Мэри Бэлоу - Нежданный праздник

• Название: Нежданный праздник
• Автор: Мэри Бэлоу
• Жанр: Исторические любовные романы

Малышка Каролина хотела бы знать, почему она и ее старшие брат и сестра носят черное, почему не должно быть никакого Рождества и никакого снеговика или снежных ангелов. И почему они должны отправиться в приют только из-за того, что мама и папа отошли в лучший мир. Все равно мамы и папы никогда не было дома.

Правда, няня велела выкинуть из головы глупости про приют, потому что должны приехать их тётя или дядя и дать им кров.

Девчушка не знала, кто такие эти тетя и дядя, не знала, что такое снег.

Но именно снег скоро изменит судьбы всех, кто окажется в их загородном доме на Рождество.

---

– Тимоти, выходит, у них никогда не было настоящего Рождества? Неужели Марджори и Адриан никогда не бывали здесь, с ними? Даже на Рождество?

Она слишком поздно поняла, что обратилась к нему по имени, но надеялась, что он не заметил.

– Рождество – это время, которое взрослые зачастую крайне неохотно посвящают кому-либо, кроме себя, – холодно сказал он.

Его слова жалили, заставив вспомнить свое мелочное раздражение в карете.

– И я в том числе, миледи, – сказал он с таким нажимом на последнем слове, что она поняла – ее оговорка замечена.

– Это преступно, – сказала она наконец. – Если вы или я пропустим празднование Рождества, мы просто пропустим несколько приемов. Если дети пропустят Рождество, они пропустят одну из волшебных составляющих детства. Выходит, Марджори и Адриан в прошлом лишали детей всего этого? Должны ли они и в этом году снова лишить их волшебства, потому что умерли? Разве справедливо заставлять детей носить траур?

– По двум людям, которых они почти не знали? – Он отставил пудинг и, откинувшись на спинку стула, снова и снова одной рукой переворачивал ложку на скатерти. – Делать снеговиков и снежных ангелов – это проявлять неуважение к мертвым?

– Кто устанавливает правила, по которым живут дети? – спросила она.

– Их няня? – предположил он. – Опытная, любящая, но, как мне кажется, женщина, совсем лишенная воображения.

– И отвечающая, по меньшей мере, за одного ребенка с удивительным воображением, – она с неожиданной нежностью вспомнила снежных змеек, змейку-принца, и дракона с принцессой. – Разве эти правила должны устанавливать не вы или я?

Он поджал губы и кинул свой раздражающий взгляд из-под приопущенных век.

– Вы хотите устроить им праздник Рождества? – спросил он. – И вы знаете, как это делается, Урс… миледи?

Она задумалась.

– Это было давно. Но я помню. Я помню волшебство и то, что, возможно, создавало его. А вы?

Он тоже ненадолго задумался.

– Рождественское полено. Падуб, плющ, омела. Замешивание пудинга. Упаковка подарков. Разворачивание их. Пение гимнов.

– И Рождественская история, – добавила она.

– Ах, да, – тихо засмеялся он. – Иногда это почти забывается. Таким образом, мы должны нарушить все правила, пожертвовать своим комфортом и потратить время, чтобы устроить нашим племянникам запоминающееся Рождество, прежде чем они будут заключены в тюрьму одного из моих поместий. И, конечно же, снег. Это всегда особый подарок к Рождеству. Итак, миледи, вы готовы к тому, что ваш нос покраснеет, а пальцы рук и ног будет покалывать, когда вы станете развлекать троих детей, на которых нам, в действительности, наплевать?

– Придержите язык, – резко ответила она, глядя на него. – И это вовсе не так.

Она отвела глаза, когда вспомнила, что все было именно так, и что осознает это, когда пройдет безумное желание дать детям то, чего они были лишены.

– Это неправда. Недавно в детской я кое-что поняла. Руперт старается быть мужчиной в семье. И еще быть храбрым. А Патриция пытается быть достойной его. Малышка просто очаровательна. У Патриции – мои рыжие волосы. У Руперта – ваши синие глаза. Кэролайн весьма самостоятельна. Они почти могли бы быть…

– Нашими? – Он вскинул брови и широко раскрыл глаза, явив всю степень их синевы. – Едва ли, моя дорогая мадам. Мы никогда не делили с вами ложе, ни разу, хотя однажды в Воксхолле мы вплотную приблизились к этому, когда ваша мама позволила нам ускользнуть от ее опеки почти на целый блаженный час.

Он целовал ее страстно, открытым ртом, языком лаская ее рот. Его руки блуждали по всему ее телу поверх одежды, а ее – по его. Он прижал ее к себе, и она еще теснее прильнула к нему. Она знала о жизни достаточно, чтобы понять, насколько он возбужден, и как было бы легко и приятно соединиться им, там, в темной аллейке, вдали от главной аллеи. И она до сих не знала, кто же из них не допустил, чтобы это произошло.

Это воспоминание она не желала слишком часто извлекать из глубин памяти.

– Так похоже на вас – вульгарно напомнить мне о той давней неосмотрительности.

