Александр Лебеденко - Будни без выходных (избранные главы)

• Название: Будни без выходных (избранные главы)
• Автор: Александр Лебеденко
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1990

"Я жил под впечатлением каменного мешка, железных стуков, которые казались мне зловещими, жутких нацарапанных на столе и стенах надписей былых обитателей камеры № 13, сумасшедших визгов и истерических криков, раздававшихся в верх-них и нижних камерах, щелчков глазка, не затихавших ни днем, ни ночью, безмолвия обслуги и охраны…" Так вспоминал в 1962 году писатель Александр Гервасьевич Лебеденко (1892–1975) свои впечатления от первых пяти дней пребывания в одиночной камере тюрьмы Большого Дома (здание Ленинградского управления НКВД). Его арестовали 14 февраля 1935 года. Это была первая серия арестов, последовавших за гибелью Кирова. Впрочем, Лебеденко не инкриминировали участие в смертоубийственном заговоре, он понадобился для лжесвидетельства на Н. Тихонова — тогда активно готовился крупный политический процесс над писателями, во главе которых, по замыслу инсценировщиков дела, должен был оказаться Тихонов.

Лебеденко исчез в лагерях на 20 лет.

В 1962 году, в пору попыток создания гулаговской литературы, Лебеденко написал автобиографическую книгу новелл "Будни без выходных". Напечатать ее тогда не удалось. Публикуем избранные главы этой книги.

---

Но бумажки не было даже на завертку. Впрочем, не было и табаку. Жуков выловили пальцами…

Кто-то серьезно спросил:

— Интересно, жуки входят в раскладку?

Это был, конечно, самый наивный из шестерки. Но все было так непривычно и необычно… Все могло прийти в голову.

Подавальщик, который пробыл здесь уже неделю и считал себя аборигеном, пальцами выловил одного из жуков, осмотрел его, понюхал и сказал:

— Вот сволочи! Опять взяли воду из болота.

От него Андрей и его товарищи узнали, что за чистой водой надо было ходить за двести метров, а запущенный пруд (несправедливо именуемый болотом) был рядом.

Итак, раскладка, повар и добродушный завхоз были ни при чем.

— Лень-матушка и тут налицо. Великая лень) — облизывая деревянную ложку, сказал седой, пока еще грузный человек, в прошлом главный бухгалтер.

Он был самым дальновидным из всех.

Таков был первый лагерный обед Андрея.

Он был далеко не самым невкусным.

Начальник Досич

Так вот он — лагпункт — конец пути. Первое пристанище надолго. Глубока, многоводна и извилиста река Чулым. Широка и болотиста ее пойма там, где она принимает в себя быструю Яю. Над поймой невысоко подымается зеленая грива — в ней проволокой и сухим плетнем отгорожена небольшая зона.

Этап сложил вещи у вахты. Прежде чем войти в зону, надо пройти баню.

Баня — вот она — белый сруб, но из трубы ни струйки дыма, а холодная баня — какая же это баня?

Приказано войти. Приказано раздеться и сдать белье и одежду в прожарку.

— А жару-то и нет, — ухмыляется банщик. — В лесу живем, а дров нету…

Какая-то женщина в белом — должно быть, врач — трижды меняет приказы: раздеться, одеться, сдать все вещи, сдать только белье, оставить верхнее… и опять все сначала…

Андрей сидит на прилавке, покачивая голыми ногами. На нем шапка, пояс и очки, остальное — в чем мать родила.

Входит высокий человек в рыжей кубанке. Глаза зеленые, острые, и весь он легкий и острый. Держится прямо. Говорит отрывисто. Больше спрашивает. Отвечает ему сутуловатый, одетый в лагерное субъект, который держится на полшага сзади.

— Почему не все вещи сдали?

— Жару-то нет, — шепчет субъект.

Человек в кубанке не обращает внимания на реплику…

— Русским языком сказали…

Андрея берет злость:

— Я, наверное, лучше вас знаю русский язык, а понять ничего не могу…

— Что он сказал? — прищурившись, спрашивает человек в кубанке.

— Он говорит, что лучше вас знает русский язык, — пожимает плечами субъект. Весь он — злорадство и благородное негодование…

— Фамилия?

— Быстров, — отвечает Андрей. Он уже понимает — сделал глупость.

Человек в кубанке резко поворачивается и уходит.

Банщик подходит к Андрею и шепчет:

— Это же Досич!

— Ну так что?

— А то, что тебе, парень, хана без музыки. — В голосе банщика презрение — дескать, так дураку и надо!

Андрей делает вид, что ему наплевать, но в душе он клянет свою неосторожность. Чего ради?

То один, то другой сообщают ему, что Досич — это начальник лагпункта, что он здесь и царь, и бог, и пресвятая троица, что он сам был заключенным за участие в банде, что подхалимы приносят ему из тайги в клетках сотню птичек и он отщипывает ногтями головки воробьям, малиновкам и овсянкам.

Все это говорится то злорадно, то с сочувствием, и Андрей ложится спать с мыслью — если не случится чуда, жить ему здесь да и вообще недолго…

Чудо все-таки случилось

Небольшой кабинет Досича переполнен. Пришел и Андрей. Никто не хотел начинать первым.

— Как фамилия? — спрашивает Досич Андрея.

— Быстров.

— Статья?

— 58, пункт 10, часть первая.

— Профессия?

— Писатель.

