Алексей Савчук - Прямой дождь

• Название: Прямой дождь
• Автор: Алексей Савчук
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1980

Украинский писатель Алексей Савчук много лет работает в художественно-документальном жанре. Его перу принадлежат две повести о В. И. Ленине — «Месяц февраль» и «Острый почерк», книга очерков о талантливых украинских селекционерах академиках Ф. Г. Кириченко и П. Ф. Гаркавом, повесть об известном помологе Л. П. Симиренко. Двумя изданиями вышла на Украине документальная повесть «Григорий Иванович» — о Петровском.

В повести «Прямой дождь», переработанной и дополненной автором для Политиздата, нарисован образ Григория Ивановича Петровского — выдающегося представителя рабочего класса.

Автор рассказывает о юности Петровского, о его подпольной работе, о деятельности как депутата IV Государственной думы от рабочих Екатеринославской губернии, об участии его в первом Советском правительстве республики, о работе на Украине председателем ВУЦИК. Повесть, получившая широкий отклик читателей и прессы, выходит вторым изданием.

---

И нет этому ни конца ни краю. В начале смены, когда силы еще не растрачены и азарт охватывает, Непийвода легко, как игрушечные мячи, перебрасывал двухпудовые болванки. А под конец работы его движения стали механическими, он собрал остаток сил и подумал сам о себе, что выдохся, как лошадь, которая поднимает перед заходом солнца последний пласт земли.

Тяжелые молоты разбивали металлическое кружево, чтобы отделить болванку от болванки. Приближался самый трудный, самый ответственный момент: горячее литье длинными клещами надо бы сбросить на железную платформу.

Стоят в ряд литейщики, передают друг другу болванки. Непийвода — возле платформы. Один зацепит клещами, качнется — и болванка уже падает у ног другого, тот нагибается, поднимает, передает дальше… Непийвода подхватывает и бросает на платформу. Половина поля уже очищена. Еще нагрузить платформу, разгрести песок — и конец смены.

Ноги и руки будто свинцом налиты, в голове гудит. Движения точны, строго рассчитаны, однообразны — нельзя ни спешить, ни медлить. Зрение, нервы, слух, мускулы — все напряжено. С металлом шутки плохи.

Слава богу, скоро конец. Кажется, Непийвода еще никогда так не уставал и не выбивался из сил. Однообразные покачивания ближайшего соседа, мелькание тяжелых болванок… Ни разу они не мелькали так быстро, ни разу с таким грохотом не бухались у его ног, никогда пот так не заливал лицо.

Переступил с ноги на ногу. Все закружилось перед глазами. Что-то закричал десятник. Не успел опомниться, как тяжелая многопудовая болванка ударила по ногам, и он повалился навзничь. К нему бросились люди…

8

Так Иван Макарович Непийвода оказался в больнице. Лежал с обескровленным, серым лицом, под серым одеялом забинтованные обрубки ног. Грустно смотрел на детей, стоящих у кровати. Трехлетняя Харитя жмется к матери, исподлобья бросая испуганные взгляды на отца.

Никто не знает, что делать.

Молчание становится невыносимым, и отец, с трудом разлепив запекшиеся губы, говорит:

— Катерина, пойди в контору. Мне там деньги должны дать.

— Ладно, — кивает она. Жалея мужа, не говорит, что уже была в конторе, что инженер бросил: «Сам виноват».

— Почему никто не приходит? — спрашивает Иван Макарович.

— На работе все.

— А я и забыл.

И снова разговор не клеится.

Непийвода думает о том, с чего он начал и до чего докатился: остался без ног, и дочери разбредутся по свету нищими. Всегда торопился на завод, надеясь когда-нибудь вырваться из города. Был чернорабочим — его силе все завидовали, и десятник хвалил. Выбился в люди, стал, литейщиком, а перед тем сколько «магарычей» поставил… В стороне от всего был: тихий, покорный, молился богу да почитал царя-батюшку… И теперь только на царя надежда. Если б его императорскому величеству было известно, что в далеком Екатеринославе на Брянском заводе есть литейщик Непийвода, с которым приключилась беда, разве могущественный самодержец бросил бы Ивана на произвол судьбы? Ведь не по своей вине он стал калекой. А что, если написать царю письмо?

Мысль эта овладела им. А может, он такой счастливый, что послание дойдет до императора? Ведь сам видел картинку, не помнит только где… Царь в госпитале раздает солдатам кресты — награды. Был бы грамотным, сам написал, никого бы не просил. Но кто напишет? Степан? Нет, лучше Григорий.

— Катерина, пускай Григорий ко мне зайдет…

Григорий не мог себе представить, о чем собирается говорить с ним Непийвода. А тот встретил его без тени грусти, словно и забыл о своей беде:

— Присаживайся сюда, на койку. Ты мне очень нужен. Они, видно, заживо решили закопать меня в могилу. Черта с два! Не выйдет! Догадайся, что я придумал? Ни за что не додумаешься… Решил написать самому царю!

О заводском начальстве Иван Макарович теперь говорил сердито, со скрипучими, металлическими нотками в голосе, а слово «царь» произносил мягко, с благоговением.

— Что на это скажешь, Григорий?

— Написать можно, отчего же…

— Вот и хорошо, — обрадовался Непийвода.

— Только поможет ли?

— Поможет, — уверенно произнес Иван Макарович. — Только бы дошло письмо! Только бы не перехватили!

