Наталья Корнилова - Шестое чувство

• Название: Шестое чувство
• Автор: Наталья Корнилова
• Жанр: Повести
• Год: 2002
• ISBN: 5-699-01120-X

Ночь в незнакомом городе, кладбище и разрытая могила… Да, странное, нелепое и кровавое дело расследует Мария, сотрудница детективного агентства. Все указывало на то, что убийца известного ученого Горового – не кто иной, как Дима Белосельцев, похороны которого состоялись за две недели до этого преступления. Что увидит сейчас Мария, когда крышка гроба будет наконец открыта?.. Она почувствовала, как все ее существо охватывает слепой страх. Но и на кладбище надо бояться только живых… Мария чудом осталась невредима: шестое чувство, звериный нюх дремлющей в ней пантеры снова пришли ей на помощь. Ведь у кошки девять жизней это известно всем…

---

И он вынул из кармана продолговатый конверт и протянул мне. Я, не открывая конверта, подошла к столу босса и положила перед Родионом.

В конверте оказалась сложенная вчетверо бумага. Босс покрутил ее в руках, не разворачивая. Потом Родион Потапович развернул лист, и в то же самое мгновение наш посетитель вдруг вскочил с дивана. Мелькнули всклокоченные волосы, блеснул из-под очков горящий безумной тревогой взгляд, и, резко скакнув вперед, он оказался прямо перед боссом. Но в следующую секунду я достала Белосельцева. Сработал отлаженный рефлекс, и посетитель был отброшен на диван, а я погрозила ему пальцем и выговорила ледяным голосом:

– Будете барахтаться в том же духе, уважаемый, – наживете проблемы. Кажется, мы слушали вас спокойно. Родион Потапович, – повернулась я к Шульгину, который безо всякого выражения на лице рассматривал внезапно взбрыкнувшего Белосельцева, – может…

– Не «может», – оборвал меня Родион Потапович, – не «может»! Никаких «может», Мария, договор подписан, аванс внесен и все согласовано, а что Сергею Георгиевичу вдруг вздумалось помешать мне прочитать бумагу, им же самим мне врученную, так это все нервы, нервы. Наверно, нашему новому клиенту никогда прежде не доводилось попадать в такие ситуации, вот он и не сдержался.

Честное слово, редко когда мне удается распознать, говорит ли босс на полном серьезе или же иронизирует. Такая уж у него манера шутить.

Тем временем наш экспансивный клиент, скорчившийся на диване, медленно поднялся, попытался разгладить мятый пиджак, наверно, забыв, что тот изначально был мятым, а не помялся при неловком падении. Белосельцев поправил покосившиеся очки и выговорил виноватым тоном:

– Простите, я не хотел… Честное слово, не знаю, что на меня нашло. Как будто кто-то шепнул мне в ухо, что, дескать, нельзя давать никому читать… Словно током ударило. Глупость какая, правда?

– Правда, – сказал Родион. – Ничего страшного, Сергей Георгиевич. Мы с Марией привыкли к странному поведению иных посетителей. Был тут один мужчина, так он вообще повел себя страннее некуда: пришел, сел на диванчик да и умер.

– На к-какой… диванчик? – выдохнул Белосельцев.

– Да вот на тот, на котором вы сейчас сидите, – с деланной беспечностью ответила я за Родиона.

Белосельцев подскочил, словно его ужалили в мягкое место.

– Не нервничайте, Сергей Георгиевич, – ободрила его я. – Вы ведь владелец мебельного салона? Так вы ко всякой мебели должны быть привычны.

– Более чем сомнительное утверждение, – отозвался со своего места мой босс, отрываясь от чтения таинственного листа. – Если так рассуждать, то владелец похоронного бюро должен отлично высыпаться в любом гробу. Но мы отвлеклись. Взгляни, Мария. По-моему, очень любопытный документ. Откуда он у вас, Сергей Георгиевич? Я так понимаю, не из семейного архива, если вы так волнуетесь, говоря о нем?

– Его подложили мне в почтовый ящик, – глухо отозвался Белосельцев, глядя в пол.

– В почтовый ящик, – машинально повторил за ним Шульгин, протягивая бумагу мне.

Я взяла и глянула…

Я ожидала увидеть все, что угодно. Распечатку на принтере с угрозами убить, выпотрошить или сделать кастратом, финансовым или физическим.

Но моим глазам открылась полная бессмыслица. Кривыми печатными буквами было написано следующее:

«Наверна это потому, што, я такой глупый. Я помню кагда еще в школе я рисавал салдатеков в пропеси а учитиль сказал што я придурак потомушто нужно не рисавать а писать буквы. Ты еще сказал мне што с тех пор я непоумнел и что я никогда неперестану ходить на могилу катенка которово ты случайно убил насосом для сваей машины. Ты еще гаварил, што, я как последняя баба плакал и просил палажить ему мертваму катенку, который, штобы у него была рыба и малако. Ведь людям пакойникам кладут на магилы жолтыи и синии яйцы и цветы а одна, карова, жевала. Значыт это можно есть…»

Я не дочитала до конца. Тяжело было разбирать эти каракули. Тем более что я не видела смысла дочитывать. Я подняла недоуменный взгляд на нашего клиента и спросила:

– Я так понимаю, что это рука вашего сына Димы? Так, Сергей Георгиевич?

