Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №11 за 1982 год

• Название: Журнал «Вокруг Света» №11 за 1982 год
• Автор: Вокруг Света
• Жанр: Периодические издания

---

...Пробираясь по штольне с Безридным, я теперь с уважением оглядывал подковообразные арки, запрессованные в бетон,— следы прежних битв со стихией.

Из штольни мы свернули в рассечку и оказались в новом тоннельном отрезке. На рельсах сидели парни, перекуривали. Забой проветривался после очередного взрыва. Кто-то тихо пел:

Над порталом пурга.

Разыгралась метель.

А на нас с тобой льет.

Днем и ночью капель.

У подземных дождей.

Никаких расписаний...

— Саша Чупров выводит, сам и сочиняет с Юрой Буровым про нашу работу. Так песня и называется — « Проходчики».

Безридный приветливо помахал рукой ребятам и направился к ним, а я оглядываюсь в забое.

Глыбистые стены переходят в величественный соборный свод, схваченный сеткой на анкерах. В рассеянном полусвете высится на рельсах желтая буровая рама. До основного тоннеля десятки метров гранитного целика, как же она попала сюда?

— Протащили через штольню. Высоковата? Да разобрали эту громадину в 90 тонн весом до последнего болтика,— смеется машинист Анатолий Слонский с восьмиметровой высоты рамы,— наш бригадир Безридный досчитал до пяти тысяч болтов и сбился... Зажимайте уши — начинаю бурить под анкера...

Заработал мотор, зашипел воздух, молоток с силой вонзил в скалу штангу с коронками на конце. Шум перфоратора, визг бура, так яростно сверлящего гранит, что белой пылью летели каменные брызги. «Хорошо еще не все пять молотков заработали,— мелькнуло в голове,— где уж тут разобраться в их голосах...»

Так во лбу забоя бурятся 150 шпуров. Потом уже закладывается взрывчатка, и направленный взрыв, перед которым все уходят из забоя подальше, вырывает три метра скалы. Еще три гранитных метра...

А сейчас начинается погрузка породы — самое трудоемкое для проходчиков дело. Для Володи Рукавчука, оседлавшего юркий погрузчик, это весьма обычное занятие. На открытом улыбчивом лице под шапкой светлых кудрей нет и тени озабоченности. Его машина, посверкивая фарами, деловито загребает стальными лапами взорванную породу...

Кончается смена. Мы уходим, а за спиной режут полумрак прожекторы машин, слышится странное шипение, и мечутся по гранитным стенам огромные тени от движущихся фигур в касках с фонарями, словно разыгрывается сцена из фантастического фильма. А это просто кончается смена и начинается другая. И так каждые сутки уже несколько лет.

Мы не садимся в низенькие вагончики электропоезда, а идем с ребятами из бригады Василия Ивановича Безридного прежней дорогой, под ногами хлюпают доски будущего железнодорожного коридора — главного тоннеля БАМа...

В душевой ребята сбрасывают мокрую грязную спецодежду. Нестерпимо горячая вода вызывает у парней блаженную истому. Пропадает усталость, они резво перебегают в «вахтовку». Автобус трогается, и под стук дождя по крыше Саша Чупров опять заводит песню — свою, тоннельную...

Так и не дождавшись самолета, я поехал из Северомуйска на «газике» управления БАМтоннельстроя в Нижнеангарск, всего триста километров, по дороге вдоль БАМа. Вначале были видны просеки и земляное полотно будущего обходного железнодорожного пути; множество техники, путеукладчики, двигающиеся с запада. Ведь бамовское рабочее движение должно открыться уже в 1984 году, а Северомуйский тоннель двумя годами позже.

«Газик» трясся и нырял в ухабины вдоль бесконечного железнодорожного полотна, идущего по бесконечной, казалось, просеке, прорубленной как по линейке. Разнообразили движение многочисленные мосты и мостики через малые и большие реки. И вот Уоян, настоящий бамовский поселок из веселых, медового цвета резных домиков, в которых сразу угадывалась рука прибалтийских мастеров...

Еще рывок — и перед взором распахивается туманная ширь Байкала. Едем по Нижнеангарску, где, конечно, тоже краплет дождик. Но вот с угрюмого Байкала потянуло ветерком, клочья тумана поползли к вершинам. Обозначился круг солнца, и его тепло и свет коснулись водной шири. Вот уже синяя волна набегает на берег рядом с песчаным откосом у подножия сопок и высокой насыпью. А по туго натянутой блестящей нитке рельсов мчится новенький голубой тепловоз, бодро тянущий за собой несколько вагонов. Так я увидел свой первый бамовский поезд.

