Татьяна Михайловна Соболева - В опале честный иудей

• Название: В опале честный иудей
• Автор: Татьяна Михайловна Соболева
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Богу ли, велению ли судьбы следует говорить спасибо, но тогда Ал. Соболев сдержался. Он не мог объяснить, что, но что-то более сильное и властное, чем сиюминутный порыв должным образом ответить антисемиту, остановило его от действий с роковыми для него последствиями. Знак свыше, возвестивший, что вскоре предстоит ему стать автором выдающегося художественного произведения - песни «Бухенвальдский набат», что, вероятно, для этого и пришел он в мир.

Он молча покинул партийный дом, которому вполне подошло бы название одного из отделений гестапо. Он понял: дорога в печать для него закрыта.

Оказалось, не только в печать. Имея нищенскую пенсию инвалида войны, он продолжал искать работу. Как-то на одной из московских улиц обратил внимание на объявление: артели, занятой обработкой металла, требуется контролер. Вспомнил свои первые трудовые шаги, юношескую профессию. И решил попробовать трудоустроиться, как тогда было принято говорить. Позвонил. Услышал: «Приезжайте». Дорога заняла не более пятнадцати минут. Кадровик посмотрел на него с сомнением, заглянул в паспорт и поспешно объявил, что пять минут назад оформил на вакантную должность другого человека... Стоило ли вступать в полемику с этим крошечным представителем пораженной антисемитизмом государственной системы? Лишний факт для прозрения: Соболев убедился, что антисемитизм, подстегиваемый сознанием неуязвимости, «проел» все слои советского социалистического общества - от партийной верхушки до пустяшной в масштабах страны артели.

В поисках заработка он нанялся завхозом в какую-то воинскую часть, еще со времен войны располагавшуюся недалеко от нашего дома. Оклад - 450 рублей, оскорбительная мизерность, на сто с небольшим больше пенсии, что он получал. По-видимому, охотников ходить почти даром на работу целый месяц не находилось, и скорее всего благодаря этому пятая графа не стала препятствием для неправославного претендента на безнадежно свободную должность.

Сообщая мне о найденной работе, Александр Владимирович заметил, что даже эта маленькая сумма пополнит наш скудный бюджет. Возразить было нечего. Ведь из моего заработка и его пенсии нам приходилось ежемесячно отсылать 100-150 рублей моим родителям, жившим в Подмосковье. Или с оказией отправлять продовольственные посылки примерно на эту же сумму. Нет, они не были бездельниками или ленивыми иждивенцами. Всю жизнь работали, имели стаж для пенсий. Обе трудовые пенсии - по двести рублей. Наша помощь да картошка с нескольких грядок возле дома спасали их от хронического голода. Вместе с ними страдала и постоянно недокормленная коза. Бедное животное, не иначе как только подчиняясь законам природы, поставляло ежедневно к их столу чуть больше стакана молока... Все это моментально промелькнуло в моей голове. Я не стала его отговаривать. На убогом, безрадостном фоне опостылевшей бедности доводы Александра Владимировича выглядели убедительно, даже заманчиво и... заслонили собой главное: вопрос о «моральном» доходе от предстоящей работы. Правда, я сразу подумала о его полной «профнепригодности» к роли завхоза. Не для него все эти счеты, пересчеты, учеты, реестры, накладные, списки и пр. среди мини-склада хозтоваров, разных аксессуаров завхозовского бытия. Не такой он человек, чуждо ему все это по очевидной несовместимости.

Его ли живой, яркой, энергичной натуре совершать над собой каждодневное насилие, изо дня в день терпеть серую, вялую, скучную, утомительно однообразную «деятельность»-«без божества, без вдохновенья», а главное — бесконечно далекую от жизни духовной, его родной стихии, где плодотворно и полно проявлялось бы богатство его личности, где он мог удивлять и быть полезным. Его принадлежность, тяга к сфере духовной предопределена давно, с рождения, милостью Божьей - даром стихотворца, и вдруг нечто вроде самоотлучения от привычной работы мысли, предпочтение работе для рук, с «отключенным» за ненадобностью интеллектом...

Понимая, зная все это - вперед, в завхозы?!

Но ведь этот вынужденный шаг «в сторону» - не навсегда же! Переждать, перебиться, временно, временно... «Орлам случается и ниже кур спускаться...» - услужливо подсказывала память. Нужно, можно потерпеть - в унисон уговаривала нужда, и пасуя перед соблазнительной мудростью ее аргументов, убывала тревога, таяли опасения. Убаюканные самоуговором, ни Александр Владимирович, ни я так и не сумели тогда предугадать скорой - да чего там! - просто немедленной расплаты за, казалось бы, безобидную уступку «обстоятельствам».

