Абрам Вулис - Хрустальный ключ

• Название: Хрустальный ключ
• Автор: Абрам Вулис
• Издательство: Ёш гвардия
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1975

Действие приключенческой повести разворачивается в предгорьях Западного Тянь-Шаня. Герои повести ищут разгадку нескольких таинственных происшествий и исчезновений, которые случились по вине группы злоумышленников. В повести рассказывается об искателях мумиё, о древних рукописях, помогающих в поисках этого чудодейственного вещества.

---

— Но вместе с водой они могли выплеснуть и ребенка, — усмехнулся я.

— Ничего! Не выплеснули! Ребеночка мы тебе сейчас преподнесем. Преподнесем? — справился он у того же советчика. — Преподнесем! Установлено, что тексты всех трех рукописей пересекаются в одной точке.

— Сусинген?! — вскричал я.

— Сусинген, — подтвердил Абуталиев. — Именно там умудренный опытом и благословенный аллахом лекарь найдет лекарство всех лекарств, бальзам всех бальзамов — мумиё. Способ употребления — в фолианте Снеткова. А случаи из лекарской практики с описанием всех декораций — в ночном манускрипте.

Итак, мумиё! Действие мумиё приравнивалось в туманных журнальных заметочках к действию живой воды. Мумиё омолаживало старцев и, предположительно, воскрешало покойников. Мумиё! А не разыгрывают ли меня ребята?

— Скажи, о сладкоголосый пророк, в какой же аптеке искать это лекарство всех лекарств и бальзам всех бальзамов? — в данную минуту я твердо помнил, что лучшее средство против шутки — шутка. Подобное — подобным, как говорят врачи.

— В медицинской рукописи на сей счет есть некоторые намеки, — вполне серьезно отвечал Абуталиев. — То и дело упоминается исчезающая река или ручей. Может быть, сухое русло. В одном случае — близ горы Бургутханы, во втором случае — близ горы Азадбаш. В любом случае тебя ждет, судя по ночному манускрипту, то есть по книге табибов, некая пещера. Перед тем как войти в нее, рекомендуется совершить намаз.

Мумиё? Что ж, это вполне объясняет интерес Арифова к рукописям! Новые факты аккуратно, как биллиардные шары в лузу, укладывались в мою версию. Слегка даже пританцовывая, я шел по коридору и вдруг из-за поворота на меня накатился забинтованный по самую макушку Норцов.

— Олег! Что за маскарад?

Олег, конфузясь, рассказал мне следующее.

Придя на Тополевую, он позвонил, накликал на себя все ту же бабу, суздальцевскую жену, и услышал от нее, что муженек ее… нет, не приехал и вестей не прислал. Норцов медленно побрел прочь, как вдруг его внимание привлек звук открывающейся калитки. Из дворика, озираясь, вывалился какой-то тип в стеганом халате. «Дервиш», — вспомнил вдруг Норцов сумбурный рассказ Ардальона Петровича. У Налимова бывал какой-то «дервиш».

Кругляш двинулся за незнакомцем по противоположной стороне улицы, по раскаленному асфальту, потому что тот, естественно, предпочел затененный тротуар. Лучший способ привлечь внимание дервиша, вероятно, придумать было трудно. Сорокаградусная жара — и на самом солнцепеке пешеход, которому, видимо, надо срочно согреться.

Норцов не отставал от дервиша до самого входа на Памирский базар. Потом незнакомец нырнул в толпу, и кругляш прохлопал бы его, если бы не отошел к шашлычным рядам у глинобитной стены, поодаль от людского потока. Тут-то он опять и увидел дервиша. Расстелив перед собой тряпичный коврик, незнакомец огладил седую бороду и принялся, щурясь, разглядывать пестрый люд, торговавший разными пряностями да фруктами. В конце концов глаза дервиша остановились на чернявом мужчине, лихо отвешивавшем товар то одному, то другому разморенному покупателю. Заметив дервиша, мужчина стал двигаться еще живее, а когда очередь иссякла, оставил прилавок и пошел куда-то в сторону шашлычников. Не выпуская из поля зрения дервиша, Норцов устремился за чернявым. Того чем-то заинтересовал угрюмый старик, уже успевший, кажется, раза три-четыре побыть мумией. Взъерошенный ворон на коленях у старика кивнул головой, не то раскланиваясь с пришельцем, не то прицениваясь к коробке с гаданиями.

— Планету мою, дорогой, без тебя знаю, — грубо сказал чернявый.

— Не узнал тебя, быть тебе богатым, — вскинул старик тусклые глаза, — Нешто дело есть?

— Голубь ты почтовый! — с этими словами брюнет сунул старику записочку. — Передай, дорогой, по адресу.

Кругляш, как бы прогуливаясь с шашлычными палочками в руках, вновь хотел присоединиться к странной паре. Вот бы дослушать, о чем они говорят. Но дослушать ему не удалось. Сквозь шум, вскипевший у него за спиной, прорвался неистовый выкрик:

— Так вот же он, воришка-то!