Когда через несколько лет поезда пойдут и по Северомуйскому тоннелю, пассажиры вряд ли успеют обратить внимание на бетонные шрамы — следы былых сражений человека со стихией. Но 15 километров такого тоннеля не заметить трудно. И они с благодарностью вспомнят о тех, кто прокладывал его.

В. Лебедев, наш спец. корр. Иркутск — Нижнеангарск — Северомуйск

Степь и море

На новое место

До приезда в Монгольскую Народную Республику я дружил в Москве с одним молодым человеком. Он учил меня монгольскому языку. Часто бывая у него дома, я замечал, что раза четыре в год он переставлял в квартире мебель.

— Что это? — спрашивал я после очередной перестановки.

— Перекочевка,— улыбался багши-учитель.— Перекочевка, смена обстановки, к которой привык. Порядочно, замечу, надоевшей обстановки.

Не раз я вспоминал в Монголии своего учителя. Перекочевка здесь — привычная деталь быта, ритма жизни. К ней приспособлено все, и прежде всего жилище — юрта.

В сегодняшней юрте многое осталось от старины: деревянные ведерки и блюда, медные чайники, длинные и острые ножи, бурдюки с кумысом и айраном, пестики для размельчения чая, кованый черпак, камышовые венички, сундучок-авдар для наиболее ценных вещей. С ними уживаются приметы нынешнего быта, тоже, впрочем, хорошо приспособленные для перемещения с места на место: транзисторный приемник, швейная машина, сборные кровати с белоснежными простынями.

Пастух ждет лета. Ждет потому, что останется позади полоса тяжелого зимнего и особенно весеннего труда, появится трава, начнут давать молоко кобылицы и коровы. А главное, Начало лета — переезд на новое место. Кругом степь в цветах. Синие ирисы растут сразу готовыми букетами. В травах светятся алые саранки, желтые лилии, а в низинах — огненные жарки, фиолетовые ромашки.

Кумыс пенится, созревая, в бидонах и бурдюках. И над всем этим — блеяние овец. Звук этот для арата самая сладкая музыка; он успокаивает, создает обстановку домашности, устойчивости, уюта.

Монголы разводят скот, а следовательно, и кочуют, с незапамятных времен. Слушаешь протяжную песню — уртынду, и кажется: сам едешь по степи. В ее мелодии чувствуется и свист степного ветра, и шорох гобийского песка, и раздолье лугов Хангая, и шум речных перекатов, и гогот тысяч перелетных птиц.

Объясняет же скотовод страсть к перемене мест, как правило, очень кратко и бесхитростно: «Выедешь на вершину горы — любуйся красотой...»

Перекочевывают под руководством опытнейших пастухов — глав семей. Они в точности до дня знают, когда нужно перебираться на новое пастбище, какая и в какой сезон питательность той или иной травы, где она созрела, когда гнать овец на солонцы и на водопой.

Именно так владеет чабанским искусством Герой Труда Цогтгэрэл; у него только учеников-ревсомольцев более шести сотен человек. Они по призыву Монгольской народно-революционной партии пришли в ведущую отрасль страны — животноводство.

Естественно, не только сельский житель ждет теплой погоды. В городах ведь тоже живут вчерашние араты. У каждого города и поселка летом появляется двойник — километрах в пяти вырастает прямоугольник белых юрт. Меняются маршруты городского и поселкового транспорта, снимаются крышки с закрытых на зиму колодцев. По-новому начинает работать торговля.

Больше всех радуются перекочевкам дети. Они взапуски носятся по степи на лошадях, помогают матерям собирать аргал-кизяк, заготовляют впрок дикий лук.

Еще не так давно вместе с сельской Монголией кочевали и народные хуралы, финотделы, медицинские пункты. Командированный, ехавший в те времена из центра, обязательно брал с собой седло, потому что в каждой юрте тебя накормят, напоят чаем, предоставят ночлег, дадут лошадь.

Теперь в командировку стали ездить с портфелями. На селе есть гостиницы. Хуралы и правления больше не кочуют, они обосновались в постоянных поселках — центрах оседлости.

Но скотоводы кочуют по-прежнему. Четыре-пять раз в год переезжают они с места на место в северной лесостепной зоне. До двенадцати-восемнадцати раз на юге, в Гоби. Но уже не всегда на лошадях или верблюдах. Теперь чаще их перевозят на машинах.

Не раз я слышал рассказы о преимуществах для аратов кочевой системы хозяйства. Они сводятся примерно к следующему: скот находится на свежем воздухе, на солнце, движется, питается подножным свежим кормом, пьет родниковую воду. Все это благоприятно действует на животных, они дают высококачественное мясо, молоко, шерсть.