— Ну что ж, нам интеллигентные люди нужны.

В набитой людьми комнате происходит то, что в театре зовут — движение.

— Это приятно слышать, — неуверенно, вполголоса говорит Андрей и ждет злой шутки, издевательства или чего похуже.

Досич делает заметку на листке блокнота.

— Следующий. Фамилия?

— Карпов.

— Статья?

— 58–10, часть первая.

— В лес.

У Карпова одна нога — протез.

— Следующий. Фамилия?

— Леонов.

— Статья?

— 58–10, часть первая.

— В лес…

У Леонова одна нога — кость, обернутая кожей. Ходит он на костыле.

И так дальше…

Утром, в темноте палатки, однорукий нарядчик Т. читает список идущих на лесоповал. Фамилии Андрея нет.

— А я? — спрашивает Андрей.

Т. проверяет список.

— Вас нет.

— А что же мне делать?

— Лежи на нарах. Нужно будет — вызову.

Но на таких нарах долго не улежишь. Разве свалит с ног мертвецкая усталость.

Палатка на двести пятьдесят человек. По краям две железные печки. Нары двухэтажные, но вместо досок — горбыли. Сверху хвойные ветки. Лежать на них мучение, сучья врезаются в тело. За все отвечает пальто — оно и простыня, и матрас, и одеяло.

Проходит неделя. Все, кроме дневальных, уходят в лес до вечера, Андрей бродит без цели по зоне. Спасаясь от крепкого мороза, пилит дрова для кухни, топит печь, колет лед у порога, носит воду.

Недоумевает почему так случилось? Тешит себя мыслью, что его выручила смелость.

Много позже, когда он узнал, почему его на этот раз миновали прелести лесоповала, за эти мысли он обругал себя самонадеянным идиотом.

Архиепископ Томский и Барнаульский

Маленький, сухой, жилистый, с курчавой редкой бородкой, одетый в телогрейку, ватные брюки и валенки, он показался Андрею не то извозчиком, не то прасолом, но скорее всего церковным пономарем.

В чем нельзя было ошибиться, это в том, что человек этот переполнен злобой. Она бушевала в нем, не стихая, и то и дело вырывалась наружу, как пена из только что открытой бутылки пива.

Сидел он на краю грубо сбитого стола, единственного в этой своеобразной конторе. Во главе стола сидел инженер Денисов. Когда Андрей явился к нему и по-военному, пытаясь даже щелкнуть каблуками галош, сообщил, что его направил нарядчик, Денисов с грустью сказал:

— Понятия не имею, что я с вами буду делать. И где вас сажать.

За столом сидели человек двадцать впритирку. Даже левая рука каждого таилась под столом, появляясь только по мере крайней необходимости.

— Вы бухгалтер?

— Нет.

— Счетовод?

— Нет.

— В конторе работали?

— На пересылке недели две, а так никогда.

— Что же вы умеете?

Андрей разводит руками.

— Ну, садитесь там, с краю. Будете чертить бланки.

С краю сидел "пономарь". Он не пожелал подвинуться. Да и некуда было, Андрей стоял, выжидал, "Помомарь" кипел.

— Что ж, я под стол нырну? Что ли?

— Двигайтесь, двигайтесь, ваше преосвященство, — смеясь, сказал Денисов. — Уж как-нибудь устраивайтесь. Помогайте ближнему…

В этой тесноте Андрей за весь день сумел начертить по образцу две ведомости.

— Ну что ж, аккуратно, — заметил, принимая работу, Денисов. — А знаете, сколько дневная норма? Пятьдесят штук.

На другой день Андрей начертил восемь. Дальше десяти дело не пошло. "Пономарь", оказавшийся архиепископом, шипел, как испорченный кран водопровода. Андрей не выдержал и пригрозил ему дать после работы по уху.

Архиепископ посмотрел на Андрея с презрением.

Он легко делал на турнике "солнце" и сгибал в сухих пальцах подкову.

В годы войны

Четыре шага

В полдень Андрей зашел в барак, чтобы выпить кружку кипятка с кусочком хлеба. Но он тут же забыл о завтраке, услыша» позывные радио. Это была речь Молотова… Война!

Лагерь охватила тревога.

Вечером комендант предложил Андрею собрать вещи. Никто ничего не говорил, но что могло быть хорошего?

Начальник, старший лейтенант, посмотрел на Андрея, с трудом тащившего накопившееся за годы барахло.

— Я дам телегу под вещи…

Их было пятеро: трое заключенных, двое часовых с винтовками. Один из часовых сел в телегу, другой пошел в десяти шагах позади.

Поселок тянулся вдоль железнодорожной насыпи. Впереди была река с берегами, заросшими густым камышом. Возница хотел было повернуть в объезд. Часовой сказал:

— Держи прямо.

Возница удивленно посмотрел на часового, но направил лошадь к камышам. У самых зарослей он опять остановился.

— Слезай, — скомандовал часовой.

Андрей спрыгнул налево, где было посуше.

— Бери вещи.

Слева высокая насыпь, прямо — камыши и вода.

— Валяй прямо…

Пожелтевшие в сухое лето камыши трещат под ногами. А вот и первые признаки воды.

— Неужели расправа? — думал Андрей. Бежать?

Но позади винтовки… И куда? Без документов? А, черт с ним, все равно пропадать! — Он зашагал по дорожке у самой насыпи.