Вадим Старк - Наталья Гончарова

• Название: Наталья Гончарова
• Автор: Вадим Старк
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-235-03325-2

Все, кто знал Наталью Гончарову, сходились в одном: она была изумительной красавицей. Свет ревниво следил за ее успехами, пристально всматривался в ее поступки. Сплетники злословили по поводу ее отношений с Дантесом, приписывали ей равнодушие и прозвали «кружевной душой». Даже влюбленный в нее Дантес отказывал ей в уме. Многие считали ее виновницей гибели Пушкина. Сам же он называл Натали не только своей Мадонной, но также «женкой» и «бой-бабой». Она воспитала семерых собственных и троих приемных детей.

Жизнь Натальи Николаевны, в 18 лет ставшей женой первого поэта России, а в 24 года оставшейся вдовой, по сей день вызывает споры, рождает мифы и разноречивые толки. Книга доктора филологических наук Вадима Старка рассказывает о женщине, ставшей источником вдохновения для Пушкина, о ее истинной роли в истории роковой дуэли, о дальнейшей судьбе той, которой Пушкин писал: «С твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете — а душу твою люблю я еще более твоего лица».

---

К этому году относится портрет Натальи Николаевны работы шведского художника Шарля Петера Мазера, которого свел с ней Нащокин. Тот приехал в Россию в 1838 году и поселился поначалу в его доме. Мазер, никогда не видевший Пушкина, написал тем не менее его портрет в том самом архалуке, который подарила Нащокину Наталья Николаевна. Художник на портрете вдовы сумел передать неизгладимый налет печали, который в те годы лежал на ее лице. К этому же времени относится отзыв о Наталье Николаевне, оставленный 12 ноября неизвестным, разыскивавшим Мазера: «Когда вы увидите мадам Пушкину, будьте добры спросить у нее адрес художника Мазера. Я не могу его найти, а она, я думаю, видит его время от времени. Бог мой, как она хороша эта самая М-me Пушкина, — она в высшей степени обладает всеми теми целомудренными и умиротворяющими свойствами, которые тихо привлекают взгляд и пробуждают в сердце того, кто их наблюдает, мысль, я бы сказал, почти религиозную. Жаль, что ее лицо так серьезно, но когда по временам на ее губах мелькает улыбка, как ускользающий луч, тогда в ее ясных глазах появляется неизъяснимое выражение трогательной доброжелательности и грусти, а в ее голосе есть оттенки нежные и немного жалобные, которые чудесным образом сочетаются с общим ее обликом…»

Иван Николаевич Гончаров постоянно навещал сестер, приезжая из Царского Села, где квартировал лейб-гвардии Гусарский полк. В письме брату Дмитрию от 22 ноября 1839 года он рисует картину жизни сестер и опекавших их Местров: «Что тебе сказать о подноготной нашего семейства, которое я только что покинул; к несчастью, очень мало хорошего. Таша и Сашинька не очень веселятся, потому что суровое и деспотичное верховное правление не шутит, впрочем, в этом нет, пожалуй, ничего плохого, и я предпочитаю видеть, что есть кто-то, кто руководит ими, чем если бы они были одни в Петербурге, тогда было бы еще хуже. Они мало выходят и проводят почти все вечера в гостиной тетушки Местр, хотя и богато обставленной и хорошо освещенной, но скучной до невозможности».

Первого ноября 1839 года Наталья Николаевна была очень удивлена неожиданному визиту приехавшего в Петербург Сергея Львовича: «Он говорит, что ненадолго, но я полагаю, что всё будет иначе и он преспокойно проведет зиму здесь». Он действительно задержался в Петербурге, часто обедал у невестки, а она посещала его. Об одном из таких визитов к Сергею Львовичу Наталья Николаевна писала брату Дмитрию в декабре 1841 года: «На этот раз мы застали свекра дома. Его квартира непереносимо пуста и печальна. Великолепные его прожекты по размещению мебели ограничиваются несколькими стульями, диваном и двумя-тремя креслами». По договоренным дням к деду привозили и внучек, в общении с которыми однажды застал его приехавший в Петербург старинный приятель Пушкина И. П. Липранди.

Наталья Николаевна поддерживала отношения с сестрой и братом Пушкина: переписывалась с Ольгой Сергеевной, помогла Льву Сергеевичу через Вяземского устроиться на службу в одесскую таможню.

В эту зиму, встретившись наконец с Натальей Николаевной, баронесса Е. Н. Вревская 2 декабря 1839 года пишет о ней мужу уже не по слухам, а по собственному впечатлению и без предвзятости: «В четверг я была у г-жи Пушкиной. Она так старалась быть со мною любезной, что просто меня очаровала. Она, в самом деле, прелестное создание; зато сестра ее показалась мне такой некрасивой, что я расхохоталась, когда мы с сестрою оказались одни в карете». Сестра, то есть Анна Николаевна Вульф, так и не вышедшая замуж, жила в это время в Петербурге. Ее собственное положение было немногим лучше того, в котором находилась засидевшаяся в невестах Александрина.

Их мать П. А. Осипова жила в своем Тригорском, по-прежнему, как и при жизни Пушкина, помогала, чем могла, его семейству и сберегала память о нем. 31 декабря, в канун 1839 года, Опека в лице графа Г. А. Строганова обратилась ней с просьбой запечатлеть место захоронения Пушкина, чтобы заказать памятник на его могилу: «Милостивая государыня Прасковья Александровна, вдова Александра Сергеевича Пушкина, желая воздвигнуть надгробный памятник над могилою его, поручила мне как родственнику и опекуну детей ее собрать описание и хотя очерк места могилы Александра Сергеевича, дабы сообразно тому можно было сделать приличнее самый памятник. Так как нам известны дружеские ваши отношения к Александру Сергеевичу, которые сохранил он в течение всей жизни своей, то я в полной уверенности на содействие ваше к совершению последнего долга покойному дозволяю себе обратиться к вам с покорнейшей просьбой сообщить мне хотя поверхностный рисунок с кратким описанием места, где ныне покоятся бренные останки Александра Сергеевича».

