Валентин Асмус - В_ Ф_ Асмус — Диалектика необходимости и свободы в философии истории Гегеля

• Название: В_ Ф_ Асмус — Диалектика необходимости и свободы в философии истории Гегеля
• Автор: Валентин Асмус
• Жанр: Философия

---

У Гегеля активность из деятельности «конечного» и «единичного» субъекта, или индивида в гораздо большей степени, чем у Фихте, становится деятельностью социального целого. На место абстрактного понятия о «роде» выдвигается гораздо более конкретное в историческом смысле понятие о «духе народа».

Существенная характеристика духа — его деятельность. «Дух по существу дела действует, он делает себя тем, что он есть в себе, своим действием, своим произведением; таким образом он становится предметом для себя, таким образом, он имеет себя, как наличное бытие пред собой» (VIII, 70—71). Деятельность, согласно Гегелю, есть «средний термин заключения, одним из крайних терминов которого является общее, идея, пребывающая в глубине духа, а другим — внешность вообще, предметная материя» (VIII, 26). Деятельность — тот «средний термин», благодаря которому «совершается переход общего и внутреннего к объективности» (VIII, 26). Сказанное справедливо не только в отношении духа единичной индивидуальности. «Таким образом действует дух народа: он есть определенный дух, создающий из себя наличный действительный мир, который в данное время держится и существует в своей религии, в своем культе, в своих обычаях, в своем государственном устройстве и в своих политических законах, во всех своих учреждениях, в своих действиях и делах. Это есть его дело — это есть этот народ. Народы суть то, чем оказываются их действия» (VIII, 71).

Отношение индивида к народному духу — отношение усвоения и приближения к его исторически сложившемуся в действии характеру: «Отношение индивидуума к этому заключается в том, что он усваивает себе это субстанциальное бытие, что таков становится его образ мыслей, и его способности развиваются так, чтобы он представлял собою нечто» (VIII, 71).

Настолько, по Гегелю, велика сила действенности народного духа, что ею снимается противоречие между тем, что народ есть в своей возможности и тем, что он есть в действительности. «Возможность, по крайней мере путем рефлексии, указывает на нечто такое, что должно стать действительным, и, точнее говоря, аристотелева dynamis есть также и potentia, сила и мощь» (VIII, 54). Таким образом, разлад между тем, что народ есть в себе, субъективно, по своей внутренней цели и по существу своему, и тем, что он действительно есть, устраняется» (VIII, 71). Народ «создает то, что он желает» (VIII, 71).

В деятельности этой — как субъективной, усваивающей характер «духа народа», так и в действиях субстанции самого народа — раскрывается конкретная диалектика необходимости и свободы, отдаленным праобразом которой было становление свободы и необходимости еще на абстрактных ступенях развития Логоса.

Внутренний, в себе и для себя сущий, духовный процесс есть «необходимое» (VIII, 52). Однако действование отдельного лица, участника и деятеля исторического процесса, представляется самому этому деятелю как свободное и как движимое личным интересом. И это представление, по Гегелю, не иллюзорно, оно имеет реальный корень в самой исторической жизни. Ближайшее рассмотрение истории убеждает нас, согласно Гегелю, в том, что действия людей «вытекают из их потребностей, их страстей, их интересов, их характеров и способностей и притом таким образом, что побудительными мотивами в этой драме являются лишь эти потребности, страсти, интересы и лишь они играют главную роль» (VIII, 20).

Конечно, и в деятельности индивидуальных участников исторического процесса «можно найти и общие цели и желание добра, и благодарную любовь к отечеству; но «эти добродетели и это всеобщее — утверждает Гегель — играют ничтожную роль в отношении к миру и к тому, что в нем творится» (VIII, 20).

Каким же образом общее, или общий разумный смысл истории может осуществиться через действия отдельных ее участников, если эти участники не знают, не понимают общего и в своем действовании руководятся почти исключительно одними своими личными потребностями, интересами и целями?

