Людмила Дунаева - Первая заповедь блаженства

• Название: Первая заповедь блаженства
• Автор: Людмила Дунаева
• Издательство: Дмитрий и Евдокия
• Жанр: Детская фантастика
• Год: 2008

Когда-то давно я случайно услышала про малый народ, обитающий на берегах Чудского озера в землях называемых Причудьем. Этот край зовётся по-эстонски Сетумаа, «земля сету». Сету — так называется народ, судьба которого почему-то тронула меня. Я никогда не видела их въяве, не слышала их песен, не ходила по цветочным коврам, устилающих дороги к храмам в праздник Успения Богородицы. Почти всё, что я знаю о сету — это то, что лучших певиц они называли Матерями песни, были глубоко набожны, но в простоте душевной слагали сказания, в которых святые жили рука об руку с богами и богатырями языческого прошлого. Соседи обидно называли сету «полуверками». Или эстонцами. А они были и остаются сету. Однако их становится всё меньше, и, к сожалению, не исключено, что этот милый народ вскоре исчезнет с лица земли. Но пока что праздники Сетумаа живы, и каждый год народ сету выбирает своего нового Короля, а значит, надежда остаётся…

Издавалась вместе со сказкой "Эльфрин" в 2008 году

---

Официальное лицо побагровело.

— Ну и шутки у вас, — сказало оно, — идиотские.

Экран погас.

Так началась моя новая жизнь в городе. Первые несколько дней ушло на то, чтобы убедить родителей, в том, что:

а) и Сертификат, и медаль — подлинные, и

б) что я действительно их сын Илья Арсеньев.

Чтобы не быть голословным, я предложил папе с мамой посмотреть последнее Шоу Вундеркиндов и с удовольствием посмотрел его сам. Запись, правда, была сильно отредактирована, и ни Эстонца, ни Дяди Фила, ни госпожи Майер я, к великому сожалению, не увидел.

Кроме того, я сделал ещё два важных дела: поступил в Консерваторию и позвонил старым друзьям.

В Консерваторию меня приняли без экзаменов и почти без вопросов (мне только пришлось ответить, зачем, собственно, Признанному какая-то там Консерватория). Профессор, к которому меня распределили, строгий дедушка, при виде меня сказал:

— Опять вундеркинд?! Хоть бы одного нормального студента прислали!

Потом, послушав мою игру, он с удовлетворением отметил, что на гения я никак не тяну, и впереди у меня много работы, если я хочу стать приличным пианистом.

В тот же день я встретился с друзьями.

Первым к памятнику Чайковскому подошёл художник Миша с этюдником. Следом пришёл Юра; он сказал, что он больше не юрист, а собирается стать программистом. Последним явился бывший поэт Вася, который, «по благословению батюшки» поступил в медицинское училище. Будущий брат милосердия очи держал долу и утверждал, что стихи — это от лукавого.

— Твои-то? — усмехнулся Миша. — Твои-то точно от лукавого!..

Вася вспыхнул и сказал, что его стихов мы не читали и не имеем о них никакого представления.

Мы до темноты гуляли по бульварам и разговаривали. Вернее, говорил в основном я. Когда мой рассказ добрался до моей встречи с Каарелом на лесной дороге, Вася сказал, что волнуется за Эстонца.

— А вдруг он так и сошёл с ума от счастья? Эх, как бы узнать, что там и как…

Я мог только развести руками. Поэт сказал, что спросит у батюшки. И вообще, сказал он, нам всем надо непременно познакомиться с батюшкой, потому что он необыкновенный, говорят даже, прозорливый и чудотворец. В общем, Вася был в своём репертуаре.

Мы очень удивились, когда через несколько дней Вася позвонил и сказал, что батюшка нашёл выход.

— Оказывается, Церковь, как благотворительная организация, имеет доступ к сетям тюрем и интернатов! — сказал Вася. — Правда, ограниченный.

Его «батюшка», невысокий толстенький попик, объяснил ситуацию иначе.

— Нас ведь и самих держат за ненормальных, — улыбнулся он, — поэтому разрешают иногда общаться с другими ненормальными… Нам позволили сделать один звонок…

Он проводил нас в церковный домик и усадил перед большим монитором. Юра дрожащими пальцами набрал код…

На экране появилась приёмная госпожи Нечаевой. Перед экраном сидела девушка с вышиванием. Услыхав звонок, она подняла голову и изумлённо распахнула большие глаза.

— Тийна! — обрадовался я.

— Илья?.. — неуверенно проговорила она. — Но как…

— Долго объяснять! — сказал Вася. — Ты лучше расскажи, что там с Эс… с твоим братом.

— Что было после того, как я уехал? — дополнил вопрос я.

Тийна ещё немного поудивлялась, а потом все-таки рассказала.

В тот день в лечебнице дым стоял коромыслом. Госпоже Нечаевой позвонил главный врач больницы, где лежал Каарел, и сказал, что парализованный пациент сбежал, угнав машину «Скорой помощи». Тут же от дежурного наблюдателя поступил сигнал о том, что господин Томмсааре нуждается в помощи где-то неподалёку от шоссе.

Ольга Васильевна перепугалась и объявила общую тревогу.

Первым Каарела нашёл, конечно, Дядя Фил. Он прискакал под сосну на неосёдланном Паладине и попытался завернуть друга в одеяло — утро было уже по-осеннему холодным — но Эстонец не давался; он плакал и требовал, чтобы его перестали будить.