П. А. Осипова не замедлит прислать собственноручные зарисовки с пояснениями, которые вместе с рисунком псковского землемера И. С. Иванова, запечатлевшим первоначальный вид могилы поэта у апсиды Успенского собора Святогорского монастыря, лягут в основание проекта памятника, заказанного Натальей Николаевной петербургскому мастеру А. Пермагорову.

Уже в начале 1839 года приехавший в Петербург после пятнадцатилетнего отсутствия Е. А. Баратынский посещает вдову поэта. Их сводит П. А. Вяземский, передавший Баратынскому, что «она очень признательна, когда старые друзья ее мужа посещают ее». Баратынский написал жене: «Я намерен у нее быть. Она живет чрезвычайно уединенно. Бывает только у Карамзиных, и то очень изредка». Именно там состоялась их встреча: «У Карамзиных видел почти всё петербургское высшее общество. Встретил вдову Александра Пушкина. Вяземский меня к ней подвел, и мы возобновили знакомство. Всё так же прелестна и много выиграла от привычки к свету. Говорит ни умно, ни глупо, но свободно».

Лето 1840 года Наталья Николаевна с детьми и сестрой провела на даче. У них гостил племянник Пушкина, сын Павлищевых Лев. Среди немногих гостей, изредка посещавших их и в городе, и на даче, неизменно был П. А. Плетнев, писавший своему приятелю, будущему академику Я. К. Гроту 24 августа 1840 года: «Вечер с 7 до 12 я просидел у Пушкиной жены и ее сестры. Они живут на Аптекарском, но совершенно монашески. Никуда не ходят и не выезжают… Пушкина очень интересна, хоть и не рассказывает о тетрадях юридических. В ее образе мыслей и особенно в ее жизни есть что-то трогательно возвышенное. Она не интересничает, но покоряется судьбе. Она ведет себя прекрасно, нисколько не стараясь этого выказать».

Со своими родными, кроме сестры Екатерины, Наталья Николаевна поддерживала отношения. Летом 1840 года Екатерина Николаевна, будучи в Баден-Бадене, встретилась там с Идалией Полетикой и через нее передала письмо сестрам и тетушке в Петербург. В ответ на ее расспросы Наталья Николаевна вдруг написала ей довольно откровенное письмо: «Дела мои ни хороши, ни плохи. У меня всего 1800 рублей дохода. Впрочем, этого было бы достаточно, но здесь тягостно, особенно сейчас, чем дальше, тем тяжелее. Дети растут. Маше 8 лет, и пора доверить ее воспитателям. Но чем с ними расплачиваться? На самое необходимое уже не всегда хватает. Подчас голова у меня идет кругом, положение мое отнюдь не завидно. Редки те дни, когда сердце у меня не щемит. Зачем я тебе говорю об этом и жалуюсь? Будь весела и счастлива и прости меня за мои откровения. Это у меня случайно вырвалось. Я не допускаю мысли, что могу разделить свое горе с кем бы то ни было».

В октябре в Петербурге побывал по своим делам Дмитрий Николаевич, о чем мы узнаём из письма к нему Александрины от 8 ноября 1840 года: «Мы должны поблагодарить тебя, любезный брат, за две приятные недели, что ты дал нам возможность провести с тобой. Не могу тебе сказать, какую пустоту мы почувствовали после твоего отъезда. Первые дни, когда мы расстались с тобой, мы бродили как неприкаянные, и с каким-то ужасом я входила в комнату, где ты жил».

В этот приезд брат привез им все положенные деньги, и это письмо к нему — чуть ли не единственное, в котором не идет речь о деньгах. Там же Александрина пишет: «Образ жизни наш всё тот же: вечера проводим постоянно наверху или бываем у Мари Валуевой или Карамзиных. Завтра, однако, я иду на первый бал, что дают при дворе. Признаюсь тебе, это меня не очень радует. Я так отвыкла от света, что мне ужасно не хочется туда идти. Просто грустно и только. Весь верхний этаж благодарит тебя за память и шлет тысячу приветов».

На этот бал Наталья Николаевна согласилась сопровождать сестру.

Этой же осенью приехавшая в Петербург поэтесса графиня Евдокия Ростопчина посвятила вдове Пушкина сонет «Арабское предание о розе»:

Она по-прежнему прекрасна и мила,
Она по-прежнему как роза расцветает,
Ее румяная улыбка весела,
И светлый взор горит, и нас она пленяет!

Она перенесла губительный удар,
Она пережила годину слез и скуки;
В уединении тоски заветной муки
Она лелеяла как замогильный дар.

Она почившего воспоминаньем чтила,
Она любившего за прошлое любила.
Душевной тризною святила много дней…

И вот по-прежнему она нас всех пленяет,
И вот она опять как роза расцветает…
Но где ж певец ее?., где он, наш соловей?

Наталья Николаевна так редко выезжала в то время, что всякое ее появление в обществе отмечалось знакомыми. Так, 10 декабря 1840 года Плетнев пишет Гроту: «В 11 часов вечера я поехал к Карамзиным. Там было всё, что только есть прекраснейшего между дамами в Петербурге, начиная с Пушкиной (поэтши)…» В других письмах тому же Гроту от 12 и 28 ноября 1840 года он сообщает о посещении Пушкиной концертов и даже придворного бала 8 ноября; но она не спускалась в зал, а только сверху, с хор, смотрела, как танцует сестра-фрейлина.