Ольга Макарова - Ii. Камень второй. Горящий обсидиан

• Название: Ii. Камень второй. Горящий обсидиан
• Автор: Ольга Макарова
• Жанр: Фэнтези

В отличие от отца, Карина Каргилл очень уважала древние сказания и всегда обращалась к ним. Так вот, сразу в нескольких из них упоминалось это сияние, не угасающее ни днем, ни ночью. Там говорилось, что все харуспексы образовались из остывшего вулканического стекла: оно почернело, когда жар вулкана угас. Но были и такие, что сохранили в себе этот первозданный жар… Красный глаз, Горящий Обсидиан, Око войны — много имен давали одному и тому же явлению, но ни одно из них не было добрым, словно светящиеся изнутри камни прокляты.

---

…Мощный удар перебил посох Макса надвое; левая рука, принявшая на себя почти всю его силу, повисла плетью… и Макс понял, что проиграл. С минуту его просто били; сопротивляться он уже не мог. А потом оставили лежать на земле… отступили на шаг — и рассыпались множеством бестолковых глиняных обломков.

Туман растаял давно, еще в середине битвы. Потому Максимилиан прочувствовал все, что чувствует побежденный. Гердон добился своего: растоптал врага морально: он, ущербный во всех отношениях миродержец, никогда не сравняется с Владиславой и Серегом… никогда…

Макс зажмурился и, сжав зубы, усилием воли придавил горькое чувство в своей душе, не дав ему разрастись и завладеть им снова. Когда он открыл глаза, то увидел стоящего над ним Гердона Лориана. Над головой отшельника сквозь широкую прореху в переплетении ветвей сияло ослепительно яркое солнце…

…Отшельник протягивал ему руку. Правую, ту, что лучше слушалась.

— Больше не дури, Максимилиан, — примирительно произнес Гердон, с поразительной легкостью рывком поднимая мальчишку с земли. — И не перебивай, когда я рассказываю. Я только что хотел сказать, что знаю, как тебе добыть свое бессмертие…

Глава двадцатая. Puer unoculus[5]

Корневища горькие аира.
Дождевая пресная вода.
Если б я хотел сбежать от мира,
То пришел бы, раненый, сюда.

Здесь растут диковинные травы,
Кровожадны и страшны на вид.
И из них варил бы я отраву,
А быть может, зелья для любви.

Здесь живут диковинные звери,
Здесь опасно и при свете дня.
Только отчего-то я не верю,
Что они убили бы меня.

Уж скорее я бы стал им страшен,
Одичавший и суровый маг.
Рисовал бы я вершины башен
И сходил бы иногда с ума.

Я б еще хромал, держась за посох,
Свыкшись с неизбежной хромотой.
И ответы на свои вопросы
Я писал бы левою рукой.

Поздний Милиан. Сказки

— …я не хотел бить тебя сильно, — заметил Гердон, переступив порог дома.

С этим, пожалуй, можно было согласиться, если сопоставить удар, разнесший в щепки донгоровый посох, с ударами, пришедшимися по самому Максу.

— Мне хватило, — невесело отозвался тот.

— Рука уже отошла? — в голосе Гердона звучало теперь искреннее участие.

— Нет…

Левая рука, принявшая страшный удар вместе с посохом, горела огнем; запястье распухло и выглядело устрашающе. Но перелома, судя по всему, не было.

— Две капли моего анока меллеоса — и ты будешь в порядке, — осмотрев руку, сказал отшельник.

— Это… та штука? — Макс невольно вздрогнул. — Та штука, которую ты лил мне на раны?

— Она самая, — лучезарно улыбнулся Гердон. Когда-то, видимо, у него была замечательная улыбка; даже сейчас она производит сияющее впечатление. — Не бойся, сейчас так больно уже не будет: открытых ран у тебя нет.

— …Я никогда не слышал о таком зелье… — морщась от жжения, когда капли меллеоса касались кожи, говорил Макс. — Чтобы даже переломы срастались за одну ночь…

— Не за одну ночь, — поправил Гердон. — Почти мгновенно они срастались…

Я изобрел анок меллеос потому, что очень хотел жить. Так хотел, что поднял со дна памяти все свои детские знания о травах и ядах: мать у меня была талантливая знахарка, могла взять незнакомое растение и определить, на что оно годится. То же самое пришлось сделать и мне. Только при этом я истекал кровью, а потом начали гнить раны: видишь, пальцев успел спасти только пять.

— Тебя пытали? — спросил Макс прямо.

— Пытали, Максимилиан… — грустно усмехнулся Гердон. — Сайнар твой настолько добр, что не стал пытать меня сам, а поручил это дело знающим людям.

— Сайнар?! — честно говоря, Максу сложно было в это поверить. — Но зачем?!

