Вадим Старк - Наталья Гончарова

• Название: Наталья Гончарова
• Автор: Вадим Старк
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-235-03325-2

Все, кто знал Наталью Гончарову, сходились в одном: она была изумительной красавицей. Свет ревниво следил за ее успехами, пристально всматривался в ее поступки. Сплетники злословили по поводу ее отношений с Дантесом, приписывали ей равнодушие и прозвали «кружевной душой». Даже влюбленный в нее Дантес отказывал ей в уме. Многие считали ее виновницей гибели Пушкина. Сам же он называл Натали не только своей Мадонной, но также «женкой» и «бой-бабой». Она воспитала семерых собственных и троих приемных детей.

Жизнь Натальи Николаевны, в 18 лет ставшей женой первого поэта России, а в 24 года оставшейся вдовой, по сей день вызывает споры, рождает мифы и разноречивые толки. Книга доктора филологических наук Вадима Старка рассказывает о женщине, ставшей источником вдохновения для Пушкина, о ее истинной роли в истории роковой дуэли, о дальнейшей судьбе той, которой Пушкин писал: «С твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете — а душу твою люблю я еще более твоего лица».

---

Надежда Осиповна, узнав о случившемся от сына, писала дочери 9 марта 1834 года: «В воскресенье вечером на последнем балу при дворе Натали сделалось дурно после двух туров мазурки; едва поспела она удалиться в уборную императрицы, как почувствовала боли такие сильные, что, воротившись домой, выкинула. И вот она пластом лежит в постели после того, как прыгала всю зиму и, наконец, всю масленую, будучи два месяца брюхата. Тетка ее утверждала противное, и племянница продолжала танцевать. Теперь они удивлены, что я была права».

Две недели ушло на поправку, Наталья Николаевна исхудала, к тому же, едва оправившись, она простудилась на прогулке, схватила «горловую жабу» и вновь несколько дней провела в постели.

Пушкин без жены не выезжал, но после ее выздоровления не выезжать стало невозможно: «Я все-таки не был во дворце — и рапортовался больным. За мною царь хотел прислать фельдъегеря или Арнта». Вспоминается пушкинская сентенция по поводу присылки за ним фельдъегеря в 1826 году в Михайловское: «Дело в том, что без фельдъегеря у нас грешных ничего не делается…» На этот раз обошлось и без фельдъегеря, и без придворного врача Арндта, которому еще суждено быть посланным императором к постели умиравшего поэта.

Екатерина Николаевна писала брату по поводу бала, от которого Пушкин отговорился: «Бал был в высшей степени блистательным, и я вернулась очень усталая, а прекрасная Натали была совершенно измучена, хотя и танцевала всего два французских танца. Но надо тебе сказать, что она очень послушна и очень благоразумна, потому что танцы ей запрещены. Она танцевала полонез с императором; он, как всегда был очень любезен с ней, хотя и немножко вымыл ей голову из-за мужа, который сказался больным, чтобы не надевать мундира. Император ей сказал, что он прекрасно понимает, в чем состоит его болезнь, и так как он в восхищении от того, что она с ними, тем более стыдно Пушкину не хотеть быть их гостем. Впрочем красота мадам послужила громоотводом и пронесла грозу».

Больше отлынивать от посещения двора Пушкину явно было невозможно, и после записи в дневнике 1834 года о фельдъегере следует:

«18-го дек. Третьего дня был я наконец в А.<ничковом>. Опишу всё в подробности, в пользу будущего Вальтер-Скотта.

Придв. лакей поутру явился ко мне с приглашением: быть в 8 ½ в А.<ничковом>, мне в мунд.<ирном> фраке, Н. Н. как обыкновенно. В 9 часов мы приехали. На лестнице встретил я старую г.<рафиню> Бобр.<инскую>, которая всегда за меня лжет и вывозит меня из хлопот. Она заметила, что у меня треугольная шляпа с плюмажем (не по форме: в А.<ничков> ездят с круглыми шляпами, но это еще не всё). Гостей было уже довольно; бал начался контр-дансами. Г<осудары>ня была вся в белом, с бирюзовым головным убором; г<осуда>рь — в кавалергардском мундире. Государыня очень похорошела. Г.<раф> Бобр.<инский>, заметя мою Δ шляпу, велел принести мне круглую. Мне дали одну, такую засаленную помадой, что перчатки у меня промокли и пожелтели. — Вообще бал мне понравился. Г<осуда>рь очень прост в своем обращении, совершенно по-домашнему. Тут же были молодые сыновья Кеннинга и Веллингтона. У Доро спросили, как находит он бал. Je m’ennuis, отвечал он. — Pourquoi celà? — On est debout, et j’aime à être assis[62]. Я заговорил с Ленским о Мицкевиче и потом о Польше. Он прервал разговор, сказав: Mon cher ami, ce n’est pas ici le lieu de parler de la Pologne. — Choisissons un terrain neutre, chez l’amb.<asadeur> d’Autr.<iche> par exemple[63]. Бал кончился в 1 ½».

Балы следовали один за другим, но сестрам Гончаровым всё было мало. Екатерина Николаевна 31 декабря написала брату Дмитрию: «Праздники у нас проходят довольно тихо, балов в этом году не так уж много. Вчера мы были на балу у Сухозанет[64], где была страшная давка, слишком много народа, чтобы было можно хорошо повеселиться».

