Василий Топильский - Розы на снегу

• Название: Розы на снегу
• Автор: Василий Топильский
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1973

Жестоким смерчем обрушилось на Европу фашистское нашествие. Пепел и слезы, кровь и руины оставались там, где прошли полчища гитлеровцев.

В воскресный солнечный день 22 июня 1941 года мутный нацистский поток хлынул и на территорию нашей Родины. Везде, где ступала нога оккупантов, вспыхивали очаги сопротивления: зажигали костры в лесах партизаны, действовали подпольщики. Многие из них погибли, но не дрогнули, не согнулись под пытками.

Был свой незримый фронт и в битве за Ленинград. Он проходил по берегам Плюссы и Шелони, Волхова и Великой. Явки его бойцов были в Луге и Острове, в «столице» озерного края далеком Себеже, в избах осьминских колхозников.

В этом сборнике рассказывается о малоизвестных и неизвестных подвигах наших разведчиков, подпольщиков и партизан в годы Великой Отечественной войны.

---

— Быстрее, быстрее! — торопил ее фельдфебель, толкая в плечо дулом автомата. Потом, словно передумав, повернулся к солдатам: — Нет! Держите ее. Сначала — детей…

— Нет! Нет! Стреляйте в меня! — крикнула обезумевшая женщина.

— Мама! Мама! — заплакали ребятишки.

Мать силой оторвали от детей, крепко схватили за руки, отвели к двери. Три выстрела, один за другим… Женщину давило удушье. Она открыла глаза, рванулась что было сил из рук карателей, выпрямилась, успела крикнуть: «Палачи!» — и со стоном рухнула на пол. В нее стреляли, но она уже была мертва. Смерть наступила от разрыва сердца…

Конвоир вытер рукавом глаза и отвернулся, закрыв лицо шапкой. Несколько секунд в землянке стояла тишина. Никто не мог проронить ни слова.

Лицо комбрига, прикрытое ладонями, пылало от гнева. Он проглотил застрявший в горле комок, поднял покрасневшие глаза и сквозь зубы проговорил:

— Расстрелять.

Иван Гончаров ДВА ИВАНА

Мы шли по берегу Вревского озера. Заходящее солнце посылало на землю и дальний лес багряные отсветы. Под ногами шуршало многоцветье осенних листьев. Впереди на пригорке виднелись дома Конезерья — центральной усадьбы лужского совхоза «Володарский».

Мой собеседник, лучший дояр совхоза Иван Наумович Ивченко, с увлечением рассказывал о своей работе. Подойдя к развесистой иве, росшей у самой воды, он неожиданно умолк, посмотрел на подернутое рябью озеро и с грустью произнес:

— Всегда, когда любуюсь им, вижу другое такое же красивое озеро. На Псковщине оно. Сутокское называется. В годы войны на его берегах потерял я дорогого человека.

— А кем он вам доводился? — поинтересовался я.

— Это был мой старший друг, больше — брат нареченный. Звали его Иван Федорович Москалев.

Мы остановились у тихо звенящего камыша. Ивченко, поняв мою немую просьбу, начал рассказывать. Теперь он говорил медленно, точно отрывал от памяти что-то нетронутое, спрессовавшееся под тяжестью лет.

* * *

Ледяной январский ветер обжигал лицо, от холода коченели руки. У стены сарая, выходившей в сад, стоял невысокого роста щуплый семнадцатилетний паренек. На нем была изорванная рубашка. По разбитому лицу тонкими струйками стекала кровь.

Рядом прохаживались два рослых гитлеровца. Полицейский с перекошенным от злости лицом кричал:

— Зачем ты в прошлое воскресенье ездил в лес? Где спрятал оружие?

Паренек молчал. Гитлеровец вскинул карабин и выстрелил. Пуля с шипением ударилась в бревно сарая чуть выше головы.

— Будешь говорить, мерзавец?

Молчание. И снова выстрел.

Юноша приподнял голову и с тревогой посмотрел в сторону. К сараю, еле держась на ногах, подходил отец. Упав на колени, он стал умолять гитлеровцев не убивать сына.

— Отец! — закричал дрожащим голосом юноша. — Встань! Сейчас же встань!

— Ванечка, сынок мой родной, да как же это…

Слова оборвал подскочивший к старику гитлеровец. Он с остервенением начал избивать ногами лежавшего на снегу седого человека.

Иван рванулся на помощь, но полицейский сильно ударил его прикладом по голове. Теряя сознание, он упал рядом с отцом…

Когда стемнело, соседи перенесли избитых Ивченковых в дом. Только на третьи сутки Иван пришел в сознание. Над кроватью, низко склонив голову, сидела слепая мать. Марфа Леоновна материнским инстинктом почувствовала возвращение сына к жизни.

— Сыночек, родной, наконец ты очнулся.

— Мама! А где отец?

— Нет больше у тебя отца, — зарыдала мать. — Сгубили его побоями нехристи проклятые. Вчера соседи похоронили…

Отец и сын знали, где оружие, сами помогали спрятать его. Как-то в один из дней в Матусове неожиданно появились трое неизвестных мужчин. Зашли в избу Ивченковых, стоявшую на окраине деревни. Сказали, что они командиры Красной Армии, предъявили документы. Их приютили, обогрели, накормили. Разве мог поступить иначе сельский активист, один из сыновей которого тоже был на фронте? Когда командиры узнали, что у Ивченковых имеются лошадь и сани, они попросили помочь им перевезти боеприпасы, спрятать их в надежном месте. И хотя это было рискованно, повсюду рыскали гитлеровцы, Наум Михайлович снарядил в лес Ивана.