— Затем, что хотел узнать у меня то, чего я не собирался ему говорить, — уклончиво ответил отшельник. — Сейчас я тебе расскажу, и ты поймешь, что причины для беспокойства у моего братца были серьезные. И вполне достаточные для того, чтобы сделать меня героем, погибшим за Орден…

Я, кажется, обещал тебе бессмертие, — как бы невзначай ввернул словечко Гердон и, отложив фляжку с меллеосом, опустился на низкий хромоногий стул рядом с кроватью, на которой сидел Максимилиан. — Так вот… Есть вполне законный, в плане законов устоявшегося мироздания, способ стать бессмертным в Омнисе. Для этого надо просто заменить собой Хору Тенебрис.

— Не понял… — покачал головой Макс.

— О, Хора Тенебрис — расплывчатое понятие. Ты, должно быть, привык считать, что это камешек, вроде Соляриса и Лунариса, который действует как линза, собирая и концентрируя дикую магию, чтобы та стала доступной стабилизаторам. Так и было, пока им не заинтересовались твои знакомые по Провалу — стиги.

Макс выругался вполголоса: стигийский пауков он вспомнил чересчур ярко…

— Что бы они там себе ни думали, а к источнику магии сбежались почти все и сразу, — как ни в чем не бывало продолжал Гердон. — Там они убили Хельгу… Что покушение на жизнь миродержца так просто с рук никому не сходит, ты по себе знаешь: перед угрозой смерти и у тебя этот механизм включился, иначе бы ты так и остался в Провале… Вот и стигам тогда пришлось несладко: их настиг Размен. На месте долины с Хорой Тенебрис появился Кулдаган. С тех пор прошло без малого три тысячи лет, и ни один маг не заметил разницы, как будто Хора до сих пор на месте.

Я же узнал, что это не так… Что Хора канула за край мира вместе с долиной и стигами. Все это время ее функции выполняла и до сих пор выполняет живая человеческая душа. Кто этот несчастный, я не знаю, знаю только, что он заключен в аренский монолит высшей пробы, на котором стоит весь Кулдаган. Странники называют его дымчатым обсидианом.

— Я не хочу такого бессмертия, — решительно отказался Макс.

— Неет, дружок, — засмеялся в ответ Гердон Лориан, — ты не будешь пленником, как этот несчастный. Ты будешь ходить по земле, радоваться жизни и спокойно править миром… если перед этим устранишь миродержцев.

— Ты сам говорил, что им со мной справиться — плюнуть и растереть.

— И не беру своих слов назад! Но на каждого монстра найдется свой монстр. Оставь Серега и Владиславу их собственным врагам: тем самым, которые так встретили тебя в Провале… — Гердон помедлил с продолжением, словно надеясь, что Макс догадается, но тот лишь пристально смотрел старому магу в глаза. — Изначальный план Сайнара — сблизить стабилизаторы без оправ и открыть Провал. Следуй этому плану: пусть Орден и Советы думают, что все идет как надо. Когда они спохватятся, будет уже поздно.

— …Зачем тебе все это, Гердон? — спросил Макс через некоторое время.

— Я тебе уже говорил, — вновь лучезарно улыбнулся маг. — Это моя мечта. Омнис без Влады и Серега, без Хор, с чистым Провалом, доступным каждому. Новый, лучший мир… Лучший из известных миров…

«Есть люди, ослепленные мечтой…» — кажется, так говорил молодой Малконемершгхан Сайдонатгарлын…

Максимилиан чинил свою старую одежду; он проводил за этим занятием уже пятый вечер.

Новый донгорвый посох стоял рядом, прислоненный к стене у кровати; при холодном свете Северного Лихта Макс подгонял лоскуток к лоскутку, терпеливо заглаживая прорехи и выводя кровавые пятна заклинанием ресторации — таким «пропахли» все старые книги в резиденции Зонара Йариха… Эх, вот если бы и человеческую плоть чинить было так же просто, как ткань и бумагу!..

Гердон Лориан, мастер редчайших в Омнисе направлений магии, на свою беду (и беду Максимилиана) никогда не занимался магической медициной. Потому и сделать для раненого мальчишки сумел не больше, чем когда-то для самого себя…

Но если с уродливыми, уже побелевшими, а не багровыми, как раньше, шрамами Макс еще кое-как смирился, то потеря ловкости и гибкости удручала его все сильнее. Сколько месяцев ежедневной жестокой растяжки и раскачки еще потребуется для того, чтобы просто нормально сгибались и разгибались ноги?!. А правая рука… пальцы стали настолько неуклюжими, что уже не управлялись с пером; теперь если Максимилиан и брал в руки чудом уцелевшее после битвы перо дрекавака, чтобы записать что-нибудь, то писал он левой рукой.

Что же до навечно закостеневшего мизинца, то бог бы с ним, но он тянул за собой и безымянный палец — палец очень важный при обращении с мечом и посохом: в момент замаха перед ударом указательный палец и мизинец отпускают, чтобы оружие двигалось свободнее, и держат его только большим, средним и безымянным пальцами, так что это большая беда, если безымянный слушается плохо.