Алексей Савчук - Прямой дождь

• Название: Прямой дождь
• Автор: Алексей Савчук
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1980

Украинский писатель Алексей Савчук много лет работает в художественно-документальном жанре. Его перу принадлежат две повести о В. И. Ленине — «Месяц февраль» и «Острый почерк», книга очерков о талантливых украинских селекционерах академиках Ф. Г. Кириченко и П. Ф. Гаркавом, повесть об известном помологе Л. П. Симиренко. Двумя изданиями вышла на Украине документальная повесть «Григорий Иванович» — о Петровском.

В повести «Прямой дождь», переработанной и дополненной автором для Политиздата, нарисован образ Григория Ивановича Петровского — выдающегося представителя рабочего класса.

Автор рассказывает о юности Петровского, о его подпольной работе, о деятельности как депутата IV Государственной думы от рабочих Екатеринославской губернии, об участии его в первом Советском правительстве республики, о работе на Украине председателем ВУЦИК. Повесть, получившая широкий отклик читателей и прессы, выходит вторым изданием.

---

Притихли люди, слушают. Каждый думает о своей судьбе, о своей доле, а может, и о доле многих. Горят глаза чернобровой девушки, не сводящей взгляда с порозовевшего лица Григория…

— Читай, читай еще! — просят Григория.

— Микита идет! Староста из нашего села, — негромко роняет высокий хлопец.

Степан тронул струны и запел:

Гей, наливайте чары полнее…

— Со святым воскресеньем, люди добрые! — проговорил староста. На его груди поблескивает большая бляха — знак власти.

— Дай вам бог здоровья, пан староста!

Староста доволен, что его величают паном: обрюзгшее лицо с тонкими, длинными усами расплывается в улыбке.

— Садитесь с нами, пан староста, — предлагает Степан, — выпьем по чарке…

Староста колеблется: то ли хочет, чтобы попросили еще, то ли чувство долга в нем борется с искушением.

— Да ведь я на службе, — медленно и нерешительно говорит он, а глаза жадно впиваются в бутылку.

— Сегодня ж праздник… не грех и выпить, — настаивает Степан. Кладет гитару, встает и почти насильно усаживает старосту, потом уважительно поправляет на его груди сверкающую бляху.

— Будь по-вашему. — Почесав затылок, староста тянется к чарке, но Григорий перехватывает ее:

— Э, нет, пан староста, мы уже и выпили и закусили, а вы, верно, еще и не завтракали?

— Маковой росинки во рту не было.

Григорий наливает старосте полную кружку, тот довольно разглаживает усы:

— Э, хлопче, я и сам бы сидел дома в воскресенье, да начальство кумекает по-иному… Гляньте, говорит, пан староста, не завелось ли там в лесу какой-нибудь кри… кра… Вот, черт, забыл…

Девчата закрылись платочками, беззвучно смеются. Только выпил староста, Григорий снова наполнил кружку.

— Да я ж при исполнении… — пытался протестовать тот.

— Закусывайте получше, пан староста. Возьмите вот этот кусок сала да хрустящий свеженький огурчик, а от вялого живот заболит.

— Водка — такое зелье, что и железо переварит, не то что вялый огурец, — усмехнулся староста.

Гостю поднесли огурец, сало, очищенное от скорлупы крутое яйцо, и снова налили. Теперь он уже клял свою жену, которая «не понимает такой службы… только ругается: опять, мол, выпил… чтоб тебе горячей смолой упиться…». А разве ж он виноват? Свадьбу играют — чарка, помер кто — чарка, родился — чарка. Никуда не денешься. Служба.

Под пьяное бормотание хлопцы все подливали ему водки, пока «блюститель порядка» не повалился головой прямо на скатерть.

Парни ухватили его за руки и за ноги, оттащили в сторону, положили брюхом кверху, чтобы бляха горела на солнце, нарвали травы и подсунули под голову: начальство надо уважать.

— Теперь до ночи не очухается, — засмеялась пригожая девушка, сидевшая напротив Григория.

Снова зазвенели песни, веселые голоса, смех девчат. Степан глазами показал Григорию на группку парней, приглашая его пойти туда.

Но только приятели поднялись, как кто-то крикнул:

— Городовой!

Подошел полицейский, глянул на лежащего старосту, на выпивающих парней, довольно усмехнулся: «Пускай пьют-гуляют, лишь бы крамолы не разводили. Все сейчас пьют — одни с горя, другие на радостях. От этого никто не страдает. Вот книжечки, прокламации — беда! Хотя, по правде говоря, чего в них плохого? Пускай бы читали, ведь они не людей режут?.. Не понять, ей-богу: вот убьют человека, и если он не из господ, то будто так и надо: никому до того и дела нет. А если найдут какую-нибудь паршивую листовку, сколько переполоху! И урядник, и исправник, и пристав, и сам господин полицмейстер, и жандармский полковник — все на ногах… Столько шуму, будто вражеское войско окружило город… Основы, говорят, рушат. А что теми бумажками разрушишь?.. Ой, что-то ты, Никодим, слишком стал рассуждать, — вдруг одернул себя городовой и утешился привычной мыслью: — Начальство лучше знает, что надо и чего не надо».