– Неужели? Так я вульгарен, мадам? Полагаю, такому синему чулку, как вы, все, что не являются интеллектуальным, кажется вульгарным.

– Туше! – воскликнула она, швырнула салфетку на стол и встала. – Оставляю вас с вашим портвейном, милорд.

– Напротив, мадам, – он тоже поднялся, подошел к ней и предложил руку. – Мы перейдем в гостиную, чтобы наметить планы на Рождество, которое мы собираемся устроить для детей, не ставших плодами наших тел. Как вы думаете, мы сможем достаточно долго быть вежливы, чтобы их осуществить?

– Я всегда вежлива, милорд.

– Но не тогда, когда разрываете помолвку.

– Полагаю, вас подводит память, милорд. Полагаю, помолвка была расторгнута, по меньшей мере, по взаимному согласию. Полагаю, именно я была обвинена в корысти и попустительстве. Мужчина, который дорожит своей помолвкой, так не скажет.

– А я был холодным, скупым и жестоким. Не таких похвал ждет мужчина от своей невесты.

– Вы совершенно правы. Мы находимся в чертовски неприятной ситуации. Я не могу представить никого, чье общество в течение нескольких дней было бы мне менее желательно. Сам дьявол был бы предпочтительнее.

Виной всему были его близость, твердые мышцы под ее рукой, тепло его тела, его запах, все так странно знакомое. Она ненавидела его близость. Она ненавидела мысль, что неизвестно сколько им придется вместе жить в одном доме, и в этом же доме спать.

Она подумала, что так сильно ненавидеть можно только того, кого ты когда-то столь же сильно любил. Эта мысль совсем не утешала.

– Вопрос в том, – сказал он, усадив ее в гостиной и встав перед ней с руками, заложенными за спину, – сможем ли мы, миледи, на время забыть о взаимной антипатии для того, чтобы привнести немного счастья в жизнь невинных детей? Я смогу. Сможете ли вы?

– Да, – огрызнулась она. – Да, милорд, смогу. Но мы должны найти для беседы что-то менее личное. Может, начнем с погоды?

– Да, похоже, это тема, относительно которой в данный момент можно много чего сказать, – ответил он, усаживаясь напротив нее. Он достал из кармана табакерку и открыл ее щелчком большого пальца – жестом, который она так хорошо помнила.

Да, легко не будет.

***

Виконт Морси стоял у окна своей спальни, барабаня пальцами по подоконнику и глядя наружу. Все было именно так, как и ожидалось, только, пожалуй, хуже. Утренний свет слепил глаза, хотя небо по-прежнему было затянуто тяжелыми облаками и сквозь них не пробивалось ни лучика солнца. К тому же, снег все еще шел. За окном не было ничего, кроме слепящей глаза белизны. Ничего. Столбы ограды увенчались большими снежными шапками, а ветви деревьев сгибались под тяжестью снега. Невозможно было разобрать, где заканчивалась лужайка и начиналась дорожка, где начиналась и заканчивалась подъездная дорога. Ворота были едва различимы. Вряд ли их удастся открыть. Похоже, что за ночь выпал по крайне мере фут снега.

Замечательно! Все его пророчества сбылись. Они оказались целиком и полностью отрезаны от мира и надолго заперты в этом доме. На все Рождество. Он, леди Карлайл и трое детей. И он лишен даже сомнительного удовольствия уединиться в своей комнате или внизу, в библиотеке без книг, только с теми немногими, что привез с собой, и с графином бренди. Лишен, так как вчера вечером согласился нарушить все правила приличия и благопристойности, чтобы позволить детям насладиться Рождеством. Он не передумал, но этим утром понял, что организация праздника для трех маленьких детей потребует довольно значительных усилий с его стороны.

Он не ждал, что леди Карлайл соизволит выйти вместе с ними. Он обратил внимание, что она избежала ответа на вопрос о готовности поморозить нос, а также пальцы рук и ног. Несомненно, она предпочла бы остаться в доме, улыбкой поддерживая их из окна. Но даже в этом случае ей могло казаться, что она слишком далеко от камина.

Виконт нахмурился, пальцы забарабанили быстрее. Он должен был позволить ей узнать, что намерен приехать сюда. Возможно, она осталась бы в Лондоне. Но, черт побери, это было бы несправедливо. Она в той же степени, что и он, ответственна за устройство будущего их осиротевших племянников. И, возможно, даже в большей, чем он – в конце концов, она женщина, а дети – это прерогатива женщин. Впрочем, у него хватило совести раздраженно признать, что это не аргумент.

Ему хотелось бы, чтобы она держалась подальше или дала бы ему знать, что собирается приехать сюда, и тогда бы он держался подальше. Коттедж совсем небольшой. Их спальни рядом. Он повернул голову и бросил взгляд на стену, их разделяющую. Не раз в течение беспокойной и почти бессонной ночи он смотрел на эту стену. Он поймал себя на том, что от нечего делать вычислил, сколько футов может быть между их кроватями.