Ища ответа на этот вопрос, Гегель использовал уже рассмотренную нами мысль Шеллинга. Автор «Системы трансцендентального идеализма» опирался на противоречие между сознательными задачами, которые люди ставят перед собой в своих исторических действиях и результатами самих действий. Результат этих действий не может быть полностью предвиден и не может полностью совпадать с задуманным. Он может возникнуть даже вопреки воле и намерениям действующего. Именно этот непредвиденный результат и есть канал, по которому в исторический процесс проникает необходимость исторически совершающегося. Он необходим, так как «навязывается» действующим людям независимо от их воли и намерений, помимо и сверх их сознания и познания.

Не называя по имени Шеллинга, как своего предшественника, Гегель опирается в этом вопросе именно на него. «Во всемирной истории,— поясняет он — благодаря действиям людей вообще получаются еще и несколько иные результаты, чем те, к которым они стремятся и которых они достигают, чем те результаты, которых они непосредственно знают и которых они желают» (VIII, 27). Правда, при этом они добиваются удовлетворения своих интересов. Но благодаря этому достижению «осуществляется еще и нечто дальнейшее, нечто такое, что скрыто содержится в них, но не осознавалось ими и не входило в их намерения» (VIII, 27).

Этот непредвиденный и несознаваемый добавочный результат действия субъективно сознательного, но отнюдь не адекватного общей идее, характеризуется у Гегеля (наподобие Шеллинга) как необходимость. Мерой этой необходимости оказывается именно ее непознанность, неадекватность познания исторического действия его полной действительной сути.

Свое понимание исторической необходимости Гегель раскрывает в знаменитом рассуждении о роли великих личностей в истории. От заурядных представителей действующего в истории человечества великие люди, или «герои» истории отличаются тем, что их мышление, при всей ограниченности и неадекватности, неизбежной и для них, лучше понимают «то, что нужно и что своевременно» (VIII, 29). И великие люди «желали доставить удовлетворение себе, а не другим. И они, преследуя свои цели, «не сознавали идеи вообще» (VIII, 29). Так, Цезарь боролся «в своих интересах, чтобы сохранить свое положение, честь и безопасность» ( VIII, 29). Не только в случае Цезаря, но и вообще ничто не осуществлялось без интереса тех, которые участвовали своей деятельностью в историческом процессе. А так как индивидуальность, отодвигая на задний план все другие интересы и цели, целиком отдается своему предмету, то Гегель называет личный интерес «страстью» (VIII, 29). Развивая эту мысль, он утверждает, что «ничто великое в мире не совершалось без страсти» (VIII, 23). В великом «ковре» всемирной истории «идея» составляет его основу, «человеческие страсти» — уток, а конкретным центральным пунктом и соединением обоих является «нравственная свобода в государстве» (VIII, 23).

Но личные и частные цели великих деятелей истории «содержат в себе тот субстанциальный элемент, который составляет волю мирового духа» (VIII, 29). Свои цели и свое призвание великие люди черпают из источника, содержание которого для всех остальных их современников «скрыто и недоразвилось до наличного бытия» (VIII, 29). Они черпают эти цели и призвание из «внутреннего духа, который еще находится под землей и стучится во внешний мир, как в скорлупу, разбивая ее» (VIII, 29).

Поэтому всемирно-исторических людей «следует признать проницательными людьми; их действия, их речи — лучшее в данное время» (VIII, 30). Они лучше всех других понимали суть дела. Именно от них впоследствии все прочие усваивали себе это их понимание и одобряли его. Они оказались великими людьми, «потому что они хотели и осуществили великое, и притом не воображаемое и мнимое, а справедливое и необходимое» (VIII, 30).

Таким образом, уже благодаря деятельности великих людей, этих «доверенных лиц всемирного духа» (VIII, 30), сила неподвластной духу необходимости уступает разгулу и соответственно возрастает доступная ему и составляющая предмет его усилий свобода. Мера возможной свободы — доступное каждой эпохе сознание необходимости.

Если одаренные разумом исторические «герои эпохи» должны быть признаны «проницательными», то сам «разум» истории должен быть признан как бы наделенным «хитростью»: «Можно назвать хитростью разума то, что он заставляет действовать для себя страсти» (VIII, 32). При этом «не всеобщая идея противополагается чему-либо и борется с чем-либо; не она подвергается опасности; она остается недосягаемою и невредимою на заднем плане» (VIII, 32). В большинстве случаев личное слишком мелко по сравнению со всеобщим: «индивидуумы приносятся в жертву и обрекаются на гибель» (VIII, 32).