И другой выкрик:

— У-у-у, шайтан.

Кто-то дернул Норцова за плечо, кто-то дал ему подножку. От тяжелого удара в переносицу посыпались искры из глаз, и, падая, он успел заметить фигуру дервиша во главе орды разъяренных шашлычников. Дервиш был похож на турецкого султана, получившего письмо от запорожцев, но одновременно и на запорожцев, пишущих письмо турецкому султану. Норцов рухнул на грязный асфальт с поджатыми к животу коленками и очнулся, наверное, несколько мгновений спустя, когда разъяренный гул сменился мягким соболезнующим рокотом. Дервиш вместе с шашлычниками как сквозь землю провалился. Чернявый будто белка из дупла высовывался из своего ларька, а старик-гадальщик, еще больше уподобившийся мумии, оглаживал свою птицу. Норцов собрался с силами, протиснулся сквозь редеющее кольцо сочувствующих и пошел искать врача. Арифов! Наверняка, это его длинная рука дотянулась до Олега. Впрочем, авантюриста-кругляша я тоже не оправдывал.

Глава 3

1

Итак, тринадцатого августа, на четвертый день после базарной потасовки, мы с Норцовым отбыли из столицы, завещав институт, рынок и прочее старшему лейтенанту Максудову. Честно говоря, бывают самостоятельные участки работы и получше. Из Ф. на тряском рейсовом автобусе сразу же, четырнадцатого, выехали в альплагерь «Аламедин». Были мы при полном снаряжении: штормовки под клапанами рюкзаков, удостоверения альпинистов-третьеразрядников и разные жестяные коробочки в карманах штормовок; иголки и нитки в коробочках. Пожалуй, еще три предмета и мы могли бы сойти за горных асов высшего полета: стометровый моток капроновой веревки, шатровая палатка этак килограммов на пятьдесят и алюминиевая лестница для подъема на вертикальные скалы. Увы, этих трех предметов у нас не было. Зато мы имели четырехместную серебрянку с алюминиевым отливом и — на дне рюкзаков — по паре триконированных ботинок, рассчитанных, по-моему, на ухарей, которые собираются бульдозерам подножки ставить. Наткнувшись на такой ботинок, бульдозер летит вверх тормашками, а это чудо обувного производства подстерегает очередную жертву.

От конечной остановки автобуса до альплагеря было ровным счетом двадцать километров. И мы пришли в «Аламедин» заполдень, когда альпинисты предавались утехам не то мертвого, не то тихого часа — аллах ведает, какие эпитеты предпочитает местное начальство. Об этом, собственно, можно было справиться у самого начальства, ибо мастер спорта Ковальчик был на месте. Он сидел на раскладном брезентовом стульчике в своем брезентовом шатре и, демонстрируя отличный подвижный кадык, пил воду из зачехленной в брезент фляги. Мельком подумалось, что дети у Ковальчика — то есть, конечно, у жены Ковальчика — появляются на свет в брезентовых распашонках и тотчас же требуют себе брезентовых пеленок. При виде посторонних мастер спорта отложил флягу с видом человека, который ждет от каждого, кого видит, дурных вестей. Слава богу, огорчать нам его было незачем и, главное, нечем. Выложили мы начальнику лагеря все как есть: приехали, де, в качестве спортивной группы, без путевок, со своим продовольствием и снаряжением, хотим расположиться на окраине «Аламедина», поскольку выше, как мы слышали, начинаются теснины, а ниже, там, где ущелье раздается вширь, мало зелени и совершенно нет дров. Словом, если он не возражает, мы разобьем свою палатку среди тяньшаньских елей. Слушая нас, Ковальчик дружелюбно сиял: отсутствие плохих вестей — само по себе хорошая весть. Более того, пришельцы не посягали на инструкторов, не требовали пищу, их не надо было опекать, а в случае несчастья за них не надо было отвечать. Ковальчик имел все основания радоваться. И он радовался, как ребенок. Тот самый, в брезентовой распашонке.

— Вы посмотрите вокруг! Пятитысячники! Шеститысячники! — Почти семитысячники! — выкрикивал он, словно на аукционе. — Чем не Гималаи! — Ковальчик, пожалуй, считал величие и величину окрестных вершин своей персональной заслугой. С таким же подтекстом он воздал хвалу и стремительной реке, подарившей лагерю свое имя и голубым елям, и наивно-розовой землянике среди тугой атласной травы. — А на днях через наш лагерь прошла спортивная группа, — продолжал Ковальчик, — брать Алтынтау. — Будущие заслуги этой группы Ковальчик, кажется, тоже склонен был приписывать себе.

Мы округлили глаза, я — инстинктивно, а Норцов, как выяснилось позже, сознательно: ему доводилось слышать, что за штука — Алтынтау, с ее неприступными стенами, громадными ледопадами и километровыми пропастями. Но об Азадбаше и Сусингене Ковальчик не говорил и, когда мы упомянули эти названия, недоуменно пожал плечами.