Валерий Поволяев - Свободная охота (сборник)

• Название: Свободная охота (сборник)
• Автор: Валерий Поволяев
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9533-451

Для каждого военнослужащего рано или поздно наступает свое «время Ч»… По пыльным афганским дорогам движется КамАЗ, везущий топливо. Но мирные, казалось бы, жители, попросившие подвезти их, оказываются душманами. Сумеют ли старший лейтенант Коренев и его друзья избежать плена? У моджахедов появилось новое оружие, от которого не могут уйти наши вертолеты и самолеты. Кто и за что получит высокую награду – Звезду Героя Советского Союза?

Новые произведения известного мастера отечественной остросюжетной литературы.

---

– Зачем?

– А вот из-за этой штуки, – Ванитов тронул ботинком край футляра, – объяснить, что это за виолончель!

– Не убей… Это он чуть тебя не убил!

– Спасибо, – не дав закончить приятелю, Ванитов поклонился – ему стиснуло болью руку, но он сдержался, лишь только по лицу поползла тень, да глаза сжались в щёлки, словно Ванитов целился в прорезь, готовый продрать мишень пулей.

Душман застонал безъязыко под люлькой, зашевелился, снова сжал ногами воздух.

– Вытащи его оттуда, – попросил Ванитов, – сам он не вылезет.

– Иди сюда, сердешный, – Бессарабов, ухватив мотоциклиста за полу халата, выволок на чистое пространство, усмехнулся, когда тот выплюнул изо рта мёрзлую кашу – нахлебался под завязку, под коляской осталась целая яма – столько снега душок смолотил, наверное, никогда так плотно не обедал; седобородый пожевал ртом, похрустел и замычал, произнося что-то членораздельное. – Чего он просит? – спросил Бессарабов.

– Шапку надень ему на котелок, – сказал Ванитов, понимавший язык, – товарищ боится простудиться. Что это? – спросил он у душмана по-пуштунски, ткнул ногой в пенал.

Душман по-птичьи зорко стрельнул глазами в сторону и замолчал.

– Сука! – коротко сказал Бессарабов. – с оружием взяли – пули достоин. Кокну – и вся недолга!

– Не надо, он может пригодиться.

– Вечно ты цацкаешься с ними! Вот прикончил бы он тебя – и не цацкался бы. Лежал бы, вытянув ноги, как те, – Бессарабов, приподняв подбородок, повёл в сторону захламлённой, вскопанной коротким боем долинки, – а возможностей выровнять шансы у тебя было много.

– Я же сказал тебе «спасибо», – произнёс Ванитов, щека у него нервно дёрнулась, побелела – на красном загорелом лице образовалось странное светлое пятно – это был старый след: когда-то Ванитов поморозился в горах, – он спросил вторично, терпеливо, потыкав ногой в футляр: – Что это?

Душман коротко сплюнул себе под ноги.

– Не хочешь говорить – не надо, – Ванитов вздохнул и сунул руку в карман, извлекая оттуда обычный прозрачный пакет, – напрасно не хочешь говорить…

На лице седобородого возникла беспокойная суматоха, брови сползлись в одну линию, ткнулись друг в дружку, не выдержали натиска, под углом потянулись вверх, сложились на манер шалаша, в глазах засветился страх – замерцали неприятные точки, искристое мелкое сеево, зрачки высветлились, сделались плоскими. Ванитов встряхнул пакет, поглядел на седобородого. Исцарапанное окровавленное лицо его побледнело, на лбу проступила сукровица – душман испугался, просипел, едва шевеля одеревяневшими непослушными губами:

– Нет!

– Да! – сказал Ванитов.

– Не-ет!

– Тогда что это? – Ванитов перебинтованной рукой, украшенной большим растёкшимся пятном крови, показал в футляр. Душман потопил голову, и Ванитов сказал: – Да!

– Нет!

– Ко всему ты ещё и не хочешь говорить.

– Я всё скажу… Я всё скажу!

– Говори! Что это? – Ванитов снова стукнул носком ботинка в футляр, потом разозлился на самого себя, подул на окровавленный сгиб забинтованной руки и ткнул ботинком в футляр так, что от того только звон пошёл.

Седобородый молчал. Испуг не сошёл с его лица, глаза помутнели, словно бы покрылись слизью, вобрались внутрь, в череп, под брови, лицо вяло распустилось, обмякло, будто у пьяного, пошло частой розовой росой.

– Ну! – тихо произнёс Ванитов.

Седобородый задрожал – крепкие округлые плечи словно бы тряхнуло крупнокалиберной пулей, ухоженная аккуратная борода душмана плаксиво запрыгала. Ванитову показалось, что душок сейчас заговорит, но тот молчал.

Стремительным броском, словно накрывал кошёлкой быстрокрылую птицу, Ванитов накинул седобородому на голову полиэтиленовый пакет, намотал низ на палец, как на скрутку-рогульку, притянул седобородого к себе. Лицо в пакете скривилось, косо поползло в сторону, расширилось внизу, вверху сузилось, оно было похоже на изображение, что возникает на искажённом фотоснимке, душман открыл рот, замычал, показывая Ванитову вздувшийся, с чёрными жилами язык, крепкие чистые зубы, слюну, собравшуюся в передней части рта.

