Аркадий Вайнер - Право ходить по земле

• Название: Право ходить по земле
• Автор: Аркадий Вайнер
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Полицейский детектив
• Год: 1972

---

— И всё-таки, Лев Алексеевич, я должен вас огорчить: к Алёшиной нам сегодня придётся поехать.

— Но вы убедитесь, что всё это ерунда, и сами же потом будете смеяться.

— Может быть. Но, как говорит мои начальник, хорошо смеётся тот, кто смеётся без последствий.

Отворилась дверь, и в комнату вошёл высокий седой человек. Он подошёл к Тихонову, сказал звучным весёлым басом:

— Здравствуйте! Лагунов. — И крепким мужицким пожатием стиснул ему руку.

4.

— …Нет, дорогой мой, у вас архаические представления о нынешней периферии! — сочно захохотал Лагунов. Его лицо красно, крупные черты подвижны, небольшие седые усы вздыблены.

— Небоскрёбы у нас, на Орловщине, не строят, как на проспекте Калинина, скоростную химчистку налаживают второй год — это всё верно. Но вот вы, столичные жители, всегда немного кокетничаете с нами, провинциалами: «Ах, у нас такая спешка всегда, такой ритм жизни бешеный!» Так ритм — что? Уже давно нужны другие категории, другие определения. Я бы сказал, что надо нынешнюю жизнь мерять её наполнением, насыщенностью… Да и ребята у нас сейчас хорошие растут, грамотнее нас, глубже жизнь знать хотят. Мне тут как-то сын — семнадцать лет парню — говорит: «Папа, а где бы взять почитать Пруста?» Я ему — снисходительно так: «Вон в шкафу пятитомник стоит. Прочитай сначала „Фараона“ — отличная вещь». Помолчал мой Алёха, потом говорит: «Папа, я Болеслава Пруса читал, я про Марселя Пруста спрашиваю». Бах! Я чуть от стыда не сгорел. А ведь мы их воспитывать должны. Вот мой сосед Брэдбери читает. Я посмотрел — сложно, конечно, но чертовски интересно…. Да, видать, чтобы кого-то воспитывать, надо самому учиться здорово!

— А вы как думали… — рассудительно сказал Тихонов.

Лагунов быстро повернулся к нему:

— Вам, молодой человек, хорошо. А вот мне где время взять? У меня вон была намечена целая программа, а я за всё время в Большой театр один раз вырвался. Как раз в тот день, когда здесь всё это случилось…

— Надо же… — равнодушно отозвался Тихонов.

— Конечно, скромничать не буду, на выставке Юона побывал, — сказал Лагунов, загибая пальцы. — Потом посмотрел музыкальное ревю… Но ведь раз в год?!

— А спектакль хороший был? — спросил Тихонов.

— Отличный. «Князя Игоря» давали. Великолепно всё это — в музыке такая мощь, что после спектакля чувствуешь себя причастившимся к великой силе духа. Я бы детей-школьников в обязательном порядке водил на эту оперу, — засмеялся Лагунов.

— Исполнители пожиже стали, — сказал Стас. — Кто Кончака-то поёт сейчас?

— М-м-м… этот… о, чёрт!.. ну… — Лагунов замялся, выжидательно посмотрел на Тихонова, но тот не сделал никаких попыток ему помочь.

Лагунов беспомощно развёл руками, и Тихонов наконец смилостивился:

— Огнивцев?

— Огнивцев? — повторил Лагунов. — Н-нет, фамилию забыл… Как же его?.. — И вдруг обрадованно закричал: — А-а! Сейчас я вам точно скажу — у меня же программка была!

Лагунов вынул из тумбочки добротный, уже потемневший бумажник из свиной кожи, вывалил из него на стол ворох бумажек и стал перебирать их толстыми сильными пальцами.

— Сувениры как-никак, — смущённо улыбнувшись, сказал он доверительно. — Ага, так. Это программа музыкального ревю… билет на выставку… так-так… билет в Большой… так, телеграмма — не то… ага, вот она, программка! Ведерников! Ведерников! — Он аккуратно сложил бумажки, бережно спрятал их в тумбочку и сообщил Стасу: — Конечно, хороший он певец, Ведерников, но кто Максима Дормидонтовича Михайлова слышал, тот может сказать, что был знаком с половецким ханом лично. — Лагунов провёл ладонью по усам. — И всё-таки здорово — получил большое удовольствие!

— Дмитрий Михайлович, а когда вы узнали про убийство? — спросил Тихонов.

— Да сразу же! Как пришёл я за ключом — времени уже около одиннадцати было, — мне горничная Ханя и рассказала. Минут за десять до этого тело увезли, а они все — горничные — в окна глазели.

— А в город вы уехали задолго до убийства?

— Так я ведь и не знаю, когда её убили-то. Мне потом рассказали, что в гостинице шум поднялся, когда её нашли — около девяти, что ли. А мы со Львом Алексеевичем в пять уехали.

— Лев Алексеевич-то куда направился?

— Видите ли, мы договорились ехать в половине шестого, но в пять ему позвонили, и он куда-то заторопился. А мне надо было жене письмо дописать, он не стал меня ждать и уехал. Минут через десять–пятнадцать поехал и я.