Он вернулся домой после первого же трудового дня с поразившим меня измученным видом. Так устать от в общем-то не тяжелой работы?! Я ждала объяснений. Но мой супруг, обычно очень охотно сообщавший мне все новости, молчал. На мой вопрос, чем был заполнен минувший день, он, судя по промелькнувшей едва заметной гримасе, предпочел бы не отвечать. Произнес телеграфно кратко: раздавал чистое белье, использованное отвез в прачечную.

Выслушав «отчет», я моментально представила себе Александра Владимировича за этим одиозным занятием в деталях, вспомнила свои сомнения по поводу «морального дохода» от функций завхоза и... запоздало - накануне бы так! -поняла, что вчерашняя наша общая игра в поддавки с жизнью не просто жестокий самообман, но и непростительная глупость. Перестала быть загадкой причина сверхутомления новоиспеченного завхоза после первого рабочего дня - сдали нервы.

Другого и быть не могло. Вероятно, сперва сортируя и пересчитывая грязное солдатское белье, позже - сопровождая его в прачечную, поэт в роли завхоза в какой-то момент словно опомнился, остро осознал чудовищную, в приложении к нему, нелепость происходящего. Зачем, почему он здесь, возле кучи из узлов смердящих тряпок?! Бред, наваждение! Это все, на что он способен?! Это - место его работы?! И дело не в ее непрестижности, а в причине, вынудившей его, профессионального журналиста, одаренного стихотворца, согласиться занять никем не востребованную должность с унизительно жалким вознаграждением. Что за причина? Какова она? Ответ на этот вопрос был беспощаден, как сама правда, которую он нес в себе: ты загнан в тупик, тебя заставляют поверить, что большего ты не стоишь в своем отечестве, потому что ты - еврей, представитель народа, от которого отвернулась власть компартийная. Ты - на положении изгоя в отечестве, защищая которое в схватке с фашизмом получил бессрочную инвалидность. Ты живешь в стране, где этот почетный факт твоей биографии не обеспечивает тебе ни гражданских прав, ни заслуженного уважения, уважения за заслуги неоспоримые. Больше того, в антисемитском государстве ни уму твоему, ни таланту не найти применения: при оценке твоих редких личностных данных верх одержит «печать отвержения» - пятая графа паспорта, «подведет» твоя ярко выраженная иудейская внешность.

Ошибалась ли я, предполагая подобный ход его рассуждений в связи с новой работой? Все-таки нет! Ведь не вагоны же он разгружал восемь часов подряд, чтобы выглядеть таким переутомленным, даже измотанным? Я слишком хорошо его знала и была права. На его мрачном, бледном лице - не следы физической перегрузки...

Продолжать эту пытку, переживать повседневное унижение?! Ну уж нет! Как говорится, хорошего понемножку, и одного дня, переполненного негативными впечатлениями, тонкой, легкоранимой натуре моего супруга хватит надолго. Вроде следа от тяжелой травмы.

Без новых обсуждений и взвешиваний pro et contra я предложила ему ограничить стаж работы завхозом одним этим незабвенным днем. Не ждала благодарности. Но и поныне помню теплый мягкий блеск, вспыхнувший тогда внезапно в его выразительных, прекрасных глазах. Освобождение... облегчение... просветление... прилив гордости и силы - все это и нечто большее, чего не выразить словами, сказал его обращенный ко мне взгляд.

Слова родились позже.

Я мучаюсь украдкой, не раз себя кляня, что жить тебе не сладко, любимая моя.

Нас с самого начала далекого пути швыряло и качало, и не было причала хоть на часок зайти.

Морщинки мелкой сетью легли у глаз твоих.

Хотя бы злобный ветер унялся и притих!

Невдалеке заносы, и топь, и гололед...

Гляжу с немым вопросом...

Нет, говоришь, вперед!

С детства запомнилась мне настольная игра с названием «Старайся вверх», подаренная кем-то из родственников. Вертикальные и горизонтальные линии на листе картона образовывали ряды квадратов. А поверх них в разных местах листа были нарисованы картинки со смыслом: на одних -разные звери прыгали, бежали, карабкались по рядам квадратов вверх, на других - то же самое, но вниз.

Как же я не любила противную мартышку, сбегавшую на картинке по лестнице-диагонали от правого квадрата верхнего ряда к левому крайнему нижнего ряда, т.е. к исходной точке игры. Предстояло опять «стараться вверх». Забава далекого детства возникла в моей памяти, когда мы остались с тем, с чего начали не продуманный до конца эксперимент с неожиданно подвернувшейся работой.