— А я думаю, что и царь не поможет.

— Я давно знал, что ты думаешь про царя. Но в таком деле ты мне не советчик. Если хочешь написать — пиши, нет — другого попрошу, — сердито заворчал Непийвода, а у самого мелькнула мысль, что грамотных не больно-то много, да и не каждому довериться.

— Хорошо, напишу, — поторопился согласиться Петровский. — Но уверен — зря.

— Твое дело исполнить мою просьбу.

Долго ломали голову над тем, как рассказать царю о жизни Ивана Макаровича, о его работе, о том, какая с ним приключилась беда… Нужно было написать как можно короче, — ведь не станет самодержец бескрайней Российской империи тратить время на какого-то Ивана Непийводу, хоть он и верноподданный.

Григорий хотел было отправить письмо сам, но Иван Макарович запротестовал:

— Ты на конверте напиши точный адрес и отдай моей жинке. Она отправит, а то зачем тебе такая морока?

Оставалось только ждать ответа. «На все — пока дойдет письмо до Петербурга, пока царь его прочитает, подумает — уйдет немало времени», — решил Непийвода. Он принялся считать дни, как узник, которого вскоре должны выпустить из темницы. Дал волю своей фантазии. Тысяча, на которую он рассчитывал, была заранее распределена только на самое необходимое.

— Катерина, а что, если нам царь больше тысячи пришлет? — спрашивал Иван Макарович, и глаза его загорались надеждой.

— Дал бы бог, — вздыхала жена.

Прежде Иван Макарович обычно не замечал, как летело время: будни отнимала работа, праздники уходили на то, чтоб отоспаться. Теперь дни стали бесконечно длинными… Проснется едва забрезжит и до вечерних сумерек все ворочается на больничной койке.

Тем временем заводская администрация пришла к заключению, что Иван Непийвода, литейщик доменного цеха, стал калекой по собственной вине: был неосторожен. Ему назначили семь рублей пенсии в месяц, заявив, что и это великая милость со стороны директора…

9

Григорий, ожидая посланца, боялся уснуть. И все-таки задремал, но сквозь сон услышал, как постучали в окошко. Открыл глаза, прислушался. Постучали еще раз. Он вскочил с постели, припал к стеклу, за которым мелькнула тень, потом бросился к двери, выскочил на крыльцо. Незнакомец держал в руках две плетеные корзины.

— Спрячь, — сказал тихо. — Да так, чтобы сам дьявол не нашел.

— Хорошо. Сделаю.

Человек исчез, а Григорий мигом забрался на чердак и там в дальнем углу в куче разного хлама спрятал корзины.

На другой день Степан сказал:

— Листовки разбросаем на заводе и в поселках… Часть передадим хлопцам, с которыми мы были на гулянье.

Ночью друзья, спрятав листовки за пазуху, вышли из дому. Часть они решили разбросать на заводском дворе, часть — на Брянской площади, куда люди спозаранку сойдутся на базар, остальные — на рабочих окраинах.

Молча двигались безлюдными улицами. Заметив кого-нибудь, притворялись веселыми гуляками. Вдруг Григорий споткнулся — и листовки веером легли на землю. Парни быстро собрали их, и как раз вовремя: из-за угла показался полицейский наряд.

— Кто такие?

— На смену идем, — спокойно ответил Григорий.

— Где работаете?

— В прокатном.

— Идите.

Целую ночь парни раскидывали листовки в Кайдаках, в рабочих колониях Брянского и Трубного заводов, в фабричном поселке…

Чего только не рассказывали на другой день о листовках! Одни говорили, будто их сбросила с неба какая-то машина, другие — будто студенты усыпали ими всю землю. Полицейские носились по городу, останавливали и обыскивали прохожих.

Прокламации сделали свое дело.

10

Директор Брянского завода вызвал в контору мастера доменного цеха, где совсем недавно работал литейщиком Иван Непийвода.

Шагнул навстречу, пожав руку, торжественно произнес:

— Поздравляю, господин Матейчик! Большая у нас сегодня радость. Его императорское величество соизволили наградить вас медалью «За усердие». Это большая честь, господин Матейчик!

Директор протянул мастеру серебряную медаль и муаровую ленту Станислава, еще раз пожал руку.

— Рад стараться, ваше превосходительство! — по-солдатски вытянулся Матейчик. Его круглое красное лицо расплылось в улыбке. Он уже давно работал на заводе, заслужил усердием и безоговорочным повиновением расположение хозяев, готов был за них любому перегрызть глотку и частенько пускал в ход кулаки. Рука у него была тяжелая: стукнет раз — и свернет челюсть. В его смену бывало больше всего несчастных случаев, но он и в ус не дул. Самое главное — были бы довольны хозяева…

В тот же самый день к Ивану Макаровичу пришел почтальон. Явился кстати: Непийвода уже из сил выбился, ожидая ответа и сомневаясь, дошло ли письмо до Петербурга. А письмо его долго колесило по инстанциям, пока наконец попало в столицу, в канцелярию «по принятию прошений на высочайшее имя». Прошения такие, если они не касались смертной казни или просьбы о помиловании, Николай II не подписывал, а поручал чиновникам, усердно оберегавшим царский престол. Чиновник канцелярии писал ответы на роскошной гербовой бумаге. Он знал, что главнейшее предназначение российского самодержавия — блюсти форму.