Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1987 год

• Название: Журнал «Вокруг Света» №04 за 1987 год
• Автор: Вокруг Света
• Жанр: Периодические издания

---

Такая реакция, видимо, объясняется тем, что трудности придают приключению драматизм, а трагедии производят на публику куда более сильное впечатление, чем «просто» успехи. В какой-то степени легкость победного рейда Амундсена разочаровала публику, зато трагическая развязка экспедиции Скотта всколыхнула страсти. Все это представляется мне величайшей несправедливостью. Ведь кажущаяся (для несведущих) легкость экспедиции Амундсена объясняется исключительным мастерством полярного исследователя, его опытом, виртуозным владением техникой и умением принимать единственно верные решения. А гибель экспедиции Скотта многие относят на счет неумения руководителя оценить степень риска.

Можно вспомнить об обвинениях в «нерешительности» (читай — в трусости), которым подвергся норвежец Борхгревинк, в 1898—1900 годах руководивший первыми зимовками на континенте. Они прошли в очень тяжелых условиях. Летом Борхгревинк с двумя спутниками совершил поход по шельфовому леднику Росса, дойдя до 78°50" южной широты, самой южной точки, достигнутой к тому времени. По возвращении в Англию (экспедиция, которой руководил энергичный норвежец, была британской) Борхгревинк был жестоко раскритикован президентом Королевского географического общества за то, что повернул назад, а не двинулся дальше к югу. При этом не учитывалось, что кто-то из них, а то и все трое, могли не вернуться из похода.

С аналогичной реакцией, которую можно охарактеризовать как пренебрежительное равнодушие, столкнулся и Черри-Гаррард, доставивший в Лондонский музей естественной истории яйца императорских пингвинов.

«Являюсь,— пишет он,— к старшему смотрителю священных яиц. Представляюсь: «Черри-Гаррард, единственный оставшийся в живых охотник за яйцами императорских пингвинов». Не стану приводить протокольную запись нашей беседы, передам лишь ее дух. Старший смотритель: «Кто вы такой? Что вам угодно? Здесь не яичный склад. Вы мешаете работать. Мне что, вызвать полицию? Если вам нужны крокодильи яйца, обратитесь к мистеру Брауну». Нахожу мистера Брауна, который ведет меня в кабинет Главного хранителя.

Представляюсь с приличествующей скромностью, говорю, что хочу передать музею пингвиньи яйца. Главный хранитель берет яйца и, не удостоив меня ни единым словом благодарности, поворачивается и заводит о них разговор с Важной персоной. Я жду. Кровь у меня начинает закипать. Разговор продолжается, как мне кажется, до бесконечности. Внезапно Главный хранитель замечает мое присутствие, и оное вызывает у него явное раздражение. Главный хранитель: «Вы можете идти». Герой-путешественник: «Соблаговолите выдать расписку». При этом выражение его лица не оставляет сомнений, что в действительности он жаждет не расписки, а убийства,— это, видимо, доходит до будущей жертвы, ибо Путешественнику весьма скоро вручают бумагу. Он оставляет музей с сознанием, что вел себя как джентльмен, однако это служит слабым утешением, и до вечера Путешественник рисует в воображении урок вежливости, который ему хотелось бы преподать Главному хранителю посредством удара сапога».

От подобного эпилога не застраховано ни одно предприятие, итоги которого затем оценивают распорядители кредитов. Глядя из уютного кабинета, они могут счесть, что «результаты не оправдали надежд», что исполнителям не хватило настойчивости, смелости, умения и тому подобное. В кратере Эребуса перед нами возникла дилемма: спускаться в колодец, на дне которого ворочалось озеро расплавленной лавы, или нет? Опыт работы возле лавового озера у меня был; несколько раз мы проводили исследования в чреве Ньира-Гонго в Заире и Эрта-Але в Эфиопии. Соблазн сравнить результаты прошлых изысканий с данными, почерпнутыми в Антарктиде, был огромен. Но на Эребусе со мной находились еще не обстрелянные вулканическими бомбами новозеландцы...

С одной стороны, мысль уехать несолоно хлебавши с вулкана своей мечты, когда имелся шанс добыть вожделенные пробы, была невыносима. Следовало ясно сказать себе, что другой возможности у меня не будет. С другой стороны, мог ли я ставить коллег в опасное положение ради интереса, пусть и очень большого, который представляют эруптивные газы?