Самое страшное для мусульманина – быть удавленным. Это значит, что душа застрянет в теле, не вымахнет на простор, не доберется до рая, – а какой правоверный не мечтает о рае? Никакая смерть ему не страшна, ни муки, ни голод, ни боль, ни хвори, ни четвертование, правоверный мусульманин примет всё со сладкой улыбкой, – и принимает всё, кроме удавки. Мусульманин знает: жизнь на Земле кратка, лишения скоротечны, порох сгорит – и лишения кончатся, а жизнь в раю вечна, надо только попасть в него. Во всех случаях настоящий мусульманин попадает в рай, кроме одного… Это когда его удавят.

На всё готов душман – на смерть, муку, лишь бы попасть в рай. По поверью – так считает Аллах, – душа умирающего уходит через открытый рот, поэтому удушье, петля и полиэтиленовый мешок за десять афгани – для мусульманина то самое страшное, страшнее которого не бывает ничего. Что угодно, но только не это, удушье для правоверного – вечная смерть.

Поэтому, случается, упирается иной пленный, зубы скалит, издевается, а ему хлоп на голову полиэтиленовый мешок с изображением Снегурочки либо дымковской игрушки и надписью «подарочный» – душок от такого подарка благим матом орёт, изливается, бывает, даже мочится под себя, в штаны – может и по крупному сделать, – и кричит: «Всё скажу, всё скажу, только снимите с меня этот дьявольский чехол». «И где склады с эресами, приготовленные для Кабула, скажешь?» – «Скажу, скажу!» – «И где твои знакомые нечестивцы установили дешека, скажешь?» – «Скажу, скажу!» – «И что за инструкторы из Пакистана едут, сообщишь? И по какому пути караваны пойдут, скажешь?» – «Всё скажу!» И выворачивается правоверный наизнаику, всё выкладывает, молотит, не переставая – говорит, говорит, говорит, и очень бывает важно вовремя нажать на тормоз, малость утишить пыл раскаяния – иначе правоверный наговорит сверх того, что знает, и выдаст это за правду.

Потому так и перекосился седобородый, обвял лицом, а глаза сделались варёными, осклизлыми, будто у солёной рыбы, белыми – испугался зелёный, что душа его не дотелепает до рая. Также страшна бывает для душмана смерть от собственного оружия, этого правоверный тоже боится.

– Ну! – прикрикнул Ванитов.

Седобородый заплакал.

– Отпусти-и-и… Всё скажу!

Ванитов стянул с его головы пакет, вновь ткнул носком ботинка в футляр.

– Что это? «Стингер»?

– Страж неба-а, – дрожащим, плачущим голосом проговорил седобородый, просел в теле.

Бессарабов подхватил его под руку, поддержал, тряхнул, чтобы душман держался, тот всхлипнул, облизал влажным нездоровым языком рот. – Ы-ы-ы! – зашевелил связанными руками.

– А если проще? «Стингер»?

Душман перевёл ускользающий взгляд на долинку, зацепился за один мотоцикл, возле которого лежал мёртвый, рот его судорожно дёрнулся, будто от тока – этого человека он знал, перевёл на другой мотоцикл, у которого очередью сбрило переднее колесо, а у хозяина череп раскрылся, как кастрюлька, – крышку сняло и наружу вытекли мозги, залепили вывернутое зеркальце заднего вида, от второго поверженного мотоцикла взгляд скользнул к третьему, тоже опрокинутому, иссеченному, ни на что негодному – пули изрубили дорогую машину в капусту, а вот хозяин был на удивление цел, ни одной ссадинки на лице, ни одного кровяного пятнеца на халате – лежал мусульманин на спине, в небо смотрел, улыбался, словно бы с Аллахом вёл откровенную беседу, руки были благоговейно сложены на груди, а вот глаз у него не было, они вытекли, вместо них – чёрная пороховая жеванина, гарь, пепел…

Лицо седобородого успокоилось, омертвело, взгляд скользнул вверх – на земле смотреть было больше нечего, из всех мотоциклистов в живых остался только один – он сам, седобородый, значит, если он скажет правду, никто его не услышит, не заткнёт рот, не расплатится потом полновесной свинцовой валютой за выданную тайну.

– «Стингер»? – повторил свой вопрос Ванитов. Резким злым движением он встряхнул полиэтиленовый кулёк.

– Да, да, да! – заторопился седобородый, не отводя взгляда от помутневшего нездорового неба, с которого солнце соскользнуло, и на землю посыпалась звонкая стеклистая крупа, посыпалась совсем неожиданно – отвернулось небо от правоверного, стал он чужим для Аллаха, а Аллах, раз он выдал тайну кафирам – неверным, стал чужим для него – разошлись их пути.

– Товарищ майор! – окончательно уверовав в «стингер» и счастливо улыбнувшись, закричал Бессарабов. – А, товарищ майор! Вот он «стингер»-то! – он стукнул носком башмака по футляру, потом, не смея больше сдерживать восторг, подпрыгнул, майор, который рылся в имуществе, выпавшем из люльки одного из мотоциклов, засёк ликующее состояние Бессарабова, отозвался готовно, звонко: «Я сейчас» – и бегом понёсся к Бессарабову с Ванитовым. – Вот он взял, – прокричал Бессарабов и хлопнул по плечу приятеля, тот вздрогнул от боли. – Старший сержант Ванитов.