Теофиль Готье - Золотое руно

• Название: Золотое руно
• Автор: Теофиль Готье
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1959

---

Видя, что Брюссель был населен только андалузками со смуглой грудью, что легко объясняется долголетним испанским владычеством в Нидерландах, Тибурций решил ехать в Антверпен, предположив с некоторой долей вероятности, что близкие Рубенсу типы, которые он постоянно изображал на картинах, должны часто встречаться в его родном и нежно любимом городе.

Поэтому он отправился на вокзал железной дороги, ведущей из Брюсселя в Антверпен. Паровая лошадь уже съела свой овес — уголь, она фыркала от нетерпения и выдыхала со свистящим хрипом из пылающих ноздрей густые клубы белого дыма, смешанного с искрами. Тибурций вошел в свое купе, где неподвижно сидели, как каноники в капитуле, пять валлонцев, и состав двинулся.

Скорость сначала была умеренная: ехали не быстрее почтовой коляски по десяти франков за прогон, но вскоре лошадь разгорячилась и помчалась с невероятной, бешеной скоростью. Слева и справа придорожные тополи убегали, как разбитая армия, пейзаж становился смутным и затушевывался серой дымкой; сурепка и пестрые маки слегка расцвечивали золотыми и голубыми звездами черные полосы земли; время от времени хрупкий силуэт колокольни показывался на фоне клубящихся облаков и тотчас же исчезал, как корабельная мачта на бурном море; в глубине палисадников мелькали выкрашенные в светло — розовый или яблочно — зеленый цвет кабачки, увитые гирляндами дикого винограда или хмеля: то тут, то там водяные пятна, окруженные коричневым илом, рябили в глазах, как зеркальца ловушек для жаворонков. Между тем железное чудовище со все возрастающим шумом изрыгало кипящую воду; оно свистело, как астматик — кашалот, и горячий пот покрывал его бронзовые бока. Оно, казалось, жаловалось на безумную быстроту бега и просило пощады у своих черных возниц, которые пришпоривали его громадными лопатами торфа. Послышался шум сталкивающихся буферов и цепей: приехали!

Тибурций бесцельно бегал направо и налево, как заяц, которого только что выпустили из клетки: он пошел по первой попавшейся улице, потом по второй, по третьей, он смело углублялся в самое сердце старого города, ища прекрасную блондинку со страстной настойчивостью, достойной странствующего рыцаря былых времен.

Он видел много домов, окрашенных в мышино — серый, канареечно — желтый, светло — зеленый, светло — лиловый цвет, со ступенчатыми крышами, резными коньками, дверями с извилистым, выпуклым орнаментом, приземистыми колоннами, украшенными четырехугольными браслетами, как в Люксембурге, окнами в стиле Ренессанса со свинцовыми сетками, скульптурными масками, лепными балками и тысячью любопытных архитектурных деталей, которые во всех других случаях привели бы его в восторг; он едва бросил рассеянный взгляд на раскрашенных мадонн, на христов, держащих фонари у переулков, на деревянных или восковых святых с безделушками и мишурой, со всеми этими католическими эмблемами, которые кажутся Столь странными для обитателей наших вольтериански настроенных городов. Другая забота овладела им: его глаза искали сквозь асфальтовую окраску закопченных окон какой‑нибудь белый призрак женщины, милое и спокойное лицо брабансонки, румяное, как свежий персик, и улыбающееся в рамке золотых волос. Он видел только старых женщин, плетущих кружева, читающих молитвенники или следящих украдкой из своих уголков за редкими прохожими, отражающимися в стеклах их «шпионов» или в полированном свинцовом шарике, подвешенном к потолку.

Улицы были пустынней и молчаливей, чем в Венеции; ничто не нарушало тишины, кроме часов, на колокольнях различных

21*

627

церквей, звенящих на самые разнообразные тона в течение, по крайней мере, двадцати минут; мостовые, обрамленные бахромой травы, как у покинутых домов, показывали, как редки и немногочисленны здесь прохожие. Едва касаясь земли, как торопливые ласточки в полете, несколько женщин, закутанных в темный, ниспадающий складками шелк, чуть слышно скользили вдоль домов, иногда в сопровождении мальчика, несущего за ними собачку. Тибурций ускорял шаги, чтобы посмотреть на головки, спрятанные под тенью капюшонов, и видел худые и бледные лица со сжатыми губами, с темными кругами под глазами, скромно прячущимися подбородками и тонкими, настороженными носами, — настоящие лица римских ханжей и испанских дуэний. Его пламенный взор встречал мертвый взгляд, взгляд вареной рыбы.

