накрыла волна-цунами цинизма. Последующие три года мы были нарасхват, а у меня появились заказчики из соседних областей… Настоящий успех пришел после того, как я снял (все придумывал и снимал сам) музыкальный клип с участием дочери местного авторитета. Его крутили несколько месяцев по всем каналам, а мне начали позванивать из столицы.