Следом за Дядей Филом подоспела наша собственная «Скорая помощь» с носилками и медперсоналом. После успокоительного укола Эстонца удалось спеленать и погрузить в машину. Пока всё это происходило, главврач больницы ругал Ольгу Васильевну за то, что она совершенно распустила своих сотрудников. Профессор Нечаева оправдывалась, обещая, что больше такого не повторится. Главврач не захотел её слушать и отключился.

Но когда Каарела привезли в больничный корпус, и Ольга Васильевна осмотрела его, она немедленно набрала код больницы.

— А вот теперь вы меня выслушаете, — грозно сказала госпожа профессор. — Мой сотрудник явился из вашей больницы в таком виде, словно его допрашивали с пристрастием! Откуда эти необработанные раны и лопнувшие вены?! Что вы там с ним делали?!

Главврач больницы тотчас потерял свой грозный вид и развёл руками.

— Операцию проводил наш лучший хирург, светило, можно сказать, — сказал он. — Но понимаете… медсёстры-то у нас все после интернатов… и пациентов, и работу свою они, извините, в гробу видали, причём иногда в прямом смысле…

— Каарел понемножку приходит в себя, — сказала Тийна, — ну, и мы тоже… А вы-то как?

Мы вкратце рассказали о себе и попросили передать наши приветы всем, кто нас знал… На большее времени не хватило.

Моя жизнь постепенно входила в колею. Папа с мамой наконец поверили, что их мечта сбылась. Бабушки и прочие родственники вновь обрели смысл жизни. Они снова дружно стояли передо мной на коленях, и это было непередаваемо мерзко. Я сдерживался, я боролся с собой, пытаясь испытать хоть какие-то тёплые чувства к родным, но у меня ничего не выходило. Похвалы и слёзы умиления вызывали во мне трудно преодолимое желание взвыть и убежать на край света.

И я убегал — в консерваторский класс к своему строгому, ехидному профессору и отдыхал душой, слушая его раздражённое ворчание.

Прошло полгода. Наступила весна. На Пасху Вася всё-таки затащил нас на ночную службу. Было непонятно, но красиво. Меня грела мысль, что где-то далеко в деревенской церквушке сейчас тоже идёт служба, и те, кого я люблю, так же как и я, идут со свечами вокруг храма.

Я по ним очень скучал. И какова же была моя радость, когда мне вдруг позвонила Тийна! Они с Каарелом были в городе и хотели со мной увидеться.

Мы встретились перед Большим театром. Тийна, увидав меня, бросилась навстречу, но вдруг остановилась, не добежав трёх шагов, и замерла, опустив голову. Её внезапное смущение передалось и мне, и я стоял, не зная, что делать.

— Привет, — тихо промолвила Тийна.

— Привет, — отозвался я.

Мы помолчали ещё немного. Наконец Тийна совладала с собой.

— Ты знаешь, — заговорила она, — когда ты уехал, я поняла, что…

— Что? — услыхал я собственный внезапно охрипший голос.

— Что я скучаю…

— Я тоже! — осмелел я. — И я давно хотел сказать тебе, что…

— Что? — подняла глаза Тийна.

Но единственно верные слова застряли у меня в горле, и я стоял, хватая ртом воздух, как рыба, пока к нам не подошёл стройный, спортивного вида парень с короткой стрижкой, в котором я с некоторым трудом признал Каарела.

— Здравствуй, — сказал он, протягивая мне руку.

Его пожатие было энергичным и крепким. И вообще, он перестал быть похожим на то полупрозрачное существо, которое я два раза принял за ангела. Теперь Каарел выглядел как фотомодель. Девицы оглядывались на него, рискуя свернуть себе шею. Мне стало грустно. Да, конечно, Каарел обрёл здоровье… Но что-то, несомненно, потерял. И он понимал это: где-то глубоко на дне его светло-серых глаз таились растерянность и тоска.

Мы с Тийной схватились за Каарела как два утопающих. Он взял нас на буксир и повёл к лавочкам.

— Ну, как ты живёшь, Илько? — спросил он по дороге.

— А мы улетаем, — сказал он, выслушав мой краткий отчёт.

— Куда?!

— В Эстонию. Завтра у нас самолёт.

Я так и сел, и хорошо ещё — не мимо лавки.

— Скажите, что вы пошутили, а? — жалобно проговорил я.

— Какие шутки! — ответил Каарел. — Мы больше не можем оставаться здесь. Мы должны вернуться домой. Тийне надо учиться, да к тому же…

— В Каарела влюбился наш хореографический кружок, — наябедничала Тийна. — В полном составе. Дорогой братец имел неосторожность танцевать при девчонках.

— Я не виноват! — воскликнул Эстонец.

— Но танцевать я больше не буду, — сказал он следом. — Я лучше поеду искать Сетумаа.

— Но ты же знаешь, что от Сетумаа ничего не осталось, — осторожно произнесла Тийна. — Это же пограничная территория, там теперь сплошной асфальт и военные лагеря, и с той и с этой стороны границы…

— Я не верю, что не осталось ничего, — тихо промолвил Каарел.

Глава 20. Занавес опускается

Так они и улетели от меня. Первое время мы перезванивались, а потом в мире снова создалась напряжённая обстановка, и многие страны объявили друг другу бойкот. И наши с Каарелом и Тийной тоже.