О светских развлечениях нового сезона Пушкин пишет в своем дневнике уже 8 января 1835 года: «6-го был бал придворный (приватный маскарад). Двор в мундирах времен Павла I-го; г<раф> Панин (товарищ министра) одет дитятей. Бобр.<инский> Брызгаловым (кастеляном Мих.<айловского> замка; полуумный старик, щеголяющий в шутовском своем мундире, в сопровождении двух калек-сыновей, одетых скоморохами. Замеч. для потомства). Гос.<ударь> полковником Изм.<айловского> полка etc. В городе шум. Находят это всё неприличным».

В мемуарах А. О. Смирновой, отличавшейся тонким пониманием людей и умением создать запоминающийся портрет даже мельком упомянутого ею человека, мы находим еще одно упоминание о графе В. И. Панине, танцевавшем на приеме во дворце: «Крылов, Юсупов и длинный Панин в трико с венками из роз на голове были ужасны, и я не постигаю, как люди позволяют себе делать такие глупости».

Очередной светский сезон заканчивался, Наталья Николаевна на этот раз вела себя осторожно, а Пушкин углубился в «Историю Петра», от которой долгое время был отвлечен, занимаясь «Историей Пугачева». 18 февраля в дневнике появилась запись: «С генваря я очень занят Петром. На балах был раза 3; уезжал с них рано. Придворными сплетнями мало занят».

В летний сезон 1835 года в ожидании разрешения на отъезд в деревню Пушкин с женой и свояченицами посещает воскресные балы на Минеральных Водах в Новой Деревне. О первом бале, состоявшемся 14 июля, писал К. Я. Булгаков: «Было человек с 500, и прекрасно. Все островские дамы, Завадовская, Пушкина, купцы немцы с семействами, угощение, освещение, музыка, два оркестра, все было очень прилично и хорошо, а всего лучше, что в 7 началось и в 11 кончилось. Надеюсь, что эти балы, напоминающие немецкие воды, продержатся».

На память о другом светском празднике, устроенном 17 июля П. Н. Демидовым для императорской фамилии в бывшем поместье княгини Шаховской, осталась книга «Образцы застольных бесед покойного С. Т. Кольриджа». На внутренней стороне обложки сделана запись рукой Пушкина: «Купл. 17 июля 1835 года, день Демид. праздника, в годовщину его смерти». Пушкин с женой и свояченицами приехали туда из Стрельны. Праздник описала в письме брату Екатерина Николаевна: «17 числа мы были в Стрельне, где мы переоделись, чтобы отправиться к Демидову, который давал бал в двух верстах оттуда, в бывшем поместье княгини Шаховской. Этот праздник, на который было истрачено 400 тысяч рублей, был самым неудавшимся: все, начиная с двора, там ужасно скучали, кавалеров не хватало, а это совершенно невероятная вещь в Петербурге, и потом, этого бедного Демидова так невероятно ограбили, один ужин стоил 40 тысяч, а был самый плохой, какой только можно себе представить; мороженое стоило 30 тысяч, а старые канделябры, которые тысячу лет валялись у Гамбса на чердаке, был и куплены за 14 тысяч рублей. В общем, это ужас, что стоил этот праздник, и как там было скучно».

Двадцать первого июля Пушкин сопровождает жену и своячениц на очередной бал в зал Минеральных Вод. Екатерина Николаевна писала брату Дмитрию: «Ты уже знаешь, что мы живем это лето на Черной речке, где мы очень приятно проводим время, и конечно не теперь ты стал бы хвалить меня за мои способности к рукоделию, потому что буквально я и не вспомню, сколько месяцев я не держала иголки в руках. Правда, зато я читаю все книги, какие только могу достать, а если ты меня спросишь, что же я делаю, когда мне нечего делать, я тебе прямо скажу, не краснея (так как я дошла до самой бесстыдной лени) — ничего, решительно ничего. Я прогуливаюсь по саду или сижу на балконе и смотрю на прохожих. Хорошо это, как ты скажешь? Что касается до меня, я нахожу это чрезвычайно удобным. У меня множество женихов, каждый божий день мне делают предложения, но я еще так молода, что решительно не вижу необходимости торопиться, я могу еще повременить, не правда ли? В мои годы это рискованно выходить такой молодой замуж, у меня еще будет для этого время и через десять лет. У нас теперь каждую неделю балы на водах в Новой деревне. Это очень красиво. В первый раз мне там было очень весело, так как я ни на одну минуту не покидала площадку для танцев, но вчера я прокляла все балы на свете и всё, что с этим связано: за весь вечер я не сделала ни шагу; словом, это был один из тех несчастных дней, когда клянешься себе никогда не приходить на бал из-за скуки, которую там испытала».

Летний сезон 1836 года начался для Натальи Николаевны и Пушкина 1 июля участием в ежегодном празднике в Петергофе в честь дня рождения императрицы Александры Федоровны. В. Ф. Ленц писал: «Двор длинной вереницей совершал процессию среди этого моря огней. На одном из диванов на колесах я увидел Пушкина, смотревшего угрюмо». О том же дне вспоминал и граф В. А. Соллогуб: «Пушкина я видел в мундире только однажды на петергофском празднике. Он ехал в придворной линейке, в придворной свите. Известная его несколько потертая альмавива[65] драпировалась по камер-юнкерскому мундиру с галунами. Из-под треугольной его шляпы лицо его казалось скорбным, суровым и бледным. Его видели не в славе первого народного поэта, а в разряде начинающих царедворцев».