Переходя из квартала в квартал, из улицы в улицу, Тибурций вышел через арку порта на набережную Шельды. Великолепное зрелище заставило его вскрикнуть от удивления: бесчисленное количество мачт, снастей, рей на реке казалось каким‑то безлиственным, оголенным лесом. Водорезы и антенны доверчиво опирались на перила набережной, как лошади, которые кладут морды на шеи своих соседок по упряжке; тут были голландские урки с красными парусами и выпуклым корпусом, вытянутые черные американские бриги с тонкими, точно шелковые нити, снастями; норвежские коффы цвета семги, источающие пронзительный аромат сосновых стружек, шаланды, сторожевые катера, бретонские солеварни, английские угольщики, корабли со всех концов света. Непередаваемый запах сушеной сельди, табаку, прогорклого сала, расплавленной смолы, к которому примешивался еще острый аромат с кораблей, пришедших из Батавии, груженных перцем, ванилью, имбирем, кошенилью, наплывал густыми клубами, как дым огромной курильницы, зажженной в честь коммерции.

Тибурций, надеясь найти в низших классах настоящий народный фламандский тип, входил в таверны и в кабачки; он пил там брюссельское пиво, ламбик, белое пиво Лувена, эль, портер, виски, стремясь одновременно познакомиться с северным Бахусом. Он курил также сигары разнообразных сортоз, ел семгу, sauer Kraut[6], желтую картошку, кровавый ростбиф и познал все удовольствия этого края.

Пока он обедал, немки с перекошенными лицами, смуглые, как цыганки, в коротких юбках и эльзасских чепчиках беспомощно пропищали у его стола жалостную Lied[7] под аккомпанемент скрипки и других жалких инструментов. Белокурая немка, точно в насмешку над Тибурцием, намазалась так, чтобы казаться покрытой темным загаром; он бросил им в сердцах горсточку сантимов и получил в знак благодарности другую Lied, еще более визгливую и дикую, чем первая.

Вечером он походил по танцевальным залам посмотреть, как пляшут матросы и их любовницы; у всех этих женщин были роскошные черные, словно лаком покрытые, волосы, блестящие, как вороново крыло; очень красивая креолка йодсела к нему и, по обычаю страны, фамильярно пригубила из его стакана и попыталась завязать с ним беседу на очень хорошем испанском языке, так как родом была из Гаванны; у нее были такие бархатные глаза, такая горячая золотисто — белая кожа, такая маленькая ножка, такая тонкая талия, что Тибурций в отчаянье послал ее ко всем чертям, что очень поразило бедное создание, не привыкшее к подобному обращению.

Совершенно нечувствительный к смуглым прелестям танцовщиц, Тибурций удалился в свой отель «Брабантский герб». Очень недовольный, он разделся, завернулся, как мог, в камчатные скатерти, служащие во Фландрии простынями, и вскоре заснул сном праведника.

Ему снились самые белокурые сны на свете.

Нимфы и аллегорические фигуры из галереи Медичи, легкомысленно полуодетые, посетили его ночью; они нежно смотрели на него большими голубыми глазами и дружески улыбались яркими губами, похожими на красные цветы на молочной белизне их круглых, пухлых лиц. Одна из них, Нереида с картины «Путешествие королевы», дошла до того, что запустила в волосы спящего завороженного любовника свои красивые тонкие, слегка окрашенные кармином пальцы. Складки узорчатой парчи искусно скрывали уродство чешуйчатых ног, заканчивающихся раздвоенным хвостом; ее белокурые волосы были украшены водорослями и кораллами, как и подобает дочери моря: она была обольстительна. Группы детей с пухлыми и красными, как розы, щеками плавали в сияющем воздухе, поддерживая гирлянды ослепительно сверкающих цветов, и лили с неба дождь ароматов. По знаку Нереиды нимфы разместились в два ряда, связали концы своих длинных рыжих волос, создав нечто вроде золотой сетки для счастливого 7 и- бурция и его возлюбленной с рыбьими плавниками; они улеглись в нее, и нимфы убаюкивали их, слегка покачивая головой в такт бесконечно нежной мелодии.

Внезапно раздался резкий шум, золотые нити порвались, и Тибурций покатился на землю. Он открыл глаза и увидел только устрашающую бронзовую физиономию, уставившую на него большие эмалевые глаза: казалось, это были одни белки.

— Mein Herr[8], вот ваш завтрак, — сказала старая негритянка — готтентотка, служанка отеля, ставя на столик поднос с посудой и серебром.

— Ну и дела! Мне надо было поехать в Африку, чтобы найти блондинок! — пробормотал Тибурций, с отчаянием принимаясь за бифштекс.

ГЛАВА II

Как следует позавтракав, Тибурций вышел из отеля «Брабантский герб» с твердым и похвальным намерением продолжать поиски своего идеала. Ему посчастливилось не больше, чем вчера; темноволосая ирония, появляясь на всех улицах, посылала ему лукавые и насмешливые улыбки: Индия, Африка, Америка проходили перед ним в более или менее бронзовых обликах; можно было подумать, что сей достойный город, зная его намерения, в насмешку прятал в глубине своих непроницае-' пых задних дворов и за самыми темными стеклами всех тех своих дочерей, которые могли бы напомнить лица Иорданса[9] и Рубенса: скупясь на золото, он предлагал черное дерево.