Целый день лохматая заиндевевшая лошаденка перевозила ящики с боеприпасами и оружием на новое место, оборудованное в глухой чаще леса. Ящики сложили в ровики и тщательно замаскировали. Иван возвратился из леса домой поздно ночью. В санях под хворостом лежал подаренный командирами карабин. Бережно завернув подарок в мешковину, он зарыл его в землю под крыльцом.

Кто-то из фашистских соглядатаев, видимо, заметил ночной приезд младшего Ивченкова.

…Больше недели провалялся в постели Иван. Не успели зарубцеваться раны от жестокого избиения, как в дом явился полицейский.

— Выжил-таки, — с наглой усмешкой прохрипел он. — А ну, собирайся, приказано доставить тебя в немецкую комендатуру в Идрицу.

Две недели продержали гитлеровцы Ивченко в сыром подвале под зданием комендатуры. Каждый день допрашивали. Каждый день хлестали плетью. Иван на допросах твердил одно: в лесу задержался потому, что сломались сани.

И вот снова родительский дом. Мать несказанно обрадовалась возвращению сына. Но радость была недолгой — началась перепись молодежи. Гитлеровская Германия нуждалась в восточных рабах. И тогда Ивченко мартовской ночью ушел из Матусова к тетке в Жаглы.

Рядом с деревней, где она жила, были густые леса, поговаривали, что в них появились партизаны.

Слух оказался верным. Только партизанил вблизи Жаглов… один человек. В народе его звали по-разному, чаще — «лихой Москаленок».

Это был человек трудной судьбы. Родился Иван Москалев в поселке Сутоки. Учился в школе, затем работал в колхозе. Незадолго до войны, защищая товарища, вступил в драку. В ход пошли ножи… Москалев получил срок и был направлен в исправительный лагерь, находившийся в одном из городов Эстонии.

* * *

С первых же дней войны горькая боль терзала Ивана. Те, с кем работал на колхозном поле, растил хлеб, идут в бой с лютым врагом, а ты за решеткой. Сердцем же с ними. Но окажись он на свободе, поймут ли его товарищи, поверят ли? И он решил драться с гитлеровцами в одиночку. Потянуло в родные места. Идрицкие леса стали надежным укрытием.

Оружие добыл у врага. Через лесную дорогу, по которой часто проезжали немецкие мотоциклисты, натянул проволоку. Гитлеровец на большой скорости наскочил на нее и свалился замертво. Трофеем Москалева стал автомат.

А через два дня этот автомат уже строчил по фашистам. Поздно вечером, подходя к деревне Жаглы, Москалев услышал крик. Притаившись в кустах, он увидел, как по дороге два гитлеровца волокли женщину. За ними бежала худенькая девочка. Она плакала и кричала: «Мама! Мамочка!»

Две очереди в упор свалили фашистов. Женщина оказалась женой военнослужащего, погибшего на границе. Ей с дочерью удалось добраться до деревни Жаглы, где их приютили местные жители. Но гитлеровцы выследили беглянок.

С того вечера и пошло. Москалев стал охотиться на оккупантов: нападал на нарочных, обстреливал связистов, отбивал обозы с награбленным, даже когда на подводах находилось и несколько солдат.

Полицаи избегали встреч с «лихим Москалевым», боялись одного его имени. И бывало так: позарится фашистский прихвостень на немудрое добро какой-либо солдатки, а она ему: «Ну погодь, появится Москаленок, попрошу управы на тебя». И уходил, чертыхаясь, полицай…

Как-то вечером. Москалев зашел в дом к тетке Ивченко. Черная густая борода скрывала лицо. На нем был плащ немецкого офицера. На груди висел автомат.

Поздоровавшись с хозяйкой дома, он посмотрел на печь и спросил:

— А кого это там прячешь, Прасковья Михайловна?

— Так то ж мой племянник Ваня. От отправки в Германию сбежал.

— А ну, тезка, слезай с печи, — потребовал вошедший.

Ивченко было замешкался, не зная, как себя вести с незнакомым человеком. На выручку поспешила тетка:

— А ты, Ванюша, не бойся, слезай. Это к нам наш защитник Иван Федорович зашел.

Усевшись за стол, Москалев внимательно выслушал рассказ Ивченко про случай с оружием, про смерть отца, помрачнев, спросил:

— Ну а теперь что думаешь делать?

— Хочу через линию фронта податься. Два брата моих воюют. И мой черед пришел.

— Трудное это дело, — задумчиво произнес Москалев и неожиданно предложил: — А со мною вместе не хотел бы фашистов бить? За отца да и за себя с ними рассчитаться.

— Если возьмете, с удовольствием, — ответил Ивченко.

— Вот и хорошо, тогда собирайся…

В глухой чаще леса, на небольшом островке, окруженном со всех сторон болотом, виднелось перекрытие двух блиндажей. Сюда по ведомой только ему тропе поздней ночью Москалев привел Ивана Ивченко. Один блиндаж был жилой, с печкой, а во втором хранились оружие и боеприпасы, добытые у гитлеровцев.