Вскоре среди шумной толпы хлопцев и девчат замелькал человек с блестящей лысиной и такими маленькими глазками, что их почти не было видно. Глянул туда-сюда, заметил Непийводу, по-стариковски затрусил к нему и еще издали тоненьким голоском протянул:

— О, Степан Иванович, какая радость! — и сунул ему руку в золотистых волосках. — Кто с тобой?

— Все со мной.

— А чернявый?

— Наш… заводской.

— Новенький?

— Да нет, уже больше года работает.

— Я его не знал. — Он внимательно посмотрел на Григория, стараясь запомнить новое лицо.

— Разве ж можно знать всех… Ведь на заводе тысяч шесть будет?

— Да будет.

Крутит своей головенкой с круглой лысинкой, вслушивается, высматривает, примеряется, выпытывает, боится что-нибудь прозевать.

Когда возвращались, Степан сердито говорил:

— Вот негодяи, рабочим уже и отдохнуть нельзя. Везде им мерещатся крамола и запрещенные разговоры. То старосту подошлют, то городового, а потом и эту гадину.

— А кто он?

— Прихвостень мастера Матейчика, его глаза и уши. Видел, как он все разнюхивал да выспрашивал? Только это зря! — Степан посмотрел на Григория: — Скоро нам с тобой предстоит одно дело… Никому ни гугу!

— Ясно.

Он стал терпеливо ждать, когда Степан позовет его на «одно дело». А пока решил действовать самостоятельно…

5

Давно уже в губернаторском доме не было столь роскошного бала. Заново выбеленный двухэтажный особняк с массивными колоннами сверкал огнями. Перед входом горели яркие фонари. По обеим сторонам распахнутых настежь дверей стояли казаки. Ежеминутно подкатывали дорогие экипажи, из которых выпархивали беззаботные гости — нарядные дамы и щеголеватые кавалеры. Преодолев каменные ступени перед колоннадой, приглашенные направлялись к двери, откуда неслись густые и громкие звуки встречного марша полковых трубачей. Сияющий губернаторский дом издали напоминал прогулочный корабль, плывущий куда-то в ночную мглу…

— Рад вас видеть! — встречал каждого нового гостя губернатор — невысокий человек с полноватым лицом, облаченный в парадный мундир и при всех регалиях.

— О, мои дорогие! О, несравненная! — вторила ему губернаторша, статная дама в нарядном платье с глубоким декольте и с замысловатой прической.

Веселые, улыбающиеся гости заполняли огромный зал, почтительно кланялись хозяевам, не скупились друг другу на комплименты, любовались роскошью комнат, наслаждались музыкой духового оркестра; перед тем, как оркестрантов пустили в губернаторский дом, лакей густо опрыскал их из пульверизатора одеколоном. Мужчины толковали о лошадях, о собаках, о строительстве трамвайной линии в Екатеринославе, о судебной палате, о новом способе лечения астмы. Приезжий помещик рассказывал об охоте в своих обширных угодьях, приглашал к себе в гости. Осторожно, намеками, говорили о предстоящей коронации Николая II.

Кучера, доставившие своих господ на банкет, по опыту знали, что торжество затянется надолго, и потому заехали с экипажами в самый дальний угол двора, где штабелями лежали доски и обтесанные бревна — здесь собирались строить флигель. Кучеру, как и матросу, норой охота походить по земле или спокойно посидеть, чтобы не качало. Они разнуздали коней, навесили им на морды мешки с овсом, а сами расселись на бревнах, собираясь покалякать о том о сем. Замолкли лишь тогда, когда в саду начался фейерверк. Но он их особенно не заинтересовал — почти у каждого порядочного пана развлекали этой штукой гостей…

— А чтоб ты сдохла, проклятая, чуть не полсвета обегал, пока тебя нашел. Ишь, куда тебя черти занесли! — вдруг закричал какой-то парень с хворостиной в руке и, тяжело дыша, принялся ловить козу, норовившую пробраться через частокол. Но проворный хлопец быстро поймал ее и начал охаживать беглянку прутом. Не столько бил, сколько громко укорял за самоуправство: — Отвязалась, нечистая сила, и пошла блукать бог знает где. Все огороды и кусты облазил, чуть в болото не угодил, — он показал кучерам заляпанные грязью ноги с закатанными выше колен штанинами. Даже самодельный брыль был в брызгах грязи.

— Чего ж так плохо привязываешь свою козу? — спросил один из кучеров.

— Она не моя.

— А чья?

— Козла.

Все расхохотались.

«Значит, можно подойти к ним поближе», — решил пастух.

— А где ж ее хозяин — козел?

— Попался на чужой капусте, а теперь отбывает наказание.

— На сколько ж его засудили?

— Пока не покается, — не полез за словом в карман Гриша, а сам подумал: «Хорошо, что я переоделся пастухом и взял козу с собой, без козы разговор трудно было бы начать».

В эту минуту к главному подъезду подкатила роскошная карета, запряженная четверкой лошадей.

— Видно, богач какой прибыл, потому как с опозданием, — затягиваясь цигаркой, кивнул на карету пожилой кучер.

Из дома выбежали два лакея, чтобы помочь прибывшим — пану во фраке и нарядной даме.