Перипетии одиссеи Шеклтона не выходили у меня из головы долгие часы, когда я шагал вдоль кромки кратера, глядя то на колодец, то на безбрежные просторы материка, скованного льдом. О человеке, которому удалось избежать коварных ловушек, часто говорят: «Ему повезло». Так говорили и о Шеклтоне. Действительно, без того, что называют «везением», «удачей», лучше не выбирать себе профессию полярного путешественника. Однако, когда человек на протяжении многих лет совершает подвиги на грани невозможного, когда он возвращается из жесточайших испытаний живым, не потеряв ни единого спутника, это значит, что, помимо прочих качеств, он обладает способностью принимать, подчас в считанные секунды, единственно правильное решение.

Искусство принятия решений с поразительной наглядностью можно проследить на примере одиссеи экипажа «Эндьюранса» под командованием Шеклтона, длившейся шестнадцать месяцев. Ему надо было решать, что делать, когда судно попало во льды; решать, что делать, когда несколько месяцев спустя давление льдов стало реально угрожать корпусу; решать, когда и как покинуть корабль; решать, когда и как грузиться в спасательные шлюпки и куда направляться; решать, каким образом подобраться к пустынному островку Элефанту, до которого они доплыли не по случайности или чудом, но благодаря знаниям, воле, выдержке, физической силе и опыту капитана; решать, где и как устроиться на обледенелом куске скалы; решать, куда отправиться за помощью,— а затем пересечь в шестиметровой шлюпке семьсот шестьдесят миль по бушующему океану под дикими ветрами...

Опыт подсказал Шеклтону, что плыть следует не к Фолклендским островам и не к Огненной Земле, до которых было четыреста миль, а к Южной Георгии, хотя этот остров отстоял почти в два раза дальше. Любой (или почти любой) моряк двинулся бы к ближайшей обитаемой земле — и наверняка погиб бы, потому что ветры не позволили бы ему дойти. Только человек, знавший полярные моря, как Шеклтон, мог совершить такой на первый взгляд дикий выбор. То же относится и к выбору места подхода к Южной Георгии, а затем способу спасения оставленных товарищей.

Подход при сильном ветре к этому скалистому острову — вещь нешуточная. Немало моряков погибло у берегов Южной Георгии. Шеклтон и его спутники сошли на берег целые и невредимые. Несколько дней они восстанавливали силы. Затем Шеклтон с двумя товарищами за тридцать шесть часов без альпинистского снаряжения пересекли ледники и горный хребет высотой около трех тысяч метров. Девять человек из десяти попытались бы обогнуть остров по морю. Но профессиональный моряк Шеклтон знал, что попытка эта почти наверняка закончится гибелью. Он предпочел альпинизм и через сутки с половиной пришел в Грютвикен, крохотный норвежский порт на восточном берегу, где жили китобои.

Я вспоминал о своих прославленных предшественниках, думая о дилемме, поставленной передо мной Эребусом. Конечно, я не собирался идти на риск только ради того, чтобы потом не быть подвергнутым критике со стороны высоких инстанций — прежде всего потому, что не считал их компетентными. Но решение о спуске в колодец следовало принять в течение двух-трех дней, дольше задерживаться в кратере было бессмысленно.

Наблюдатели насчитали около шестидесяти взрывов за двадцать семь дней. Таким образом, в среднем приходилось по два взрыва на сутки. Но это в среднем. На самом деле жерло молчало иногда целыми сутками, а однажды — тридцать шесть часов. С другой стороны, случалось, Фил фиксировал по два, а то и по три взрыва в час. Таким образом, задача сводилась к тому, чтобы, уловив затишье, успеть спуститься к лавовому озеру, взять пробы, произвести замеры и подняться на днище кратера.

Нам показалось, что в ритме взрывов прослеживается закономерность — они чаще громыхали вечером и ночью. Затем в течение утренних часов воцарялась тишина. Я решил, что если в ближайшие два дня картина не изменится, на третьи сутки проведем спуск...

Мы ждали в полной готовности. Открывшаяся картина была поистине грандиозной. Внизу, на дне колодца, всполохами розовело озеро расплава, впереди поднимался конус соседней горы, с которой сползали языки ледников, искрившиеся под полуночным солнцем.

Около четырех часов утра послышался довольно сильный взрыв. До нас долетели клочья лавы. Ну все, теперь, если до следующего взрыва пройдет хотя бы четыре часа, мы спускаемся в жерло!

В течение следующих пятидесяти минут раздались два взрыва. Эребус как был, так и остался непредсказуемым. Я отказался от попытки спуска. Предстояло возвращаться домой — за тысячи километров от цели, лежавшей всего в ста двадцати метрах от нас,— рукой подать.