— Значит, вы запирали номер?

— Да, конечно.

— А кому из дежурных сдали ключ?

— Ну, дорогой, я этого уж не помню. Сами посудите — сколько их там. А вечером я взял ключ у Хани. Это я точно запомнил, потому что именно она рассказала мне про убийство.

— А когда приехал Козак?

— Затрудняюсь сказать. Но, наверняка, поздно. Я ещё, помню, дослушал последние известия по радио, потом почитал с часок и заснул.

Тихонов спросил:

— Вы не слышали, когда Козак вошёл?

— Слышал. Я проснулся на мгновение, он мне ещё сказал: «Тише, тише. Всё в порядке, свои». И я снова уснул.

— Он вам не показался взволнованным? — спросил Стас.

Лагунов захохотал:

— Знаете ли, спросонья да ещё в темноте определять нюансы душевного состояния я не берусь.

На журнальном столике у кровати Козака лежала книга — томик Брэдбери. Тихонов лениво перелистал книжку. На титульном листе — штамп: «В дар Народной библиотеке им. А.П. Чехова на добрую память о читательнице Суламифь Яковлевне Панкиной». Тихонов улыбнулся, хлопнул переплётом, встал:

— Ну, простите, Дмитрий Михайлович, за отнятое у вас время.

— Да что вы говорите! У меня и дела-то все закончены, билет домой заказан. Хочу успеть у себя ещё и на лося сходить — через две недели отстрел заканчивается.

— До свиданья.

— Всего хорошего. Если будете в наших местах, на Орловщине, — заезжайте. Я вас такой лосятинкой жареной угощу, пальчики оближете.

— Если будет возможность — с удовольствием. Спасибо. До встречи.

5.

В холле Савельев вёл душеспасительную беседу с томящимся Козаком. Увидев Тихонова, Козак привстал.

— Мы едем или вы, может быть, передумали?

— Одну минуту. — Стас подошёл к столу дежурной по этажу. — Скажите, пожалуйста, кто работал на вашем этаже в тот понедельник?

— Наша же смена. Мы дежурим сутки, а потом трое свободны. В понедельник как раз мы и работали.

— Кто из жильцов пятьдесят восьмого номера сдавал вечером ключи?

— Ей-богу, не помню. У меня же сорок номеров на этаже, да и прошло больше недели. Разве упомнишь?

— А когда они вернулись в гостиницу?

Дежурная подумала, помялась, покраснела:

— Знаете, я в тот день бельё сдавала, намаялась. Поэтому часов в десять прилегла вздремнуть немного — мне же всю ночь сидеть. А здесь Ханя осталась. Давайте её спросим.

— А кто это — Ханя?

— Горничная наша — Ханифя Гафурова.

— Давайте сюда вашу Ханифю.

Гафурова, быстроглазая моложавая женщина, сказала, что ключ забрал Лагунов. Он пришёл вскоре после того, как с пустыря уехали милицейские машины и «скорая помощь».

— Очень весёлая был, всё песню напевал, из театра пришёл.

— Кто весёлая?

— Лагунов. Всё пела, тихо, правда: «О дай-ка, дай-ка мне свободу».

— А Козак когда пришёл?

Ханифя задумалась, потом весело сказала:

— Задремал я, не слышал. Но шибко поздно было, я в три часа задремал.

— Не боитесь, что гостиницу из-под носа украдут?

— Не. У нас кража никогда не был.

— Удивительно, что не было, — хмуро сказал Тихонов. — А никто не приходил в этот день к жильцам в пятьдесят восьмой номер?

— Может быть, приходил. Не видел я, — сказала Ханифя. — У нас учёт сейчас — шибко дел много. Мы только в полночь смотрим, чтоб чужие в номерах не бывали.

— Спасибо, вы свободны, — сказал Стас и снял телефонную трубку. Набрал две цифры. — Абонированный «голубая звезда». Дайте телефон репертуарной части Большого театра. Есть, записываю. Отбой.

Набрал помер.

— Большой? Добрый день. Из милиции говорят. Сообщите, пожалуйста, какой спектакль шёл четырнадцатого числа на основной сцене. «Игорь»? Прекрасно. Заодно уж подскажите, кто пел партию Кончака? Ведерников? Хорошо. А замен не было? Нет? Когда оканчивается спектакль? Отлично. Всего доброго.

Повернулся к Савельеву:

— И к Лагунову больше вопросов не имеем. Ты, Савельев, поезжай домой, выспись как следует, завтра будешь нужен. А со Львом Алексеевичем мы сейчас предпримем одну прогулку…

В автобусе Стас позорно заснул. Он долго клевал носом, потихоньку наклонялся вперёд, вдруг резко встряхивался и откидывался назад. Потом голова его съехала набок и уютно легла на мягкий ондатровый воротник сидевшего рядом Козака. Козак сидел, не шелохнувшись, хотя ему было неудобно и тяжело. В автобусе было холодно и тихо, лишь завывал мотор, когда машина с разгона въезжала на обледенелую гору, да голос водителя, охрипленный динамиком, называл остановки. На Херсонской улице Козак осторожно постучал ладонью по колену Тихонова: