Татьяна Михайловна Соболева - В опале честный иудей

• Название: В опале честный иудей
• Автор: Татьяна Михайловна Соболева
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Да будет вечно украшау тебя усау и ушкмау, клыкмау и пушистый хвост!

Твау Котау

С грустью и улыбкой вспоминаю обращение к 53-летней женщине, нет, я оговорилась, к вечно юной «Кошке», не имевшей физической оболочки. Выглядело оно так:

Моя маленькая Кошка, я люблю тебя немножко...

Я отрежу твои лапки и сошью мышатам шапки.

Я отрежу твои ушки и отправлю в печь для сушки.

Я возьму тебя на ручки вместо дочки, вместо внучки, как зовут тебя, спрошу, мигом хвостик откушу.

По человеческим меркам из уст немолодого человека -«невкусно», вроде бы приторно и притворно, учитывая возраст и автора и адресата. Но все преображается в сказку, если суметь представить себе, что так, с потаенным коварством, напевает «кот» своей обожаемой «кошке», ну как в мультфильме и еще в нашей игре, которая могла начаться в любой момент для обоюдного удовольствия.

...Всплывает в памяти: «Я буду с тобой всегда моими стихами...» Всеми им созданными и теми, что только мне. И пусть хотя бы еще одно из них расскажет, как относился к нашей вечной игре он, поэт, второй партнер по «кошке».

Вставай, котенок полусонный, декабрьский запоздал рассвет.

Сегодня ты - новорожденный, тебе от роду сколько лет?

Два когтя и еще немножко, тут вовсе ни при чем года.

Когда ты станешь взрослой кошкой?

Когда? Наверно, никогда.

На то есть колдовское средство, его лишь знаем ты да я.

Пребудет с нами наше детство от точки «а» до точки «я».

Забавный эпизод. Помню, как-то раз Александр Владимирович возвратился из Гагр с... гостем, писателем Валентином Ерашовым. (Путевка в Дом творчества - первая и последняя милость Литфонда в пик популярности «Бухенвальдского набата». Очевидно, не сумели вовремя и толком сориентироваться и ошиблись.)

Гость с улыбкой и подкупающей прямотой заявил мне, что заехал к нам с тайной целью: посмотреть на жену, которой муж изменять не желает. Выдался подходящий момент, до его поезда в Калининград еще несколько часов. Он пробыл у нас часа два-три, прощаясь, очевидно со свойственной ему непосредственностью, он объявил мне то, что у другого прозвучало бы неуклюжей лестью: «Я, кажется, разгадал секрет верности вам Александра Владимировича. Присоединяюсь...» Напомню, я не красавица. «Кошку» я ему, чужому человеку, поверьте, и намеком не показала: не цирковое представление. Может быть, ее околдовывающий свет излучался из меня помимо моей воли и внешних признаков, а тонкой души писатель В. Ерашов мгновенно это обнаружил, особым, Богом данным ему чутьем?

А как реагировали на «кошку» дети! Недаром говорят: ребенка и животное не проведешь, не обманешь, они улавливают волны любви шестым чувством.

Мамы и бабушки из подъезда нашего дома на Соколиной Горе звали Александра Владимировича не иначе как «детский сад». Стоило ему показаться на глазах ребятни, сразу же пустели песочницы, оставлялись игрушки, велосипеды: толпа малышей окружала его плотным кольцом, и начиналась чрезвычайно оживленная беседа. Что им там говорил Александр Владимирович — не знаю, но, наверно, что-то очень-очень веселое, они дружно смеялись. Когда же напоследок, выходя из ребячьего кольца, изображал «кошку», восторг их был беспределен!..

Как-то раз в электричке, на скамейке напротив нас оказался мальчуган лет трех-четырех. с мамой. Что-то заставило его сразу же. не отрывая глаз, уставиться на Александра Владимировича. А тот в ответ на безмолвный вопрос соорудил на лице «скобки», изобразил «кошку». Видели бы вы. как расхохотался ребенок: «Дядя - кошка!». Обратите внимание. какая удивительная точность: «кошка»! Мама его очень смутилась бестактности сына, оскорбившего, по ее разумению. вполне приличного на вид человека. Она ничего не поняла. Сын ее увидел то. что ей не дано было видеть.

А в другой раз та же «кошка», или «кошачья суть», назовите. как хотите, обворожила «даму» примерно девяти месяцев. Произошло это тоже в электричке: летом мы часто курсировали между Озёрами и Москвой. Малышка до такой степени пленилась дядей с кошачьей гримаской, что. когда мы встали, чтобы выйти из вагона, горько расплакалась и. вывернувшись на руках мамы, провожала .Александра Владимировича громким плачем.

Так что не стоит думать, что «кошки» были просто кривляньем. Присутствовало в них несомненно нечто привлекательное. завораживающее для душ нетронутых, бесхитростных.

Ведь только дети могут так смотреть: душой огромной в родственною душу,. -

скажет поэт в одном из стихотворений.

Почему у нас не было детей? Не подлежат, мне кажется, такие вопросы сугубо личностного свойства публичному обсуждению. Тот. кто внимательно прочитал книгу, и без меня найдет подходящие объяснения. Понимаю, я сама подогрела интерес к причине нашей бездетности, показав, как любили .Александра Владимировича дети, как и сам он без труда умел достучаться до детских сердец. Оба мы при постоянном одиночестве не касались в наших нескончаемых разговорах важнейшего для обоих вопроса. Муж был болен. Отдавал себе отчет в том. что нередко все мое внимание я вынуждена была посвящать ему. Не по капризу, по необходимости: «Хорошо, что, любимая, ты в этот час у моей постели». Он ответственно, не бездумно относился бы к своему отцовству, если бы оно состоялось. Два беспомощных, равно любимых, дорогих человека на моих отнюдь не богатырских руках, когда «нам с первых километров далекого пути на лобовые ветры приходится идти»?..

Однажды, ему уже было под пятьдесят, мне - за сорок, он положил передо мной два листа, заполненные строками одного стихотворения. Против обыкновения не стал читать сам. «Автобиографическое» - увидела я в начале первого листа. Не думаю, что он намеревался придать его огласке. Скорее «Автобиографическое» - тяжелейший разговор с собой, то ли жалоба, то ли оправдание. Написав это стихотворение-размышление, по-видимому в момент внезапного душевного движения, он никогда больше не возвращался к нему, не редактировал, не «шлифовал». Видно, рука не поднималась прикоснуться к нему еще и еще раз, как к болезненной ране.

И мне спустя многие годы очень трудно было выбирать кусочки из откровения в стихах.

Автобиографическое

Мне по возрасту надо быть дедом, хоть не сед я и вовсе не стар.

Но поймите: мужчина бездетен и казниться вот этим устал...

Не беда, что зажившие раны нет да нет, а заноют подчас, что имущества полчемодана и казенная койка у нас.

-    Хорошо бы родился сынишка на потеху и радость самим.

-    Понимаешь, уж очень мы нищи...

-    Что ж поделать, жена, погодим.

День за днем, по призванью и долгу, вел обстрел пулеметной строкой.

Мне шептали: - Не вытянешь долго: инвалиду - не бой, а покой!

Усмирись, неуемный и шалый, ретируйся хотя бы пока...

С кем воюешь? - С самим генералом, с всемогущим парторгом ЦК!

...Расплодилося культово племя далеко за Кремлевской стеной...

И куда было деться в то время?

Как нести непосильное бремя?

Как бороться с жестокой ордой?

...Угасал мой гремучий запал, я слабел, подкосилась основа, на больничную койку попал.

Но одюжил...

...я желал поступить на работу - не пускали по пятой графе инвалида войны, журналиста (паспорт меченый, мол, не неси). Было этак в державе фашистской, стало так - на советской Руси.

...Но народный тиран в одночасье, слава Богу, навеки умолк.

...Рассветало... Но глупо и рано трубы песню свободы трубят: уцелело полсвиты тирана и еще легион тиранят.

Дай им срок, и они развернутся и покажут насилия прыть! Прикрываясь «святой» революцией, будут честь и свободу душить.

Будут мерзости с прежними схожи, весь кошмар повторится сполна.

Года три миновало. И что же? Жертвой культиков стала жена...

Ну, а я? Тяжела переправа...

Ой, как будни мои нелегки,

хоть и мной завоевана слава культнаследникам тем вопреки.

Я годами уже опоясан, вечереет уже надо мной...

Нет, теперь не до детских колясок мне с моею усталой женой.

1963 г.

Что могу я к этому добавить? Очень немногое: не было близких родных, на помощь которых можно было рассчитывать. Мои родители жили в Озёрах. У папы после голода в военные годы открылся застарелый туберкулез: уповать на бабушку и дедушку не приходилось. Но я вроде оправдываюсь? И не думаю. Судьбе было угодно нас так обездолить. И волей-неволей, надеюсь, это понятно, наша «кошка» восполнила своим постоянным присутствием между нами, в нас, болезненную брешь в союзе двух людей. Очень возможно, что каждый из нас подсознательно отдавал в игре друг другу то, что предназначалось ребенку. Нерастраченное чувство. Заслоненное нескончаемой игрой, естественно без сговора. Мы в траурные одежды «кошку» не рядили: это был бы не ее портрет. Наша «кошка» была источником радости.

Слова особые, смешно, на «кошачий» лад переделанные, частые моменты игры среди серьезных занятий... Здесь мы оба счастливые жители нашего незримого островка - «кошки», оба - участники игры, оба - ее творцы. Но это не все. Передо мной три обычных больших блокнота для записей. На обложке каждого, от угла до угла, по диагонали рукой Александра Владимировича крупными буквами выведено - «Кошкиниана»: страницы блокнотов заполнены рисунками, такими же редкими и необычными, как наша «кошка». Это - жизнь двух людей средствами изобразительными. Роль человека интерпретирует «кошка», по-своему, как если бы ей пришлось рассказать о действиях человека кошачьими средствами. Да-да, что-то похожее на нескончаемый мультфильм. В нем два постоянных персонажа - Кошка Большая, или Кот, и Кошка Маленькая, или Мелкая.