– Да, – ответил он хрипло.

– На самом деле это куда более любопытный документ, чем ты можешь представить себе, Мария, – сказал Родион Потапович.

Впервые за все время разговора с Белосельцевым он поднялся из-за стола и, подойдя ко мне, отобрал у меня лист с кошмарными каракулями. Внимательно разглядел его сначала простым глазом, а потом вооружившись мощным увеличительным стеклом.

– Всему этому, конечно, требуется тщательная экспертиза, – выговорил он наконец. – И я так понимаю, Сергей Георгиевич, что с этим письмом, адресованным вам, связаны какие-то факты, которые особо вас ужаснули. И которые вы еще не успели довести до нашего сведения.

Сергей Георгиевич Белосельцев заговорил быстро и горячо, словно его прорвало:

– Да, это правда, правда… Это письмо действительно написано ЕГО рукой, но у меня не укладывается в мозгу, как это могло произойти. Ведь я обнаружил это в почтовом ящике два дня назад. Честно говоря, я чуть с ума не сошел, когда это прочитал. Потому что это действительно писал Димка. Но ведь он умер, умер! А тут описаны подлинные… подлинные события! Про котенка я говорил ему много лет назад, и никто, кроме меня и его, ничего про этого котенка не знал. Я действительно случайно убил насосом котенка, я не хотел… Я плохо вижу, никогда в жизни не мог с метра закинуть в мусорное ведро какую-нибудь гадость, всегда промахивался… а тут вдруг попал в живое существо, да так, что насмерть! Димка ревел, конечно, а я стыдился его утешать, я с ним говорил холодно… вот то, что тут написано, и говорил. Но самое… самое страшное не это… Дело в том, что в этом письме упоминаются события, о которых Дима знать не мог. А что тут его рука, в письме, я уверен! Уверен!

– Почему он не мог знать о тех событиях, о которых вы говорите, и что это за события? – спросил Родион.

– Не мог, – тупо повторил Белосельцев.

– Почему?

И тот ответил:

– Потому что они произошли уже после того, как Дима умер. А кое-какие – даже после исчезновения Романа, а это было совсем недавно.

– А именно?!.

– Вам, наверно, показалось бессмыслицей, в частности, то, что тут сказано про корову, которая жевала цветы, и про желтые и синие яйца. Так вот, на кладбище, где мы хоронили Диму, была какая-то полусумасшедшая старуха, которая клала на могилу яйца, приговаривая, что, дескать, Пасха… хотя какая Пасха осенью? Она приволокла с собой корову, которая едва не съела один из венков для Димы. Все это нельзя не запомнить, не правда ли?

– Да уж…

– Тогда вы легко меня поймете, когда я встречаю в этом письме, жутком для меня само по себе, такие страшные… указания. – Белосельцев смахнул со лба крупные капли пота. Пальцы конвульсивно комкали платок. – Но это еще не все. Там есть слова… про человека-невидимку. Про подоконник. В самом конце…

Я выхватила у Родиона письмо, не обратив внимания на его протестующее замечание, и прочитала то, что за несколько минут до того я просмотреть поленилась:

«Ты сказал мне папа, што, ты мне гаварил я постоянно в детсве сгонял с падаконика чилавека нивидимку. Я его боялся плакал и говорил, што, кагда я адин и начинаю хатеть спать он подходит комне и кладет халодные пальцы, на мою, наголову и приговаривает: не спи замерзнешь тупой дурачок. А нидавна я увидел иво на падаконике и толкгнул. Все ночь выли пад акном и по асвальту были крававые пятны. Он тоже гаварил, што, я длинное слово ты гаварил низапомню. Дигинират».

– Значит, и этому есть какое-то фактическое подтверждение, так? – выговорила я.

– Совершенно верно, – ответил Белосельцев. – И еще какое подтверждение!

– Только не говорите, что это подтверждение «мокрое», – пробормотала я себе под нос, но на этот раз Белосельцев, кажется, услышал. Он даже качнулся в мою сторону и сказал:

– Я точно не знаю, что значит «мокрое»… С бандитами я не вожусь, сериалов про ментов не смотрю… Вообще они у меня почему-то… не того… не очень. Но, кажется, «мокрое» – это связанное с убийством. Так вот, вы почти угадали, если я правильно понял значение слова «мокрое».

– Вы правильно поняли. И что же?

– Дело в том, что в моем доме, непосредственно под нами, жил некто Владлен Моисеевич Горовой. (При этом имени Родион Потапович притянул к себе ноутбук и раскрыл его.) Он не всегда появлялся дома, поскольку часто оставался ночевать на работе, но… четыре дня назад Владлен Моисеевич был у себя дома. Я это знал, он мне позвонил, точнее, не мне, а моей жене… он был с ней знаком через своего покойного отца, моего бывшего тестя. В чьей квартире мы сейчас, собственно, и живем. Вот… он… этот Горовой… эх-м…

Родион, который сидел перед экраном ноутбука, глянул на него исподлобья:

– Ну? Что дальше, Сергей Георгиевич? Что вы замолчали? Вы никак не можете выговорить то, что этого Владлена Моисеевича Горового нашли рано утром под окном своей – да и вашей! – квартиры, в палисаднике? Ведь, кажется, вы упомянули, что он жил точно под вами.